====== Глава 1. Встреча прошедшая не так. ======
Сегодня Граф был полон волнений и торжественных предчувствий.
Всё же с тех пор, как он убил того, кого принято называть братом (младшим, разумеется, братом, ведь тот был, скорее, племянником), предавшим их семью, Граф был сам не свой. Да и кто бы мог его обвинить? Совсем молодой, семнадцатилетний мальчишка, в котором он не видел ничего плохого и принимал, как полноправного члена семьи, накрутил себя из-за брата, оставшегося человеком, из-за других проблем, связанных с людьми, и в итоге… Предал.
Семья Ноя тысячелетия жила, не ведая ничего об этом слове, кроме того, что они могли наблюдать со стороны. Предают друг друга люди, но чтобы подобное произошло внутри их Семьи? Тяжело было признать даже возмутительную мысль о подобном исходе.
Но предательство свершилось, и иного слова Граф для поступка мальчишки подобрать не сумел бы, на каком языке бы не искал. И ведь, видно, долго вынашивал план, раз сумел так чисто обойти почти всех членов семьи и напасть на самого Графа!
И даже выжил после этого. Озлобленный, напуганный, зажатый в угол мальчик нашёл три сотни выходов наружу, не учитывая, что верные Графу акума уже есть везде, и что их достаточно для того, чтобы на земле не осталось места, где мог бы укрыться предатель. Три года Графу пришлось искать сбежавшего, раненого предателя, чтобы убить. Три года глава семьи Ноев не мог смирить свой гнев, но не почувствовал его смирения, настигнув, наконец, свою цель.
Больше двадцати лет прошло с того момента.
Гнев ушёл и оставил за собой пустоту, недоумение и страх. Он не находил себе места. Он не знал, куда деться, и рыскал по свету в поиске трагедий, занимался своей работой, изредка позволяя расслабиться в компании понимающей Мечты — единственной выжившей в той резне.
И вот сейчас семья начала вновь возвращаться. А в голове с новой силой закопошились дурные мысли.
Акума становилось всё больше, и они эволюционировали.
Чёрный Орден всё ещё искал Сердце и находил чистую силу и экзорцистов для этой войны.
А Граф собирал трагедии. И сегодняшняя казалась ему особенной. Крик скорби, что он слышал, не был слишком громким, но пронзительным. Это был тихий-тихий стон, незаметный сам по себе, но куда более отчаянный, нежели большинство криков боли, что слышал Граф в своей жизни. Мало кто из людей был способен так привязываться к кому-то. Ещё меньше людей заслуживали такую привязанность и умели её вызывать.
Это была удивительная трагедия, над которой Граф вполне мог печально улыбнуться и приказать акума уничтожить призвавшего, сам создавая новый, ещё более искренний, ужасный и пронзающий акт.
Предчувствие грело сердце Тысячелетнего Графа, когда он ступил на заснеженные пределы пустынного одинокого кладбища. Ясный месяц светил с неба в окружении целой звёздной свиты, ветерок поднимал в воздух и кружил клубы снега, мешая разглядеть каменные надгробия и деревянные кресты, уходящие вверх по холмам на большом расстоянии друг от друга. Проходя мимо одной и другой насыпи, скрытой белым, блестящим в лунном свете покрывалом, Граф уже точно знал, где ждёт его новая трагедия — с холма доносился этот красивый отчаянный голос.
Это был ребёнок.
Граф не очень любил внимать трагедиям детей в те времена, когда у Тринадцатого родились дети. Их живые глаза и невинные мордашки моментально вызывали ненужные ассоциации с детьми, что росли в то время в собственном доме, наполняя его шумом, суетой и такой жизнью, которую Семья Ноя прежде не ведала. Эти двое – они были действительно прекрасны, и Семья Ноя в те дни была как никогда совершенна. Граф не мог откликнуться на отчаянный, наполненный болью зов детей в те самые счастливые дни.
Но он заставил забыть себя об этом в день и час, когда черноволосый дерзкий мальчишка бросил ему вызов, уничтожив всю семью. Он всё ещё помнил горящие безумием глаза и глупые движения неопытного палача и предателя. Эти два ребёнка заставили его вспомнить о том, что сердце у него всё же есть. А позже наполнили его отчаянием, заставляя вновь забыть о милосердии.
Смешно – Тысячелетний Граф вовсе не тот, кто может испытывать что-то подобное.
Сердце сегодняшнего ребёнка, сидящего у креста, тоже было наполнено отчаянием, и виноват в этом был кто-то погибший. Мальчик был мал и уже весь покрылся снегом, так что ещё несколько часов, и его можно будет принять за снежную кочку. Или воткнуть тут же крест новый и хоронить мальчика рядом. Не лето на дворе, а он и одет не слишком тепло. Граф в таких вещах теперь разбирался. После пары знатных истерик Тринадцатого, чьих детей, видите ли, выпускали на мороз без должной одежды.
Тысячелетний Граф, всё ещё не замеченный мальчишкой, перевёл взгляд к могиле, читая имя…
Он не верил своим глазам. Он знал, что не может ошибиться, но то, что он видел, не могло существовать в реальности. То есть оно существовало, но Тысячелетний Граф никак не мог понять, что именно в таком виде!
Граф узнал имя на могильном кресте. И он не мог заставить себя говорить, удивлённо глядя и понимая, что десятки лет он искал этого человека после убийства предателя, чтобы убедиться, что всё действительно кончено, он искал, искал…
Но теперь… эта могила… и этот ребёнок, раз уж на то пошло…
Как всё же хорошо, что Тринадцатый ещё не пробудился.
Граф сдержал вздох, сделал шаг вперёд и заговорил.
— Привет, ребёнок. Кто это?
Аллен вздрогнул, обернувшись. Незаметно подошедший со спины мужчина кивнул на могилу. Странный мужчина. Жуткий и вызывающий смех одновременно. В высоком цилиндре, огромном плаще, с зонтиком в руках и очень странным ртом с огромными зубами. Наверное, это был не человек или это был такой костюм – работающий в цирке Аллен такому бы не сильно удивился. Наверное…
Он, правда, не считал, что такое уместно на кладбище, но мало ли каких психов сюда приносит, не так ли?
Мужчина ждал ответа на свой вопрос. Аллен растерянно посмотрел на возвышающийся над ним крест. Сказать, кто это такой?
— А вам-то что с того? — мальчишка попытался неуклюже отодвинуться подальше, но замороженные ноги шевелились слишком неохотно. — Вам что, делать нечего?
Мужчина смерил мальчика уничижительным взглядом из-под своих круглых очков и, отвернувшись, поцокал языком.
— Так у чьей могилы ты сидишь, мальчишка? Кто это?
— Мана, — неохотно произнёс мальчик, отворачиваясь. Он не знал, почему ответил. Всё, чего он желал, чтобы мужчина поскорее ушёл туда, откуда он появился. Хоть в ад! Но сказать такое вслух было немного страшно.
— Я вижу, что это Мана. Мана Уолкер. А тебе-то он кто?
А сказать-то и нечего больше. Мужчина вызывал всё больше раздражения: что за пустые вопросы он задаёт? Какое вообще ему дело до того, кто это? И что именно здесь делает Аллен? Мальчик путешествовал с Маной. Привык к нему, даже научился улыбаться и смеяться и иногда про себя называл его отцом, которого у мальчика никогда не было. Но сейчас назваться сыном Маны было бы слишком неправильно и несправедливо. Он — безобразный сирота, которого Мана по доброте душевной оберегал, как мог. Не более.
И Аллен молчал, впиваясь взглядом в ровные буквы имени, которые расплывались под наплывом горячих слёз. Как будто он мало плакал!
— Понятно... — вздохнул в стороне мужчина и как-то совсем неохотно продолжил, — хочешь его вернуть?
Было зябко и холодно, но Аллен давно уже не чувствовал руки и ног, другая рука никогда ничего не чувствовала. И ему было плевать на холод и приземляющиеся на нос снежинки. Он просто смотрел на имя, а затем перевёл взгляд на этого чудного мужчину, не осмеливаясь даже осознать его вопрос.
Вернуть Ману, ведь это как… как…
Как этот мужчина смеет вообще задавать такие вопросы!
— Какая сейчас разница? — не скрывая злость, спросил Аллен. Надломленный голос дрожал, и он хотел всего лишь остаться один, так сложно понять, что ли?
— Я могу это сделать. Так ты хочешь?
Этот мужчина, может, он был не человеком? Может быть, он вообще явился сюда не просто так? Аллен слышал разные легенды и рассказы, и в них такое было — оживление человека. Мальчик чувствовал, как что-то обжигает его изнутри при одной только мысли о подобном невероятном чуде.
— Да, — не смея даже взглянуть в сторону мужчины, выдохнул мальчик.
— Даже если тебе придётся расплатиться за это собственной жизнью?
На сей раз Аллен ожидаемо задумался, нахмурив тонкие, едва видимые брови и закусив ничего не ощущающую губу.
— А я успею его увидеть?
— Конечно. Он убьет тебя.
— Он не может… — Мальчик осёкся. Мана казался ему добрым, и он заботился о нём, не мог же он просто вот так… Мана вообще не мог никого убить!
— Я ему прикажу.
На сей раз мальчик задумался куда сильнее, понимая, что что-то тут не так, но не решаясь продолжать расспросы. С какой это стати этот дядька станет приказывать Мане? Мане никто никогда не мог приказать, да и он говорил, что слушаться надо только вежливых просьб, и пару раз даже попадал в крупные передряги из-за этого.
Но Аллен был в восторге от него.
Мужчина же не торопил его с ответом. Присев рядом на снегу, вытянув ноги и склонив голову набок, так же разглядывая могильный крест.
— Уолкер, значит, — наконец вздохнул он, и Аллену показалось, что этот мужчина и сам чем-то очень опечален, а потому даже разговаривает сам с собой. — А имя не сменил. Хотя, Уолкер… Хм, тоже глупо, я мог бы и догадаться, что он возьмёт эту фамилию. Может, я и вовсе не желал находить их на самом деле? Обоих. Отпустил же его в самом начале. Ошарашен, видите ли, был. А что на деле? Во что превратилась моя семья? Что я с ней сделал?
Бормотание было странным, и у Аллена сложилось впечатление, будто этот мужчина что-то знал о Мане. Был знаком с ним. И сейчас болтал сам с собой. Взрослые так делали, когда думали напряжённо очень или были сумасшедшими. Мана тоже так делал. Но Аллен отлично знал, что Мана был сумасшедшим. Это не мешало Мане быть самым удивительным и дорогим человеком на свете для Аллена.
Может, этот дядя и способен вернуть Ману?
— Ну, так что ты там надумал? — наконец, обернулся Граф к мальчику.
— Пусть он вернётся.
— А ты умрёшь.
— А я умру, — кивнул мальчик.
Мужчина отвернулся, пробормотав себе под нос выражения, в употреблении которых вряд ли когда-нибудь кому-нибудь бы признался. Да и выглядел он при этом таким сконфуженным, будто на него сейчас смотрел не Аллен, а кто-то совсем другой. Кто ругани не приемлет в принципе и ругани из уст этого странного типа — особенно.
— Так вы вернёте его?
— И как же он вас всех так к себе… привлекает? Почему все за него стеной, защитники!? Да ещё и помешанной стеной, — в голосе мужчины отчётливо сквозила досада. — Может, и впрямь что использовал… Ты хоть давно его знал-то?
— Года два с половиной, — неуверенно отозвался мальчик.
— Да? — мужчина снова погрузился в свои размышления, на сей раз не оставляя без внимания и Аллена. Внимательно осматривая, зачем-то схватив его замерзшие ладони в свои, некоторое время держал так, глядя пристально в глаза. И всё же оставался чем-то недоволен.
— Нет! — наконец вынес он вердикт.
Мальчик ощутил, как паника сжимает его горло.
— Вы… вы не вернёте Ману? — Он что, обманул Аллена?
Граф снова тяжело вздохнул, приобнимая мальчика за плечи.
— Где твоя семья, малыш, настоящая семья? — снова спросил он.
— Не знаю! — всего одно странное объятие, но Аллен моментально оробел, не смея даже думать о том, чтобы ругаться или что-то ещё делать. — Меня продали в цирк, когда я был маленьким, потому что меня прокляли. То есть моя рука! — он кивнул на почти безжизненную, с трудом шевелящуюся красную руку, и мужчина, ничуть не опасаясь, неожиданно ловко стянул варежку и провёл пальцами по всей ладони.
— Мда, — наконец-то выдохнул он, но ожидаемого презрения или отвращения мальчик так и не увидел на лице этого странного дяди, – а ты полон сюрпризов.
Мужчина неожиданно поднялся, отряхивая свой плащ, а потом подал мальчику руку, помогая подняться со снега и ему.
— Как тебя зовут, мальчик?
— Аллен.
— Хорошее имя.
— Меня так назвал Мана, — гордясь и отчего-то смущаясь одновременно, ответил Аллен. Всё же он очень странным путём получил это имя. Ведь так когда-то звали пса. Очень умного пса, стоит отметить. И пёс был лучше многих людей, так что Аллен был не прочь носить его имя. К тому же Мана позже не раз доказал, что понимает разницу между мальчиком Алленом и псом. Но это было позже и не всегда.
— Ну, а я Тысячелетний Граф, — мужчина галантно склонился и, неожиданно подхватив Аллена на руки, усадил к себе на плечи. — Держись покрепче, нас ждёт некоторое перемещение до нашего дома.
— До дома? — дрожащим голосом переспросил Аллен, хватаясь за цилиндр и удивлённо понимая, что тот словно прикреплен к голове. Или это всё же и впрямь единый костюм? Или цилиндр на что-то крепится? Что вообще происходит? Этого было слишком много одновременно для маленького Аллена: странные слова, странный человек или даже не человек, по его словам кажется, будто он даже знаком с Маной. А теперь хочет забрать Аллена домой?
У него никогда не было дома. То есть, его дом был лишь с Маной. Там, где жил Мана, то место, что они находили для ночлега, и становилось его домом. Дом всегда определялся Маной.
А если Маны нет, то нет и дома. Если Мана лежит под землёй холодный и мёртвый, там же должен быть и Аллен. Детская логика была проста и безжалостна, но этот странный тип переворачивал весь его хрупкий мир, что до этих дней казался удивительно крепким и цельным.
— Я поведу тебя к себе в семью. Она, конечно, странная. Очень странная, но, думаю, ты в ней приживешься. Уж странным или уродом тебя там точно никто не назовёт. А кто-то наверняка и полюбит.
— А… — в голове мальчика кружились сотни разных мыслей о том, куда его может привести этот Граф, правда ли ему тысяча лет, почему его не посчитают странным… может, потому что там все выглядят так же, как этот Граф? Но больше всего его волновало кое-что другое.
— Но… А как же Мана?
Он беспомощно оглянулся к могиле, которую не мог покинуть. Не мог бросить. Не мог уйти, потому что… Потому что это же Мана!
Мальчик не видел выражения лица Тысячелетнего Графа, но тот, услышав вопрос, словно на мгновение утратил весь задор и окунулся в пучину неприятностей. Но стоило мгновению промелькнуть, как Граф ответил ему немного печальным, но уверенным голосом.
— А Мана умер, малыш. Это необратимо.
====== Глава 2. Этот странный путь. ======
Аллен был ребёнком крепким. Дети со слабым здоровьем не выживают на улицах, в цирке и под постоянным градом насмешек о его уродстве. Но Аллен просидел достаточно времени на морозе, в оцепенении и ожидании волшебного «чего-то». Может быть, даже смерти, только ребёнок не мог дать точного определения, ибо был ещё так молод и неопытен.
Так что состояние, в котором он был, когда к нему пришёл Тысячелетний Граф и заявил, что не будет оживлять Ману, а заберёт мальчика с собой, можно было охарактеризовать как «на грани серьёзного заболевания». И потому, как бы он не пытался собраться с силами, когда Граф, на плечи которого он залез, взлетел в воздух, досмотреть это странное путешествие до конца он не сумел бы. Аллен это даже понимал с самого начала. Он чувствовал себя очень-очень слабым, как бывало в те времена, когда он ещё не встретил Ману и не ел по два-три дня.
Мана за его питанием следил. За питанием, сном, необходимым отдыхом. Мана вёл себя так, словно Аллен был его настоящим сыном.
Сейчас, когда Маны не было, Аллен не спал очень давно. И не ел тоже. Но некому больше было следить за этим.
А теперь вот он летел на плечах Тысячелетнего Графа. Сначала ребёнок вполне предсказуемо испугался. Но Граф успокоил его, сказав, что в этом нет ничего страшного и небезопасного, и его зонтик умеет и не такие трюки проделывать. Только тогда Аллен впервые услышал, что этот самый зонтик заверещал тонким голосом, умоляя Господина Тысячелетнего Графа не закладывать крутых виражей, поберечь его заплаты. И в каждом предложении в конце добавлял «Леро», что окончательно сбило Аллена с толку.