Майкл услышал, как хлопнула входная дверь, вернулась Хлоди. Он не стал спускаться вниз, не хотелось устраивать разборки в присутствии Лю. Когда жена вошла в спальню Майкл резко (что было ему совсем не свойственно ранее) подошел к ней и, протянув ей брошюру, спросил:
– Как ты это объяснишь, Хлоди?
Жена не смутилась, не запаниковала, не заплакала и не закатила истерику. Она спокойно взяла брошюру, положила ее на тумбочку около кровати.
– Чему ты так удивляешься, Майкл? Тебе никогда не было до меня никакого дела. Ты всегда считал меня недалекой курицей, помешанной на боевиках. Ты отобрал у меня молодость, ты отобрал у меня сына. Я никому не нужна в этом доме.
Если бы она гневно выкрикнула эти слова, заливаясь слезами, Майкл бы просто повернулся и вышел, чтобы не видеть очередную истерику жены. Но Хлоди говорила совершенно спокойным тоном, и это напугало Майкла более всего. А самое ужасное, в ее словах было много правды. Он давно уже считал жену чем-то вроде необходимого придатка к талантливому сыну. И вдруг оказалось, что придаток имеет собственное мнение. Майкл молчал, Хлоди, между тем, продолжала говорить.
– Я знаю, ты хотел, чтобы я занялась танцами или плетением макраме… Но Мне Это Не Интересно, Майкл! – она чуть повысила голос и у мистера Фонга появилась надежда, что сейчас этот тихий кошмар закончится и начнется привычная семейная ссора, но Хлоди взяла себя в руки. – Почему ты не радуешься, Майкл? Я нашла увлечение себе по душе. Знаешь, ТАМ никто не считает, что я глупая. ТАМ мне объяснили, что просто пока никто в семье во мне по-настоящему не нуждается. Но мне надо терпеливо ждать, и наступит день, когда я буду вам нужна.
– И когда такой день наступит? – машинально спросил потрясенный Майкл.
Хлоди пожала плечами:
– Не знаю. Там говорят, что я сразу пойму…
На этом их первый и последний разговор по поводу нового «хобби» миссис Майкл Фонг закончился.
Куда бы ни ходила Хлоди Фонг, ТАМ ее не обманули насчет дня, когда она станет очень нужна своей семье. Только ждать этого дня ей пришлось почти десять лет.
Все эти годы семья Фонг жила в состоянии хрупкого, очень хрупкого мира. Таких семей много вокруг нас. Со стороны кажется, что у них все в порядке, вы даже завидуете таким семьям, – ну, надо же, как у людей все отлично складывается… И лишь иногда, случайно, вам удается заглянуть за кулисы благополучия.
К шестнадцати годам Лю выиграл несколько региональных и международных юношеских скрипичных конкурсов. В тот год, когда «настал час» миссис Майкл Фонг, ее сыну Лю исполнилось 16 лет, и его заявили на Московский Международный конкурс скрипачей имени Никколо Паганини. По этому случаю в торжественной обстановке студенту консерватории мистеру Лю Фонгу была вручена уникальная скрипка работы Джузеппе Гварнери, один из пятидесяти дошедших до наших дней инструментов, некогда созданных великим генуэзцем.
Событие широко освещалось в прессе, фотографии Лю со скрипкой в руках появились во всех СМИ, даже главные новостные каналы страны уделили этому примерно две минуты своего дорогого эфирного времени.
Конкурсная программа стала предметом ожесточенного спора между Майклом и педагогом Лю по классу скрипки. Майкл считал, что хотя исполнение знаменитых «капризов» Паганини будет весьма выигрышным, все же стоит познакомить публику с гораздо менее известными произведениями. В итоге был найден разумный компромисс: для выступления соло Полонез Венявского, второй тур – скрипка в сопровождении фортепьяно – соната Дж. Тартини «Дьявольские трели», в третьем туре (в сопровождении симфонического оркестра) Лю должен был играть Концерт для скрипки с оркестром Петра Чайковского. Для финального концерта (в том, что Лю выйдет в финал никто не сомневался, вопрос был лишь будет ли он первым или возьмет Гран При) был выбран Первый концерт для скрипки с оркестром Никколо Паганини. Времени до конкурса оставалось всего ничего, каких-то полгода. Лю отправил заявку и начал готовиться. В конце августа Майкл Фонг получил письмо от профессора, педагога своего сына по классу скрипки. Титулованный мэтр просил мистера Фонга изыскать возможность нанести визит в консерваторию. Так случилось, что у мистера Майкла Фонга как раз случился небольшой перерыв в гастрольном графике, он отправил ответное письмо, в котором сообщил, что приедет в среду.
Профессор ждал Майкла на втором этаже в аудитории номер двести тридцать четыре.
– Здравствуйте, – сказал Майкл и протянул ему руку, – я вас слушаю.
– Здравствуйте, здравствуйте, – несколько отрешенно ответил профессор, затем неожиданно резко схватил Майкла за рукав и потянул к дверям, – пойдемте, пойдемте, вы должны сами это услышать!
Они прошли по коридору и остановились перед аудиторией номер двести сорок пять. Профессор прижал палец к губам и осторожно приоткрыл дверь.
В небольшой репетиционной комнате спиной к двери стоял Лю.
– Только ничего не говорите, – прошептал педагог Майклу, – у него не получается пассаж в двадцать четвертом капризе. То есть, это он считает, что не получается. Любой другой студент был бы счастлив сыграть этот пассаж так, как играет его Лю. А вот ваш сын, мистер Фонг, недоволен. Он репетирует каждый день по несколько часов, я не знаю, чего он хочет добиться. Вот, смотрите…
Лю положил скрипку на плечо, поднял смычок, закрыл глаза (этого, конечно, Майкл с профессором видеть не могли, но Майкл знал, что сейчас Лю закрыл глаза), взметнулась вверх правая рука…
И мир сошел с ума. Воздух вздрогнул и распался на отдельные молекулы, волна звуков пронеслась по комнате, но там ей было тесно, через приоткрытую дверь она выплеснулась в коридор. Майкл отшатнулся, профессор, заметив его состояние, закрыл дверь. Теперь музыка звучала немного тише, по крайней мере, ее можно было слушать, не опасаясь за свой рассудок.
– Вы это слышали? – спросил профессор, – Я уверен, что сам Паганини никогда ТАК не мог сыграть свой каприз. Но он написал его… Для вашего сына, Майкл. Для вашего сына…
Майкл ничего не ответил, повернулся и ушел, не попрощавшись с профессором. Сев в машину, он попытался разобраться в своих чувствах. Он должен гордиться сыном. Должен, да. Все родители хотят, чтобы дети были умными, красивыми, талантливыми и удачливыми. Когда дети обладают всеми этими качествами (или хотя бы парочкой), родители должны быть счастливы. Почему же он, Майкл Фонг, первая скрипка самого лучшего в стране симфонического оркестра, отец замечательного мальчика Лю, не чувствует себя счастливым?
Впереди мелькнула вывеска «Старбакс», Майкл решительно свернул на стоянку. Домой ехать совершенно не хотелось. Невозможно видеть жену, изучающую очередную душеспасительную брошюру своего дурацкого общества. Спасибо, что хоть их не втягивает.
Майкл заказал кофе и еще раз попытался разобраться со своими чувствами. Примерно через полчаса он уже не сомневался в диагнозе. Да, родители радуются успехам своих талантливых детей, но оказывается очень трудно и очень страшно вдруг осознать, что твой ребенок – гений. Что в свои шестнадцать он играет лучше, чем ты в свои сорок. И, что самое ужасное, даже если ты будешь держать в руках скрипку двадцать четыре часа в сутки, ты все равно никогда, никогда не сыграешь так, как он. Потому что ты – способный музыкант, хороший музыкант, но ты – НЕ гений.
Он расплатился за кофе и поехал домой, не подозревая, что уже через сорок минут он будет проклинать себя за столь внезапно проявившуюся профессиональную ревность к сыну.
В гостиной стояла Хлоди. Похоже, она только что закончила разговаривать с кем-то по телефону, и услышанные новости были не из разряда приятных. Она осторожно положила телефон на журнальный столик и диковатыми глазами посмотрела на Майкла. Он поздоровался, жена ничего не ответила. Вот это показалось странным, обычно в ответ на его приветствие она безупречно вежливо отвечала «добрый день» или «добрый вечер» (это зависело от времени возвращения Майкла домой). Основополагающий принцип общества «Save Soul» гласил «нужно быть абсолютно вежливыми с теми, кто тебя окружает». Отсутствие «абсолютной вежливости» почти автоматически приводило к изгнанию паршивой овцы из дружного стада «SS». Хлоди Фонг уже добрых десять лет была активным членом местного отделения общества и даже, как однажды с удивлением узнал Майкл, занимала там какой-то ответственный пост. Должна быть очень веская причина, чтобы Хлоди проигнорировала принцип «абсолютной вежливости». Майкл решил выяснить эту причину.
– Что случилось, Хло?
Жена очень медленно села в кресло, взяла в руки телефон и положила обратно. «Неужели она сошла с ума?» – мелькнула мысль, Майкла бросило в пот. Он никогда в жизни не имел дела с сумасшедшими, рука полезла в карман пиджака за телефоном, нужно срочно позвонить 911.
– Это Лю, – вдруг хрипло сказала Хлоди, – они звонили насчет Лю.
Майкл не сразу понял:
– Кто они? – и вдруг до него дошло, он подскочил к жене и больно сжал ее плечи:
– Что случилось, Хлоди??? Что случилось с Лю?
Потом они долго сидели в приемном покое, и Майкл впервые за много лет нежно обнимал Хлоди за плечи. Когда появился врач, Хлоди напряглась, Майкл погладил ее по спине:
– Посиди, я сам все узнаю…
– Состояние тяжелое, но стабильное, – сразу начал врач.
– Что случилось с ним, доктор?
– Похоже, что на вашего сына напали. Он сильно избит, переломаны ребра, но не это самое плохое…
– А… – Майкл запнулся, но все же произнес, – А что самое?
– Те, кто это сделал, надели ему на голову каменную вазу для цветов. Череп не проломлен…
– Слава Богу! – выдохнул Майкл.
Врач строго посмотрел на него:
– Мы не можем пока сказать, как сильно поврежден мозг.
– Но ведь вы только что сами сказали, что череп цел? – робко возразил Майкл.
– Могут быть внутренние повреждения.
– И когда станет ясно, есть эти повреждения или нет? – спросил Майкл.
– Давайте подождем, пусть он сначала выйдет из комы.
Майкл вернулся к жене, она по-прежнему сидела, не двигаясь, смотрела в одну точку и молчала.
– У него стабильное состояние Хло. Его сильно избили, но он жив.
Миссис Фонг ничего не ответила, просто встала и направилась к выходу. Майкл испугался, эмоциональная Хлоди, за почти два десятка лет совместной жизни, устраивавшая истерики и по менее значительным поводам, молчала. Он кинулся к врачу.
– Доктор, моя жена… Она очень странно себя ведет.
Врач кивнул:
– У нее шок, сейчас ее перехватит в коридоре медсестра, вашей жене сделают укол, и она будет спать несколько часов.
Неожиданно в коридоре послышался шум, потом Майкл услышал голос своей жены:
– Отойди от меня, мерзавка, что ты лезешь со своими каплями?
В голосе Хлоди не слышалось ни малейшего намека на основополагающий принцип «абсолютной вежливости», она скандалила с упоением, как в былые времена. Майклу стало неловко, но в то же самое время он успокоился.
– Пожалуй, уколов не нужно, – быстро сказал он оторопевшему врачу, – с ней все в порядке.
И, пока доктор не опомнился, Майкл быстро выскочил в коридор. Испуганная пуэрториканка вжалась спиной в стену, над ней как волна цунами нависла разгневанная Хлоди. На полу в маленькой коричневой лужице валялся пластиковый стаканчик.
Хлоди подняла руку и замахнулась, Майкл бросился вперед, схватил жену за талию и оттащил от медсестры.
– Мерзавка, мерзавка, мерзавка, – шипела Хлоди, пытаясь вырваться, – ты у меня еще поплатишься, мерзавка…
Майкл буквально вытолкал супругу на улицу:
– Успокойся, дорогая, она просто хотела тебе помочь.
Хлоди перестала дергаться и неожиданно спокойным голосом скомандовала:
– А ну, отпусти меня.
Майкл разжал руки и отступил на шаг. Истерящая Хлоди была привычна и понятна. Новая, спокойная и уверенная, Хлоди пугала. Майкла даже слегка затошнило от страха. Он не знал, что ожидать от этой незнакомой женщины.
– Поехали домой, Хло, – робко предложил он, – доктор сказал, что завтра будет ясно, насколько все плохо… – он помолчал и неуверенно закончил, – Может быть, будет ясно.
Хлоди кивнула и спокойно села в машину, Майкл завел двигатель, чуть приоткрыл окно, рука потянулась включить музыку, но он вовремя опомнился. В данной ситуации музыка была неуместна.
Дома Хлоди закрылась в спальне. Майкл немного постоял под дверью, прислушался. Тишина. Жена не плакала, не причитала. Ему опять стало страшно, он быстро спустился вниз, в гостиную. Обычно непьющий, он вдруг понял, что если немедленно не выпьет рюмку чего-нибудь крепкого, нервы могут не выдержать.
Коньяка в баре не оказалось, зато там стояла открытая бутылка настоящей русской водки, привезенная Майклом полгода назад из гастрольного тура. Майкл налил себе половину стакана и сделал глоток. У него перехватило дыхание, гортань наотрез отказывалась принимать непривычный напиток. Подавив рвотный рефлекс, Майкл загнал водку в горло и быстро сделал еще один глоток.
Минут десять ничего не происходило, он сел в кресло и тупо уставился в угол. В углу стоял сейф, установленный по настоянию страховой компании. В сейфе хранилась скрипка, та самая, работы Джузеппе Гварнери. Майкл резко встал, пошатываясь, подошел к сейфу, приложил палец к сенсорному устройству, дверь медленно открылась. Он вынул скрипку, неловко задев пальцем струны.
Немного постояв, Майкл Фонг положил скрипку обратно в сейф. Он, Майкл, не имеет права на ней играть. Потому что на такой скрипке должен играть гений. Такой, как его сын Лю. А в том, что с Лю случилось несчастье, виноват он, Майкл. Виноват, потому что позавидовал, позавидовал собственному сыну.
Майкл упал в кресло, да, он виноват… Что теперь делать? А если врачи не смогут помочь и Лю умрет? И останется только ненавидящая его Хлоди. Мистер Фонг подумал, что надо бы еще выпить, но сил уже не было. Он так и уснул, сидя в кресле. Разбудила его Хлоди.
– Звонили из больницы, Майкл, Лю пришел в себя. Нам нужно ехать.
– Да, да, – Майкл растеряно взмахнул руками, с непривычки голова гудела, – иду…
– Я поведу машину, – резко ответила Хлоди, – ты не в состоянии сесть за руль. И вообще, сыну нужна твоя поддержка, а ты позволяешь себе пить. Иди в ванную и приведи себя в порядок. Я не хочу, чтобы Лю видел тебя таким.
Майкл кивнул, на этот раз Хлоди была абсолютно права. Он поплелся в ванную (надо бы поторопиться, но измученный организм задавал свой темп), включил воду, взял тюбик с зубной пастой и щетку. Внезапно закружилась голова, Майкла шатнуло вперед, он успел выставить вперед руку, чтобы не удариться о зеркало… Постояв так несколько минут, пока не перестала стучать кровь в висках, Майкл открыл кран. Не отрываясь от зеркала, свободной рукой плеснул в лицо воды, стало легче, но ненамного.
– Ты что там застрял? – раздался из-за двери голос Хлоди.
Майкл сморщился, выдавил на щетку немного пасты, провел ей пару раз по зубам, чтобы убрать привкус во рту. Выплюнул пасту, наскоро сполоснул рот, и крикнул:
– Уже иду!
С дороги Хлоди позвонила в больницу, поэтому, когда они вошли в приемный покой, хирург, делавший операцию Лю, уже ждал их.
– Я могу его увидеть, доктор? – сразу пошла в наступление Хлоди.
– Да, – кивнул врач, – но только очень недолго. Состояние еще нестабильное.
Майклу казалось, что пациентов в таком тяжелом положении должны держать где-нибудь далеко. По крайней мере, в телесериалах посетители, пришедшие навестить тяжелобольного родственника или знакомого, обычно шли длинными коридорами. Палата Лю оказалась за третьей дверью в первом же коридоре.
Доктор открыл дверь и вошел в палату, за ним уверенно вошла Хлоди, а Майкл… Майкл, к стыду своему, остался. Ему стало страшно. Вернулась мучительная мысль, что в том, что случилось с сыном, виноват он. И сейчас, если он войдет в палату, Лю скажет это вслух:
– Папа, я знаю, что ты завидуешь!
– Вы идете? – спросила Майкла невысокая медсестра с какими-то скляночками в руках.
– Я, – Майкл замялся.
Оказалось вдруг, что очень сложно объяснить, почему отец не хочет видеть тяжелобольного сына.
Сестра понимающе кивнула. Наверное, в ее практике такие случаи встречались. Она вошла в палату, Майкл остался. Прошло не больше трех минут, дверь открылась, появились Хлоди и лечащий врач.
– Ну что, доктор? – быстро спросил Майкл, стараясь не встречаться взглядом с женой.
– Боюсь, что положение несколько хуже, чем мы ожидали, мистер Фонг.