Нож как нож, «Турист» ему название, удобное изделие советской лёгкой промышленности, незаменимый помощник в походах, на рыбалке, осенью на картошке. Но на мечтателя в тот момент нож произвёл ужасающее впечатление. Старый перочинный ножик с пятнышками ржавчины на металле, облепленный табачными крошками и карманным мусором, сверкнул сталью пиратского кинжала, тёмной полоской нацелилась в грудь мечтателя канавка кровостока.
Да, товарищ, мечтатель был не из храброго десятка, он был трусоват. В армии не служил из-за слишком плоских ступней и ранних очков, смелости набраться ему было негде. Дружбы с озорными ребятами во дворе, драк, потасовок, изготовления поджигных, сбивания плотов, разведения костров и ночной рыбалки он в детстве сторонился, предпочитая покой душной родительской квартиры, кошку Матрёну и книги в тишине.
Разбойник у сараев даже не потрудился извлечь лезвие из ножа, хотя бы кривой штопор. Он просто держал ножик в руке, пытался вглядеться, опознать что-либо в надвигающихся сумерках своего сознания. Вдруг напряжение его сменилось безразличием, лицо подобрело, обмякло. С размахом он ударил ножик об лужу, рывком из других карманов стал извлекать разные предметы: алюминиевую расчёску с длинной тонкой ручкой, початый пузырёк «Тройного» одеколона, мятые рубли и трёшки, медную мелочь, как фокусник из шляпы. Вещи взмывали в воздух и падали в лужу, грязь, жухлую траву, а он кидал их и жалобно пристанывал: «Нати, нати, берите всё!» Потом внезапно замолчал, с горькой скорбной усмешкой схватил себя за чуб и выдохнул: «Эх, че-рё-му-ха!» Вздох его оттолкнул тело от стены, и он покатился по земле в кусты бузины.
Мечтатель опасливо рассмотрел руку упавшего, вывернутую, как пиджак, наизнанку. Рука была крупная, кисть загорелая с грядами и «горными массивами» вен, эльбрусами фаланговых костяшек и железными прутьями пальцев. Бледное, едва заметное северное солнце поднималось на тыльной стороне ладони. Таким кулаком легко можно было прибить не одного мечтателя. Кулак настоящего трудового человека.
В другой раз мальчишки обстреляли его ягодами бузины из трубок, нарезанных из лыжных палок. А как-то пришлось обходить сараи, потому что в дверях одного из них на пеньках сидела компания и распивала. Мечтатель забоялся её и обогнул по соседнему проходу, заблудился, вышел на пустырь далеко за городом, почти у своего завода.
Ни ужасное событие с хулиганом, ни шалости мальчишек, ни топографические изъяны и выверты недружелюбной местности не могли остановить его походы к стоянке новеньких автомобилей.
Автомобили проплывали перед его глазами целыми рядами. Иногда их было так много, что они занимали всю площадку. Красные, зелёные, синие меж белых, песочных и бежевых. Редко попадался совершенно заморский цвет, какой-нибудь бирюзовый или небесно-голубой, васильковый или цвет корриды: почти кирпичный, как если бы кровь смешать с кирпичной крошкой и добавить немного пыли с дороги – вот такой цвет и получится.
Разные автомашины цветными пятнами прыгали в его глазах, заводили в воображении бешеную игру, погоню. Но их было слишком много. Он раздваивался, растраивался, множился, он не мог сосредоточиться на новой мечте. Прикажи мечтателю сей же час какой-нибудь небесный правитель, властитель человеческих судеб, например, председатель месткома или даже сам парторг завода выбрать «жигулёвскую красавицу», «московского лихача» или (страшно подумать) «волжскую царевну», мечтатель бы просто-напросто застыл уличным фонарём, одинокой заборной штакетиной, потеряв дар речи и способность о чём-либо размышлять на ближайшую рабочую декаду.
Чтобы сторож в будке ничего не заподозрил, он до сумерек просто прогуливался по разбитой асфальтированной дорожке до булочной и обратно к остановке, будто поджидал кого-то. Смотрел на часы, вздыхал, косясь на стоянку, выделяя про себя цвет или марку машины. Если бы какой-нибудь Мюллер затеял за ним слежку, то остался бы ни с чем. Просто один человек ждёт другого человека, а другой запаздывает (может, на работе задержали, может, спешит сейчас на остановку), прыгает смешно через лужи к уходящему автобусу, кричит пискляво: «Стой! Стой!» Но водитель уже дверью шикнул-скрипнул и поворот левый включил, смотрит в зеркало, чтобы выехать на полосу уличного движения. Так представлял мечтатель свои алиби.
Если б его и вправду взяли за грудки и призвали к ответу, что это он шляется под дождём вокруг ценного государственного имущества, то мечтатель бы не растерялся и не стал из спичек ёжиков раскладывать или размышлять над мюллеровским яблоком. У него в голове уже имелись оправдания на все случаи жизни.
В сумерках он заходил к стоянке со стороны железнодорожных путей, где не горел белым светом огромный прожектор на вышке, а была полумгла, и прокрадывался почти вплотную к сетчатой стене. Крайняя машина нервничала, тусклый лакированный бок её подрагивал. Машина ждала его и опасалась. Он двигался, вполголоса шепча: «Тише, тише, меня нечего бояться. Я – свой, я тебя не трону». Машина успокаивалась и косилась стеклянным глазом уже без боязни, без страха, с интересом. Её можно было даже погладить, если бы не прочная металлическая сетка, натянутая туго, высоко и сверху перекрученная колючей проволокой. Иногда прибегала четвероногая охрана – пегая худая собака, с которой он подружился довольно скоро посредством докторской колбасы.
В сухую погоду он садился у забора на газету, прихваченную из дома, смотрел на открывающиеся перед глазами перспективы в автомобилевладении, любовался то одной, то другой породистой красавицей и пытался приручить к себе мечту о Ней. Так они сидели подолгу: мечтатель по одну сторону сетки, на свободе, машины и собака – взаперти по другую, пока далёкий сторож не начинал присвистывать и вычмокивать собаку. Сука вздрагивала, поднимала антеннами уши, вскакивала и убегала к свету. Мечтатель оставался со своей мечтой наедине.
Прошлой зимой в жизни Мечтателя произошло особое событие, круто развернувшее его жизнь. Он понял, что это была не просто случайность.
Он брёл по свежему снегу в библиотеку – подошла его очередь на роман Ю. Семёнова про разведчиков. Он тогда вымечтывал подписку на серию «Библиотека всемирной литературы», однако захватившая его волна военных приключений не давала сосредоточиться на объекте – подписку то отменяли, то вновь по заводу проходил слух о записи на неё.
До библиотеки оставалось несколько сот метров, когда его окликнули с дороги: «Товарищ, эй, не поможете?» Сначала он не понял, что это к нему, но всё же обернулся. На обочине стоял легковой автомобиль (в марках он тогда ещё не разбирался) с открытым багажником и капотом. У машины – человек в пальто с нутриевым воротником и шапке-обманке. При обычных обстоятельствах мечтатель, угнувшись, ускорил бы шаг, не отзываясь ни на какие окрики. Но на человеке были очки, большие, роговые как у главного инженера на заводе, и мечтатель уже просто так уйти не мог. Ноги послушно понесли его через канаву.
«У меня тут, кажется, трамблер шалит. Вы, пожалуйста, если не спешите, конечно, покрутите, а я гляну тут. Хорошо?» Что покрутить и на что нужно было глядеть, мечтатель не понял, но сел на предложенное водительское место.
– Вот, ехал-ехал и приехал. Забарахлила что-то моя ласточка. Вы устраивайтесь поудобнее, тут всё просто, машина сейчас на ручнике. Вы сцепление нажмите, здесь педалька, и, когда я крикну, ключ поверните и подержите, пока я не скажу. Ладушки?
Мечтатель впервые в своей жизни оказался за рулём автомобиля. Спина его ощутила невыносимую мягкость и пружинистость кресла, пальцы левой руки ласково обхватили белую кость рулевого колеса, а пальцы правой, указательный и большой, взяли во владение блестящий ключ в прорези замка зажигания. На ключах раскачивался брелок – бегущий хвостатый чертёнок с лапкой, приставленной к собственному носу.
– Включайте!
Мечтатель повернул ключ, ногой изо всех сил упёрся в педаль на полу, и машина загоготала. От неожиданности он отпустил ключ. Машина успокоилась.
– Ну, что же вы? – раздалось с улицы. – Давайте ещё раз. Контакт!
Мечтатель повернул ключ во второй раз. Вновь гоготнул двигатель, посвистел, попыжился, и из-под капота раздался вскрик: «На газ, на газ нажмите!»
Парадоксально, но хоть мечтатель совершенно не знал про газ ничего, кроме школьной программы (газы летучие, природные, инертные), но каким-то образом сообразил нажать на педаль этого самого «газа». Машина рыкнула и заревела. Мечтатель немедленно бросил всё, за что держались его руки, и поджал ноги, отпустив педали. Автомобиль заглох, зато появился улыбающийся хозяин.
– Ничего-ничего, сейчас уже не страшно. Заведём! Главное, что я неисправность устранил. Всё благодаря Вашей помощи. Огромное спасибо! Только, извините, руки не могу подать – испачкался. Спасибо, спасибо Вам огромное! Выручили, так сказать.
…В библиотеку он в тот вечер не попал. Он почему-то побрёл совсем в другую сторону и очнулся уже на Парковой улице у дома, где жил в детстве с родителями. Он впервые за долгое время гулял по улицам и не мечтал, а пытался осознать, что с ним несколько минут назад произошло. Себе он казался то фокусником, то мастером-фломастером, умельцем на все руки: раз – нажал на «газ», два-с – и машину завёл, почти починил, три… Но где-то далеко внутри себя он понимал, что важность события в другом. В белом скользком руле, блестящих ключах, высоком мягком потолке, спускающемся на лобовое стекло и дальше на капот с фигуркой взлетевшего к небу дикого оленя, в маленьких ручках радио и разных переключателях, стрелке с цифрами невозможной, феноменальной скорости перед глазами (140!), а ещё в возможности обладать этим маленьким домом, этим большим приключением, этой загадкой, этим достойным для его мечты предметом. И он начал взращивать в себе эту мечту.
С приключенческой и шпионской литературы он перешёл на научно-популярную и техническую и прочитал про автомобили всё, что нашёл в библиотеке. Теперь он разбирался в марках автомобилей, различал эмблемы, знал и заводы-производители, и различные двигатели, и всяческие характеристики, и устройство ходовой, и принципы управления автомобилем: как завести, как тронуться с места, как правильно вести по автодорогам разного значения без помех другим участникам движения, как совершать поворот, останавливаться и даже вывешивать транспортное средство в гараже для облегчения подвески во время зимнего хранения.
Гараж у мечтателя был: достался от родителя. Но находился он в месте весьма отдалённом. Где-то поблизости с Кудыкиной горой, между Землёй Франца-Иосифа и… если пойдёшь левее и ещё левее, через плотину, то выйдешь почти к городской свалке, а там как раз длинный ряд разномастных строений из кирпичей, бетонных блоков, старых железнодорожных шпал, ещё какой-то трухи, с воротами, калитками, металлическими кривыми печными трубами, отдушинами и грязью, грязью, грязью в проездах, тупиках и закоулках.
Мечтатель был там всего два раза в своей жизни. Первый – когда был жив отец и показывал угрюмому сыну приобретение, так ни для чего и не пригодившееся. Подвал круглогодично засасывал воду – хоть стирайся, хоть плавай. Второй раз после месячного оханья матери пошёл проведать собственность. Перед сменой добрёл по болотной жиже до места, сверил схему на плане, что дала с собой мать, с тем, что было перед глазами, нашёл бывшие зелёные ворота, покрутил хитрый замок, ободрал палец до крови и злой, обиженный ушёл, потеряв одновременно и мечту на путёвку от профкома «По Золотому кольцу России». Пока он возился с замком, опоздал на работу, и путёвка досталась девушке из бухгалтерии.
Понемногу главная мечта начинала складываться. Он не любил торопиться, ко всему примерялся по нескольку раз. Пословица «Семь раз отмерь – один раз отрежь» была не про него. «Семьсот семьдесят семь раз отмерь, потом еле-еле заметно поскреби, ещё раз померь, не торопясь, без спешки, посмотри на всякий случай с изнанки – и тогда уж, может быть…» Вóт каким был его жизненный идеал, его стержень и основа. Окружающие этого не понимали. Они или откровенно смеялись над его медлительностью, нерасторопностью, или бранились, как начальство, поскольку у него ежемесячно не выходил план.
Он не мог выполнить ни одного, даже смешного социалистического обязательства, не говоря уж об общественной работе. Даже на овощной базе больше ведра он не мог набрать. Люди уже тормозки достали, мужики за вином гонца отправили, а он несёт первое за день ведро перебранной картошки или иных овощей. Зато какое! Загляденье! Качество! Экземпляр к экземпляру! Но всем надо гнать, догонять, перегонять, «втемпе-втемпе», «да ладно – сойдёт». Он так не умел, и если бы даже сумел, то не смог.
За лето на работе он перепортил кучу инструмента, запорол гору заготовок, загубил в синем пламени все рабочие планы и премии, уступил в соцсоревновании бракоделу, прогульщику и выпивохе Пашке Гаврилову, но мечта двинулась медленно по рельсам судьбы к нему навстречу.
Два раза его провезли на переднем сидении в «Волге» начальника цеха. Да! (Двигатель ЗМЗ-402, трансмиссия механическая, четырёхступенчатая, синхронизированная, разгон до 100 км/ч за 18 секунд, максимальная скорость, внимание! – 145 км/ч, объём бака – 55 литров.)
15 июня внезапно сосиски в гастрономе на Октябрьской выбросили, и его, как первого попавшегося под ноги, взяли с собой, чтоб на весь цех отовариться. В другой раз, 22 августа, отвезли в больницу. Задумался, замечтался и на доску от ящика с заготовками наступил, а в доске гвоздь ржавый торчал. Медпункт закрыт, медсестра в декрете, и стонущий мечтатель снова оказался на заветном месте. С гвоздём он, конечно, перемечтал, можно было что-то и попроще придумать, но ведь сбывалось, сбывалось потихоньку, двигалось.
Это было только начало. В сентябре, второго числа, он помог завести ВАЗ-2101. «С толкача», как говорили водилы в заводском гараже, возле которого он часто теперь сидел в обеденный перерыв вместо столовой.
Два других его сотоварища в этом нелёгком деле на просьбу толкнуть отозвались неохотно – на Станционном давали розовый портвейн «Молдавский» с весёлым усатым гуцулом на этикетке. И только когда водитель обещал подвезти в благодарность, скрючились над багажником, делали вид, что толкают, но всё как-то спустя рукава. Мечтатель же воспринял просьбу как перст судьбы, как ниспосланное свыше. Он пыхтел, покрывался испариной, шляпа дважды слетала с головы, чуть не угодив в лужу, но был доволен. Грудь стянула отдышка, через горло пыталось выскочить бедное его сердце, но что-то одновременно и пело, и клокотало, и веселило.
После километрового толкания «Жигуль» громко крякнул, выстрелил, выпустил на их компанию гадкое едкое облако дыма и затарахтел. В этот раз мечтатель сам выбрал заднее сиденье, чтобы протестировать качество работы подвески. Вышел он из машины удовлетворённый, за кочки и выбоины поставил подвеске четвёрку с плюсом и, специально замешкавшись, осмелился дать хозяину совет: «Э-э-эзвините, не сочтите за м-м-м… Карбюратор, э-э-эрбюратор проверить необходимо. Э-э, смесь обогащена. Хотя, да, э-э-звините…» – и выскочил навстречу очереди и выпивающим тут же у магазина рабочим.
Пока зал клокотал, дымил, ругался и плакал, призывал к тишине, мечтатель сидел тихо, опустив голову и прикрыв глаза. Со стороны могло показаться, что он молится. Но нет, он не молился. Чужой взгляд, нечаянная встреча глазами, окрик или иное ненужное внимание к нему могли спугнуть намечтанное. Мечта молниеносно могла перепорхнуть к другим, как это зачастую и случалось.
Господи, сколько у него было расхищено за эти годы, сколько было растрачено по небрежности, глупости, неосторожности!
Книжные подписки уходили от него просто строем, оставляя пламенный привет заводской и городской библиотекам, а путёвку в евпаторийский санаторий сманила кровавой улыбкой намалёванная секретарша главного инженера. Дача для мамы была проглочена всеядной гадкой соседкой Кларой Константиновной. Это ещё надо разобраться, кто у кого украл коралловые бусы, а заодно зонтик из прихожей и шёлковый невесомый мамин платок с вешалки.