Annotation
Всякая дичь. Картинка для обложки, как водится, нагло украдена с Пинтереста.
Галаган Эмилия
Галаган Эмилия
Посюстороннее
От автора
Копится в закромах нажитое непосильным трудом -- со мною случившееся, с другими (но прочувствованное так, будто -- со мной), подслушанное в электричках (часть истории украдена стуком колес и досочинена автором), рассказанное подругами в пьяной исповеди. В чужой истории чувствуешь себя как в арендованной квартире: вроде и право жить тут имеешь, и вещи твои вокруг разложены, а все же не дом родной. Но что делать -- обживаешься...
Долго я жила в этих историях, прежде чем гостей решила позвать.
Ничего особенного тут нет. Какая оригинальность, что вы! Все привидения -- с конвейера, все странности -- из-под копирки... вы уже читали что-то похожее на форуме? соседка вам почти такую же историю рассказывала? а можно помедленнее, я ж записываю, записываю...
Преисполненные высокой нравственности и ниспровергающие традиционную мораль, непонятные даже автору и простые, как задачки по физике за десятый класс (шутка!) -- вот они, перед вами, зарисовки, рассказики, байки, черт знает что из сборника "Посюстороннее".
Условия: идете вечером с электрички домой -- ты и две твои тени, длинные, несуразные. И каждая из трех думает, что она -- изначальная. Вопрос: кто войдет в дом?
Овощамтоже бывает больно
В первый раз придя в офис, я сказала:
-- Полуподвол, вечный сумрак... У вас тут привидения не водятся?
А он засмеялся:
-- Только если духи овощей! На первом этаже раньше была столовая, а здесь -- овощехранилище...
Прошел год. Я привыкла к духам, а они -- ко мне.
И еще я влюбилась. Он не видел этой любви, никто не видел. Духи тоже не видели, они вообще были глуповаты, овощи они и есть овощи. Даже когда духи.
В тот вечер капуста, как обычно, сильно переживала, что верхние листья подгнивают и скоро гниль начнет пробирать и сердцевину. Морковка думала о чем-то неприличном -- у нее была больная фантазия. Лук горевал, что его жизнь не состоялась: он никого не успел заставить плакать.
А я смотрела на его руки, в краске, в царапинах, с обломанными ногтями, и мне хотелось гладить их и целовать.
-- Где вы так оцарапались?
-- Работал на даче. Ничего страшного...
-- Шрамы останутся.
-- Это хорошо... Говорят, шрамы украшают? Или укрощают? Как думаете?
Я думаю, что ты самый красивый и самый кроткий.
И я говорю:
-- У вас красные глаза. Вы устали?
У духа лука делается припадок.
-- Много работал на компьютере.
Я смотрю в его глаза, мысленно кладу на них пакетики со спитым чаем, мне самой этот способ помогает снять усталость с глаз.
-- Я сделал для дочки детский домик во дворе. Хотите посмотреть фото?
-- Не надо, не показывайте.
-- Почему?
-- Я не хочу.
Дух морковки мечтает воткнуться в чью-нибудь глазницу. Это морковка-убийца, озверевшая от небытия.
-- Пойдемте попьем чайку, -- предлагаю я.
-- Вы замерзли?
-- Да подмерзаю как-то.
Обними меня. Обними меня. Обними меня.
Я сажусь как можно дальше от него. Мы говорим, я грею руки о чашку и потом ухожу.
Я сдеру тебя с сердца, обдеру, как гнилые листья с кочана капусты.
Но я буду целовать твои руки в мыслях своих весь вечер.
И дух моей убитой любви станет еще одним из духов в этой тесной комнатке.
Но я люблю тебя. Люблю тебя. Все еще люблю.
И обдирая каждое "люблю", я не знаю, когда они закончатся. И останется ли от меня хоть что-то...
Мой герой
Деревня. Вечер. В комнате друг напротив друга стоят два кресла. В одном - бабушка (она в халате, наброшенном поверх ночной сорочки, на носу у нее очки) читает народный календарь. В другом мама - листает газету "Сильски висти". Мы с сестрами беснуемся в спальне: заворачиваемся в покрывала - типа мы древние греки - и пытаемся говорить речи, то и дело срываясь на безудержный гогот.
- Та-ань, подывы, шо пышуть, - говорит бабушка и зачитывает вслух какой-то диковинный метод избавления от бородавок при помощи сырой картофелины и длиннющего заклинания.
- Киньтэ, мамо, воно дурнэ! - презрительно бросает мама. - Дивчата, а ну тыхо!
Мы еще какое-то время дурачимся, но потом все-таки расползаемся по кроватям, и я - после долгих уговоров ("Да я уж вам сто разив рассказувала!") все-таки начинаю свою историю...
Я всегда тренировалась на сестрах. Ну а для чего еще человеку дано целых три младшие сестры? Правильно, испытывать на их силу своего творческого дара.
Этот, в высшей степени напрасный и случайный, дар то и дело преобразовывал реальность во что-то странное. Например, в чорнэ волохатэ. Чорнэ волохатэ было моим любимейшим творением. Про него я рассказывала сестрам на ночь. И только по их настоятельным просьбам!
Эта живая жуть имела облик огромного черного косматого шара с крошечными алыми глазками. (Образ, родившийся во время мытья полов, когда из-под кроватей шваброй я выкатывала на свет огромные клубки темной, мягкой и как будто живой пыли). Чорнэ волохатэ владело искусством гипноза -- когда оно ночью (ну а когда еще промышлять подобному монстру?) вкатывалось в спальню, то тут же наводило на всех спящих странное оцепенение -- они не могли пошевелить ни рукой, ни ногой. И тогда чорнэ волохатэ принималось за свой адский пир. Оно открывало огромную, красную пасть, полную зубов, напоминающих зубья пилы (это я выдумала, когда мы с сестрами пилили дрова) и принималось грызть ноги несчастной жертвы! Вжик-вжик-вжик! Челюсти отпиливали человеку сперва ноги до колен... Брызги крови летели во все стороны, а жертва не могла даже закричать от боли (на нее же действовал гипноз чорного волохатого)... И так продолжалось до самого утра... Когда на залитой кровью постели находили только лежащую на подушке голову с выражением нечеловеческой муки на лице (Я никогда не брезговала штампами)... Когда я добиралась до выражения "нечеловеческая мука", самая младшая из сестер, как правило, не выдерживала:
-- Ми-ми-лочка, можно я лягу с тобою?! -- заикаясь, спрашивала она, и я, разумеется, великодушно разрешала.
Ночью я несла заслуженную кару -- самая младшая сестра, довольно крупная девочка, лягалась во сне, так что мне приходилось ютиться на самом краешке кровати.
Но как-то раз ночью в нашей спальне оказался кот Сирык (обычно его не пускали в дом, это был уличный котяра с бандитскими повадками). Прятавшийся где-то под кроватью Сирык, когда все уснули, выбрался наружу и, увидев торчащую из-под одеяла ногу младшей сестры, отреагировал по-своему, по-кошачьи -- впился в эту ногу зубами. Какой стоял ор, мне не забыть никогда! Кот был вышвырнут на улицу, младшую сестру еле-еле успокоили, а я поклялась больше никогда никого не пугать.
Превратившись во взрослую тетку, я сдержала слово: стала писать унылую прозу для унылых людей и никогда никого не пугала (ну только если чрезмерной правдивостью).
Но иногда, получая критические отзывы типа "Обстановка лишена объема", "Идея какая-то безыдейная", "Вода в описании дождя недостаточно мокрая", я страстно хочу вызвать из темного чулана моего детства чорнэ волохатэ, чтобы оно неслышно прикатилось в комнату критика посреди ночи... и вжух-вжух-вжух!
А главное -- выражение нечеловеческой муки, исказившее лицо. Лицо, которое бессильно будет даже прохрипеть: "Это же штамп!"
Ха-ха, думаю я, ха-ха.
И пишу критику вежливый ответ.
Самая младшая сестра уже замужем, у нее есть маленький сын. А еще она ни за что не хочет заводить в квартире кота.
Куда нам идти?
Как же я радовалась, что общагу дали. Конечно, комнатка убитая, но ничего, жить можно.
Хуже всего была кровать, такая с железной сеткой, провисавшей до самого пола. Считай что гамак. И скрипит! Перевернешься с боку на бок - так взвизгнет, что аж подскочишь. А как спина наутро болит!.. Правда, я быстро выход нашла: в коридоре стояла бесхозная дверь, снятая кем-то с петель, ее я и уложила на кровать поверх сетки. Тут возникла другая проблема: с лакированной поверхности двери соскальзывал матрас. Пару раз за ночь съехав на пол, я решила убрать матрас в шкаф, а на двери-кровати просто постелила простыню. Жестко, конечно, вышло, но ничего, привыкла: спала на спине, даже не ворочалась ночью. Лежала себе как труп в пустыне, то есть на простыне, и смотрела свои студенческие сны.
В комнате напротив жила Валя, девушка с диваном. Не могла она на общаговской кровати спать. Купила диван этот, его еще грузчики привезли, сильно ругались, когда в дверь пройти не удавалось. Еле-еле его втащили в ее комнатку.
Валя была общительная, много говорила, часто жаловалась.
-- Ехала, собиралась впопыхах! Утюжок для волос не взяла. Как я теперь без утюжка? А он дорого стоит! А я уже диван купила! Теперь вот думаю: потерпела бы и на кровати!
Я пожимала плечами.
-- Не могу без утюжка, -- снова повторяла она. -- Это моё всё.
-- Всё -- это Пушкин, -- попыталась пошутить я, но она не поняла.
-- При чем тут Пушкин? Его можно в библиотеке взять...
Валя очень гордилась тем, что была замужем. Три года! Сразу после школы вышла за одноклассника. С ее слов, они хорошо жили, очень, но потом почему-то разошлись, и она поступила в вуз.
Мы с Валей не очень-то дружили. Она слишком много говорила, и словечка не вставить, ну а если самой потрепаться нельзя -- разве ж это дружба?
С деньгами было кисло, стипендии не хватало, и я устроилась на работу, в колл-центр. В общагу приходила поздно и сразу валилась спать.
Тогда мне и стали сниться эти сны. Каждый день -- одно и то же. А ведь я была уставшая, вымотанная, да и спала на неудобной деревяшке, почему бы не вырубаться полностью, так нет -- сны, каждый день сны!..
Какая-то женщина ходила по моей комнате, женщина в ярко-синем халате с красными узорами, что-то типа иероглифов. На ногах -- толстые шерстяные носки и розовые сланцы.
Женщина просто слонялась по комнате, бесцельно, то в одном углу постоит, то в другом, то выбившуюся прядь волос за ухо заправит, то рукава халата закатает. А потом спрашивает, растерянно так:
-- Зачем я сюда пришла?
Как, знаете, бывает в своей квартире, когда отправишься в другую комнату, а по дороге забудешь, зачем шел. Так вот и она.
И снова ходит, ходит...
А потом вдруг замрет, взгляд -- прямо на меня, но как будто не видя -- и говорит:
-- А куда мне теперь идти?
Жалобно так. А меня бесить начала эта ее жалобность. Откуда я знаю, куда идти ей? И вот говорю я про себя во сне как-то раз:
-- Да куда хочешь, туда иди, только уходи отсюда!
На следующую ночь она мне не приснилась. И потом тоже.
А через несколько ночей я проснулась от того, что кто-то дико орал в коридоре.
Вышла, смотрю: народ бежит на кухню. А там Валя, у которой диван - сейчас и муж - раньше. Ее уже кто-то из прибежавших первыми девочек обнял, утешает. Я спрашиваю:
-- В чем дело?
Народ только сонно моргает, ничего не понимает.
Успокоили Вальку. А назавтра вечером она сама ко мне пришла и рассказала, что случилось.
-- Не спалось мне. Муть какая-то на душе стояла, муть. Я вышла из комнаты, прошлась по коридору. Слышу: на кухне кто-то есть. А мне поговорить так охота! Подхожу к кухне, вижу: свет горит. Захожу: нет никого. Вот думаю, странно. И свет горит! Мой Слава очень не любил, когда я забывала выключить свет... Кричал: "Не работаешь, так хотя бы экономь!" Так и приучил меня, я всегда-всегда за собой свет тушу и за другими тоже... Я только повернулась к выключателю, свет погасить, как вдруг, знаешь, этим... боковым зрением вижу: что-то двинулось рядом со мной. Оборачиваюсь -- так и есть, стоит женщина. Стоит прямо напротив меня. Как она тут оказалась, когда только что тут никого не было? В кухне-то никаких закутков нет, все на виду: две плиты, столы, мойка... А она стоит просто напротив меня. С меня ростом, в синем халате фланелевом, волосы в хвостик собраны. На ногах носки толстые и эти... тапочки для душа... Стоит, смотрит... Я ей начала говорить что-то, а она мне резко так: "А некуда мне отсюда идти!.." И исчезла! Просто взяла и исчезла! Как не было ее, понимаешь? И тут я как заору!
Валька заплакала.
-- Страшно мне, страшно...
-- Да ладно тебе... Подумаешь, глюк словила... Или призрака увидела...
-- Я с ума не сошла? Может, я свихнулась? Может, я ненормальная?
-- Нет, нет, что ты... Я ее тоже... видела.
И я рассказала ей про свои сны.
-- Может, это такой общажный дух, -- подытожила я. -- Ему некуда идти, вот и слоняется здесь. Ничего интересного.
-- Ага, -- согласилась Валя, -- ага.
Она вздохнула.
-- А я уже думала, что свихнулась. Я ведь немножечко того, ты же заметила. Говорю, как из пулемета. А я просто нервничаю... Я ведь никогда так далеко от дома не была, никогда. Сперва с родителями жила, потом с мужем, а потом Слава меня выгнал... Сказал: готовишь плохо, не хозяйка ты... а я так плакала, плакала... а потом в универ этот подала документы, чтоб подальше, подальше от всего этого...
-- Ну... а я от родителей сбежала...
Мы проговорили всю ночь. И когда она уже уходила, в дверях, вдруг как-то виновато сказала, с улыбкой:
-- Но ведь... у нас есть куда идти, правда?
-- Ну конечно, -- сказала я. -- Конечно. Иди спать.
И я завалилась на свою дверь-кровать -- и мне открылась пустота -- только на пару часов, потому что потом взревел будильник: пора на работу.
Валя вскоре устроилась продавцом в салон сотовой связи. Работа - это всё.
Женщина в черном
-- Он бы ко мне не ушел.
-- Откуда ты знаешь? -- Я была зла. На тот момент поступок Марины казался мне глупым и жестоким: забеременела от женатого любовника и, ничего ему не сообщив, сделала аборт. -- Может, это как раз и был твой шанс! Ну те дети его уже большие! Может, его жена и не держала бы!
Мы сидели друг напротив друга за столиком в кафе. Я иногда бросала взгляды на улицу -- поздняя осень, темнота, дождь, фонари... Красиво. А выйдешь -- пахнет в лицо шумом города, вонью машин... Да уж, хорошо там, где меня нет...
-- Люд, ну чего ж ты тупая такая! -- Марина была явно раздражена, но не навязчивой заботой о ее семейном счастье, а моей непонятливостью. -- Я специально себе такого мужика нашла, который от жены не уйдет! И детей, кроме тех, что есть, не захочет!
-- А почему тогда ему не сказала? Раз точно не захотел бы?
-- Да потому... чтобы наверняка! Да и я сама детей... ни за что! А вдруг он бы уговаривать стал? А мне он нравится, ему могла бы и... а я -- не хочу!
-- Марин, а почему так? -- Я растерялась. -- Хотят же обычно...
-- Обычно -- хотят. А я -- нет. Ты-то сама, можно подумать, сильно хочешь ребенка...
-- Так я это... я это... ну это...
-- Чего это? Чайлд-фри?
-- Наверно.
-- Балда ты. -- Марина вздохнула.
-- Извини. -- Я топила взгляд в чашке с кофе.