Надо же, как организм запоминает обстоятельства, в которых его плющило много лет назад: при виде второго маляра с кисточками я почувствовал во рту вкус той котлеты, что приготовила жена.
Было бы чем, наблевал бы ему прямо в банку. И в желтую, и в коричневую.
Во время восхождения я поэтапно прошел четыре горных лагеря сочинских маляров. По количеству лагерей – это был мой Эверест. Я испытал и горную болезнь, и слепоту от недостатка кислорода, и даже, как мне показалось, отеки мыслей головного мозга. Это когда я понял, что город готовится к трем праздникам одновременно: Первомаю, торжественному открытию сезона, приезду президента. И собрался пойти на демонстрацию в защиту прав отдыхающих. Там, у «Ривьеры», между прочим, уже поставлен портрет Ильича в кепке, и колонны отдыхающих трудящихся, после прохождения по Курортному проспекту традиционно митингуют у «вождя». Я буду вместе с ними скандировать: «Отдыхающие всех стран, соединяйтесь в пары!».
В общем, когда добрался до храма на вершине, был изможден и вполне отмороженным, как и полагается альпинисту. И тоже, глядя на верхушки кряжей сочинских высотных зданий далеко внизу, на сияющее солнце и золотые купола над головой, говорил себе: «Я смог».
Но я промок. До последней нитки в трусах. Пот со лба дождем лился на мои кроссовки с белыми подошвами. А когда я отставил ногу, чтобы капли не падали на кроссовки, увидел на асфальте сухой след под подошвой.
В таком взмоченном состоянии входить в храм неприлично, поэтому проветривал душу и голову снаружи на лавочке. Сижу, любуюсь, отдыхаю – хорошо мне. Что еще нужно отдыхающему человеку для счастья? Красивый храм, красивый вид на город, красивая погода – солнце впервые после нашего прилета начало светить по-настоящему ярко, по-южному. Мимо группа туристов идет, экскурсовод объясняет, что храм Святого Равноапостольного Великого князя Владимира – это подарок городу от президента нашей страны.
Хороший, думаю, подарок, это не двести рублей подарить попугаю Кеше. Чтобы такие подарки дарить, кроме богатства, надо еще кое-чем обладать – щедростью великой. Надо не просто деньги не жалеть и быть не жадным, надо деньги не считать деньгами. Так, бумажки. Золото – да просто увесистая железяка. Бриллианты – женские игрушки, не более того. Кто может так относиться к деньгам? Тот, кому бумажки, железяки и блестящие игрушки не смогли дать счастья. Были, держал, имел, а счастье, где оно? Как не было, так и нет.
Подожди, говорю сам себе, даже спину выпрямил на скамейке в этот момент, что значит, были, держал, имел? У президента какая зарплата, около двенадцати миллионов рублей в год. Мне на Санторини в храме люстру показывал экскурсовод и говорил, что люстра, стоимостью миллион долларов, – подарок российского президента. Это его зарплата за пять лет.
Храм построить, что стоит передо мной – в долларах миллионов пятьдесят, не меньше. Это зарплата президента за 250 лет. Ладно, я не маленький, подарили друзья президента. Ну, тогда надо так и говорить: храм – подарок городу от друзей. А те где деньги взяли? Еще правильнее на подобной экскурсии говорить, что подарок – городу Сочи от благодарного российского народа. Или просто от народа, без уточнения, с чувством глубокой благодарности этот народ делал такой подарок или без оного чувства. Можно еще короче: от всей страны и – точка. Пусть туристы сами определяют степень своего участия в подношении столь славного подарка, который на религиозном языке называется жертвой. Добровольным пожертвованием.
Это не экскурсия по Роза Хутору, это подворье храма, тут желательно быть несколько правдивей, чем обычно. Как никак, под куполами – святое место, а оно пусто не бывает. Там кто-то есть, и этот Кто-то – не Ерошка, Он слышит немножко.
Остаток маршрута по вершине холма пролегает. Слева от меня блестело море, справа – далекие снежные горы. И никакого запаха краски. Отличная прогулка, что там говорить. А когда показалась стена резиденции, хоть кубарем вниз катись – так круто, аж ноги заплетаются, и белые подошвы играют роль тормозных колодок. Без них покатишься, как кувшин с вином, выпавший из люльки лихого горного мотоциклиста в фильме «Спортлото-82».
На свое «подворье» зашел, сразу доложил Андрею: пешком от вокзала прибыл. О! – лаконично похвалили меня хозяин веранды. И признался, что он сам лишь раз в жизни «бегал» в центр города без машины. Я ему тоже признался, что больше не рискну повторять это восхождение.
- Слушайте, Андрей, - делюсь с ним увиденным, - почему напротив стены прямо у дороги валяется мешок с мусором. Кто-то устал тащить и бросил под куст, как это бывает во всех городах. Но там нет резиденций, а тут – в двух шагах.
- Скоро уберут, - успокоил он меня.
- С точки зрения безопасности, больно уж кусты напротив резиденции густые и трава по пояс.
- Скоро выкосят и обрежут.
- Когда скоро, уже Первомай на носу?
- Очень скоро.
Ладно, подождем, мы с супругой никуда не торопимся. Где она сейчас, в олимпийском хуторе? Солнце высоко, еще не вечер, как говорится. Принял душ, поел, отдохнул и вот сижу, смотрю в стену. Скоро-то скоро, но что-то охранники не суетятся. Они у ворот резиденции все в костюмах и галстуках. Часовые в форме – те дальше, где стена к морю поворачивает.
На меня и мой стул никто даже внимания не обратил. Из переулка вышел какой-то дядька, тоже в костюме, спросил: «Что, такси опаздывает?», я ему ответил правдиво, что хочу супругу с экскурсии встретить у калитки, дядька мой план одобрил и исчез.
Дом Андрея он же не единственный у стены. Это ряд домов по переулку, уходящему в платановые заросли перпендикулярно от линии стены. Моя веранда просто первая в этом ряду. А дальше – обычные такие дома, некоторые даже развалюхи. И что удивительно, на этом переулке барак двухэтажный стоит, который явно в аварийном состоянии.
- Как здесь барак сохранился, да еще в таком неприглядном варианте? – опять зашел во двор, чтобы задать этот вопрос Андрею.
- Тут люди свой век доживают, их не трогают, но никого новых не прописывают и никому новому поселиться не разрешают. Умрет владелец дома, место останется свободным. Умрет последний обитатель барака, барак снесут.
- Значит эти большие пустые «прямоугольники» в переулке, где виднеются остатки фундаментов, - там бараки были?
- Да. Остался последний. А в нем – последние. Они все работали когда-то в резиденции, еще при Ворошилове. Переехать никуда не захотели, попросили разрешить дожить здесь до конца. Им разрешили.
Вот оно что. Это ж какое надо иметь терпение нынешним владельцам резиденции, чтобы унять в себе желание немедленно снести трухлявые бараки по соседству, которые видны из окна машины. Впрочем, резиденция не частная, она государственная, а в государстве подобное соседство сплошь и рядом.
С улицы послышался лай собаки, я вернулся к своему стулу. Довольно большой пес прибежал и лает на охранников. Надоело на охранников, начал лаять на меня. Пустобрех какой-то, но лай громкий, звонкий, с эффектом эха, потому что отражается от стены и летит мне в ухо двойной порцией.
На его лай, кроме меня, никто никак не реагирует. Он тут, видно, бегает давно, все к его лаю привыкли. Интересно, а когда прибудет начальник, с этим псом что сделают, как заткнут его пасть? Он же не даст никому покоя, его на километр слышно, и стеной от звуков его лая не отгородишься. Надо у Андрея спросить. Мы вновь беседуем:
- Что будем делать с псом? – задаю вопрос.
- Каким?
- Который лает.
- А, этот, он дурной, как и его хозяйка.
- Что будем делать с хозяйкой?
- А что с ней надо делать? – Андрей меня не понимает.
- Выселить вместе с псом.
- Хорошо бы, - на этот раз по его лицу было видно, что он меня понял и очень бы хотел избавиться от пса и его хозяйки, - придется вам потерпеть. С псом, как и с лягушками, мы ничего поделать не можем. Он и ночью гавкает, всех достал.
Едрена корень, столько способов всяких уже описано, об одном полонии я столько всякого прочитал, а тут какого-то безродного пса утихомирить не могут. Во, гуманисты, блин.
Снова сижу на стуле. Всё - ночь. Или я сейчас засну в нем, или надо уходить в дом и валиться на диван. «У меня самого терпение есть или я только говорить умею, что главное в семейной жизни быть терпеливым, обладать умением терпеть, проявлять, прежде всего, силу терпения? - спрашиваю на этот раз сам себя. - Что я хотел, когда тащил этот стул? Сделать для супруги что-нибудь приятное и смягчить такой вот встречей у калитки психологическую тяжесть дневной ссоры. Хотел, делай! Терпи».
И остаюсь на стуле у ворот.
Смотреть на стену становится невыносимо скучно, разве что посмотреть на небо и поискать глазами звезды, прикрыв ладонью лицо, чтобы не мешал свет фонарей.
И только повел взглядом к небу, как увидел далеко вверху на холме белую фигурку – идет!
Она, оказывается, устала еще больше, чем я, хотя восхождений и не совершала. Шла на спуске, ничего в темноте около калитки не видела, думала, как стучать в ворота, где та кнопка, которая подает звонки. Искренне полагала, что я смотрю телевизор и не услышу сигнала. А у нее силы на исходе…
И тут кто-то знакомый вдруг вырисовывается из темноты, встает и раскрывает объятия. Вот это встреча!
- Как ты вовремя вышел, молодец, а стул зачем? – это были ее первые слова.
- Там столько понастроили! – это был ее первый отзыв об экскурсии.
Ей всё понравилось, и мне всё понравилось. Незабываемый денек. А самое главное, мы не молчали ни минуты. И не смотрели телевизор. И не надо было делить наше общее вечернее время: ей час на просмотр сериала, мне час на мои любимые «научные глупости».
Вместо сериала и науки – погасший свет лампочки в светильнике на деревянной стене дома и моментальный провал в сон, в такие его глубины, где с поверхности жизни не доносится ни один звук. Ни лягушачий скрежет, ни лай дурной собаки.
4.
В России не одна столица и не две. В России три столицы: Москва, Санкт-Петербург и Сочи. В этих городах князья и цари правили, отсюда самодержцы рассылали свои приказы, здесь же или в близлежащих окрестностях они отдыхали и укрепляли свое здоровье. Пожалуй, только Дмитрий Донской встал на ноги после тяжелого удара, пошатнувшего его здоровье, в неприспособленном для санаторного лечения месте – на Куликовом поле. Медицинскую помощь он принял под стволом поваленного дерева, где его нашли други-ратники и опознали по шлему, что валялся рядом, помятый и со следами рубящих ударов на металле.
Иван Грозный предпочитал восстанавливать нервную систему в Александровской Слободе, которая имела внушительные стены, и своими целительными свойствами выгодно отличалась от чистого поля на берегу Непрядвы. В слободе он, в общем и целом, провел семнадцать лет, здесь вел санитарно-разъяснительную работу с послами из Англии Швеции и Крыма, тут же, во время резкого ухудшения самочувствия, созывал консилиум специалистов по государственному оздоровлению, которые опричь царя никому не подчинялись, и применяли, по его просьбе, самые радикальные, на тот период, методики вмешательства в захиревший организм державы.
Иногда он и сам выступал в роли врача. На утренней зорьке у подвального костерка, когда боярина снимали с дыбы и раздевали догола, а потом привязывали спиной к бревну и начинали медленно поджаривать, наклоняя «вертел» над жаровней, царь подгребал посохом раскаленные угли к пальцам ног «изменника». Если боярин не вполне адекватно реагировал на прописанную ему процедуру, бревно с боярином наклоняли ниже, и царь катил посохом угли к более чувствительному месту на теле «собеседника» - к причиндалам. Бывало и так, что царь покрывал румяной поджаристой корочкой лицо своего пленника, если чувствовал, что тот еще не достиг состояния полной готовности. Вероятно, в такие моменты он и получал информацию, которую жаждал услышать. То была «голая правда». И все сказанные у костерка новости – горячие, а слова – обжигающие.
Царю, надо полагать, при его многочисленных нервных болезнях хорошо помогала жгучая правда.
Петр Великий построил новую столицу, но подвальчик с дыбой, как говорится, прихватил с собой. Ему в этом подвале подолгу засиживаться было некогда: топор в руках искрился от желания флот «рубить», а не головы, однако нашел все же время поглядеть, как спину сына Алексея кнутом секут за измену.
До углей и раскаленных щипцов дело не дошло – не тот инструментарий для наследника трона. Анамнез болезни изучил сам Петр, он же и поставил диагноз: не жилец. А если кто потом вопрос задаст: как же так, здоров ведь был Алешенька, когда в подвал то входил, этому вопрошающему – на кубок Большого Орла, пей до дна, коли такой любопытный, и получишь все ответы на все вопросы. А в кубке – полтора литра водки. И новые законы веселой ассамблеи: кто откажется, того гнать и бить нещадно.
Смехом лечил себя царь. И водкой. Большим он был орлом, но однажды крылья сложил от простой простуды – той самой болезни, которую повелел назвать причиной смерти Алексея.
Когда у нас появилась третья столица – Сочи? Наверное, тогда, когда в 1921 году политбюро партии большевиков постановило предоставить товарищам Троцкому, Каменеву и Сталину отпуск для отдыха и восстановления здоровья, и в принятом постановлении было записано следующее: «Сталина обязать лежать, после чего направить его в Гагры на полтора месяца».
Родной воздух субтропиков и купание в источниках Мацесты, а главное, возможность неспешно, без московского напряга и партийной текучки обдумывать следующие этапы революции, несомненно, прибавили главному кадровику ленинской партии сил и творческой энергии. Родные Сталина утверждали, что отпуск в Сочи ему понравился и был для него пользителен. Это же не Туруханск, не квартиры нелегальные, не камеры пересыльные. От жандармов прятаться не надо, нет уже никаких жандармов. Он – третий номер в иерархии власти революционной бюрократии. За ординарца, помощника и порученца у него служат смышленые партийцы из местной ячейки. В охране – бесстрашные бойцы краснознаменных дивизий. Тут бы не лежать, тут бы работать!
К 1933 году Троцкий и Каменев уступили ему свои «номера» Сталину, и у генерального секретаря «партии победителей» появилась возможность перевезти в Сочи кремлевский штаб. Обстановка позволяла: закончился массовый голод, прекратились восстания против коллективизации, готовилась отмена карточек, план индустриализации первой пятилетки был выполнен, и жизнь явно становилась «веселей». И самое важное, стихла лихорадка политических арестов. Если что-то и мучило руководителей страны по линии здоровья, то лишь периодическое головокружение от успехов.
Предлог для переезда штаба и штабистов искать не было нужды: внутрипартийная оппозиция разгромлена, спорить, объяснять, доказывать – некому и незачем. Проблема в другом: где разместить штаб, в доме отдыха трудящихся? Нарком обороны Ворошилов был категорически против. На заседании политбюро он сообщил руководящим товарищам, что в сочинских домах отдыха лечение поставлено, цитирую: «Позорно гадко». И предложил построить для Сталина отдельную дачу с более широкими лечебными возможностями.
С его лаконичной, но крайне гадкой оценкой качества лечения трудящихся в Сочи - согласились. Легко и приятно быть правдивым в узком кругу единомышленников. Предложение наркома одобрили и выделили деньги на сооружение 18 спецобъектов.
Впрочем, надо отдать Сталину должное: примерно в это время он обдумывал основные направления культурной революции, и одним из ее главных тезисов был – овладевать знаниями, проводить досуг и вести оздоровительный образ жизни рабочие и крестьяне должны во дворцах, размеру и красоте которых позавидовали бы цари, помещики и капиталисты.
Если бы Сталину нужна была персональная лечебница, то для него и строили бы лечебницу, однако возвели не корпуса и лаборатории, а восемнадцать просторных жилых домов для членов сталинского штаба – наркомов советского правительства. Ворошилов выбрал себе местечко у ручья. Тут когда-то, задолго до революции, купчишка по фамилии Бочаров небольшую дачку сколотил, поэтому ручей и называли Бочаровым.