И эти третьи, которых никто не принимал всерьез, вот именно они то и смогли добиться своей цели.
Но всё вернулось на круги своя. Государство, развратную и тупоголовую личину которого изобразил Толстой, государство, мерзкий образ которого вождь пролетариата Ленин назвал «зеркалом русской революции», это государство через сто лет воскресло. Трон, власть, князь Нехлюдов и «князь» Шувалов, купцы, банкиры, бюрократы, судьи, – все герои его статей снова в сборе и на своих местах.
Лев Николаевич, пожалуйте к своему секретеру, обмакните перо в чернильницу, и объясните, каким макаром произошло сие «Воскресение». Если хотите, научим Вас стучать по клавиатуре, это не сложнее, чем идти с плугом по пашне.
Был смысл неистово обличать пороки?
Какая сущность в человеке укрепилась за сто лет, духовная или животная?
Растет у личности в борьбе с государственным насилием чувство любви и сострадания ближним?
Что там у вас, на складе, говорят по теме, как жить дальше?
Здесь у ручья, когда верхушки кипарисов проплывают под созвездием Ориона, и в долине так тихо, будто жизни не существовало, а люди все переселились в мир иной, и я – последний, кто остался, мне хотелось знать, зачем мы были, для чего трудились, на что потратили свой срок? На войны, на дележ добычи, захват земель и покорение тех, кто нас слабее. Еще на что? Немножко музицировали, сочинили несколько псалмов, нарисовали десятка два смешных фигур на скалах и картинах, а всё остальное время кривлялись в плясках до и после грабежей.
Любить – любили, но редко и урывками, в недолгих промежутках между набегом на чужих или чужих на нас.
В пространстве мироздания мы оказались лишними, и в здание мира нам запретили вход. Нам отвечают: обращайтесь, и оставляют у порога с номерком под куполом, откуда можно в колокольчик позвонить.
Начальник здесь, Начальник очень близко, Он у веранды, в шаге от ручья. Нет той стены, что помешает мне Его увидеть. Готов я к встрече? Признаюсь честно: не готов. Я не подвижник веры, хотя хожу в заплатках, как преподобный Сергий. В борьбе с грехом я не был стоек и не заслужил чертогов ангельских у небесного ручья. В лучшем случае, что мне Там подадут, - филе морского черта с соусом. Хотя, не факт.
Господь бывает милосердным поутру. В час предрассветный он забирает многих, но никому не мстит.
Кстати, о мщении.
«Свободный народ не мстит, - это голая историческая правда» - писал Василий Блюхер в 1922 году перед решающим сражением «волочаевских дней» белому генералу Молчанову, предлагая тому добровольно сдаться, чтобы не укладывать «русские страдальческие кости под мостовую наемных кондотьеров иностранного капитала».
Здесь, у ручья, «красный полководец», которому шестнадцатый съезд коммунистов рукоплескал стоя, познал свою ошибку в формулировке обнаженной правды. Свободный народ не мстит, потому что: «а» - такого народа нет. Вождь и свобода понятия несовместные. Вождь и диктатура – это да, это одна тема. Как тогда, так и сейчас. Уж если лидер нации сравнил себя с рабом, что уж говорить о свободе самой нации; «б» - любой народ не мстит, мстят его представители на вершине власти.
Мне иногда хотелось крикнуть в ночи под кипарисами: что же вы делали, цари и генсеки: расстрелять шествие рабочих с хоругвями в руках – уму непостижимо! Ухайдакать маршала Блюхера, у которого учился Жуков, на которого Георгий Константинович хотел быть похожим, – вы сумасшедшие! Ладно, хоть Жукова не тронули, а то вообще не понятно, как все повернулось бы на полях сражений Великой Отечественной.
За что мстили маршалу? За то, что ему рукоплескали, а вам нет? За то, что он был искренним и не проголосовал за смертный приговор своему другу Тухачевскому? За то, что был возмущен политической «многоходовкой», когда ТАСС объявило всему народу, что японцы захватили у озера Хасан четыре километра советской земли, а на самом деле это наши пограничники без переговоров и дипломатических согласований перенесли границу вглубь чужой территории.
Мстили за то, что полководец утратил надежду на освобождение народа от «томившей его лжи», выражаясь языком Льва Толстого.
Отомстили за «измену», схватив его у моего ручья. Мстили 18 дней во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке, пока маршал не отдал Богу душу. Когда тюремный врач увидел тело, он подумал, что пациент «под танком побывал». Так и записал в своем врачебном «дневнике».
Не мне – отмщение, не мне и воздавать. На ту вершину кипариса, что поутру видна начальнику и мне, я глядел долго, но смотрел молча.
Как я сейчас понимаю, самые лучшие мои впечатления от поездки связаны не с ручьем, а морем. Однажды мы с супругой заметили три мачты у причала морского вокзала. Что за мачты, раньше мы их не видели? Наверное, к приезду начальника и к открытию сезона подогнали для первых отдыхающих что-то необычное. Подошли ближе – это парусник. Увидеть паруса – мечта моего детства. Два слова из морской лексики – фрегат и бригантина, подымали когда-то огромные волны моего детского воображения.
Выходим на пирс, а это не просто парусник, это фрегат «Херсонес». Тот самый, что единственный в новейшей истории обогнул мыс Горн и преодолел пролив Дрейка под парусами, без использования судового двигателя. И что самое удивительное – вход на фрегат свободный. Показываешь паспорт и вперед, на абордаж!
Юнги-практиканты, а их на борту около сотни, сами предлагают гостям: давайте мы вам всё покажем. У нас с супругой экскурсоводом был шестнадцатилетний паренек. Мы были с ним на баке и на юте, стояли у штурвала, каждую мачту обошли по кругу и сделали проходы вдоль каждого борта.
Ну, что сказать, жить и ходить под парусами этого фрегата мне не под силу, а вот постоять, поразмышлять, помечтать – да, здесь это делать особенно приятно. Построен парусник судостроителями Гданьска в 1989 году, как раз, когда мы выбирали «народных депутатов», а в Польше уже победила «Солидарность». Наш заказ дал полякам работу и зарплату, за что тогда они нам были благодарны, в отличие от дней сегодняшних.
В бурных водах 90-х годов фрегат переходил из одной частной «бухты» в другую, пока не встал на якорь: коммерческие проекты прогорели, содержать некому, команды нет, паруса пришли в негодность. Долгое время он чалился в Одессе, но после известных событий взял курс на Керчь. Когда начали строить крымский мост, который даже в самой высокой части своей арки ниже пятидесятиметровых мачт фрегата, поменял порт приписки на Севастополь.
Теперь это прекрасный учебный корабль государственного морского университета. Повезло юношам, кому по силам служить на флоте.
- Что еще хотите посмотреть? – спросил паренек, когда мы завершили обход корабля и стояли в центре палубы.
Я задрал голову и стал глядеть на гигантскую рею грот-мачты.
- Хотите подняться на грот-марс? – паренек был внимателен и вежлив.
- Это можно?
- Можно, если сумеете.
Трогаю рукой канаты, они на ощупь жесткие, как шкурка наждачной бумаги.
- Без перчаток от такой поверхности у меня на ладонях вся кожа слезет, - говорю пареньку.
- В перчатках нельзя, они могут соскользнуть, - спокойно объясняет юнга-практикант.
- И вы все 26 парусов ставите на мачтах и реях голыми руками? – высказываю удивление дилетанта. Паренек понимает, что наверх я подниматься не буду. Он это понял раньше, чем я.
Но тут мы видим, как один из гостей полез на рею по веревочным вантам. Глядеть на смельчака – аттракцион, каких в «Ривьере» нет. Ногами путается в канатах, болтается мешком над нашими головами, штаны сползают, но – лезет.
- Он же убьется, - говорю вслух то, о чем подумал.
- Его страхует старший вахтенный, - паренек показывает на матроса, что уже находится на рее.
Точно, я просто не заметил страховочный канат среди бесчисленных других канатов парусной оснастки мачты.
Мужик почти дополз до «марса» и вдруг обмяк: не то лишился сил, не то ему внезапно поплохело. И началась спасательная операция на высоте, примерно, девятого этажа. Матрос уже рядом с экскурсантом, тормошит его, переставляет ему ноги на «ступеньку» ниже – тот в сознании, но страх парализовал все мышцы. Он пальцы рук не может разогнуть и отпустить канат в том месте, где в него вцепился.
На палубе же всё спокойно, никто не голосит, не бегает, не паникует.
- Часто приходится эвакуировать таких смельчаков? – спрашиваю юнгу.
- Обычно наши гости по палубе гуляют, но если кому-то хочется, мы не возражаем, - парень ответил вежливо, однако в интонации, с какой он произнес слова, был дополнительный и более глубокий смысл: пусть сухопутные дяди попробуют сделать то, что экипаж мальчишек делает во время морского перехода, пусть знают, что умеют эти пацаны.
Смельчака опустили на палубу, спрашивают, надо ли вызвать «скорую»? Не надо. Хорошо, что с ним всё в порядке. Повели дядю «верхолаза» к трапу, и тут я вспомнил фразу из веселой песенки: «Моряк вразвалочку сошел на берег». Развалочка у гостя фрегата «Херсонес» была, как у морского волка на сходнях портового трактира – с креном в 45 градусов на галсах, хотя он был абсолютно трезв. Вот она опьяняющая красота парусного флота!
Зачем полез он по канатам, где нужен навык и, в самом прямом смысле, умение держать себя в руках? Полез туда, где доверяют ставить паруса только тем, кто не боится высоты. Где есть вероятность упасть за борт или разбиться на палубных досках.
Быть управителем ветров на реях государственной политики – это не ветры пускать, болтаясь на страховочном канате вокруг грот-мачты.
После экскурсии мы забрели в магазинчик недалеко от морского вокзала и увидели в нем настенные часы, стилизованные под корабельный штурвал, весьма точно скопированный с рулевого колеса «Херсонеса». «Давай купим и подарим Андрею, как яхтсмену и знатоку парусного спорта», - предложил я и тут же получил согласие супруги, которая тоже была под большим впечатлением от бесплатной, но удивительно замечательной прогулки на палубе «под парусами».
Купили, положили в рюкзачок, несем. У стены резиденции к нам подходит полицейский в форме и просит показать документы. Первый раз за две недели пребывания. «Мы тут давно живем, не беспокойтесь, - говорим стражу порядка. А он нам: «Откройте рюкзак, пожалуйста». Мы ему: «Да в нем ничего нет, кроме часов». И вот тут-то поняли, почему нас остановили: раньше мы в рюкзаке часовых механизмов не носили.
Полицейский осмотрел «штурвал» со стрелками, потрогал деревянный якорь и цепь из пластика – проходите, извините, удачного вам отдыха в нашем городе. Как он уловил, находясь на своем посту в кустах, звуки тики-тики-так? Или интуиция ему что-то подсказала? Не знаю.
В городе, когда часы купили, я сразу пару гвоздиков у местных жителей выпросил, ложкой один в стену неглубоко вогнал, подвесил на кухне подарок, зовем Андрея – место для часов подходящее? Он одобрил, был рад и чуть более разговорчивый, чем обычно.
- Как удалось поселиться в таком месте, Андрей? – задал я вопрос, который не решался озвучить в первые дни знакомства.
- Отслужил в Москве 25 лет, там и получил разрешение.
- У начальника?
Андрей не сказал ни да, ни нет.
- Давно сюда из Москвы переехали?
- Четыре года уже здесь.
- Кто хозяйский дом и гостевой строил, веранду, пруд? Бригада оттуда? – я показал в сторону резиденции.
- Лес из Сибири, бригада самая обычная, наши сочинские мужики умеют делать всё не хуже финнов.
- Где жена, где дети? В Москве?
- Младший сын в Лондоне, старший в городе, у него своя квартира. Мы с женой у моей мамы – я купил для нее здесь еще одну квартиру.
- Запутаться в квартирах можно,- я перестал считать жилища моего арендодателя. - А что младший сын делает в Лондоне?
- Учится. Вы скоро полетите в Тюмень, а я, почти в тот же день – в Англию. У сына экзамены, надо ему настрой задать.
- Английский королевский морской колледж с военной дисциплиной? – вспомнил я что-то из туманной жизни островитян.
- С дисциплиной там - караул. Мобильники в понедельник забирают и выдают только на один день в воскресенье. Иногда хочется услышать голос сына, а никак – раз в неделю и всё.
- Воскресение наступает в воскресенье…
- Что наступает? – Андрей не расслышал меня, потому что свою фразу я говорил для себя.
- Мы улетим в воскресенье, Андрей.
Заключительный вопрос с моей стороны был такой:
- Почему ночью в саду неожиданно вспыхивает свет, потом гаснет и вновь вспыхивает, но уже в другом месте: за домом, или за прудом, или у ворот?
- Это датчики движения на кошку реагируют.
- А я думал, на мои мысли.
Но что за мысли, я Андрею не сказал.
Черты, присущие божеству, скопировать нетрудно. Сделай так, чтобы о тебе упоминали каждый день, как верующие в своих молитвах, но при этом, чтобы никто не мог встретить тебя в городе, где ты обитаешь, на его улицах и в его дворах, и ты сразу «приобретешь» частицу божественной силы, управляющей видимым миром из мира неведомого. Пусть знают твое изображение на экране и могут подержать его перед глазами в бумаге и красках, но не могут прикоснуться к твоей плоти. Чем меньше случайных встреч, тем не случайней твоё особое предназначение. Ты рядом с каждым, но где-то там, куда никто не попадет. Ты станешь бестелесным, и пусть твое земное тело заменит «картинка» электромагнитных волн. Ты будешь причиной тех вибраций в мозге человека, которые он легко путает с откровением небес. Поэтому счет «помазанников» идет на сотни, а повелителей «от бога» в истории народа каждого - тьма тьмущая.
И ты получишь место в этой тьме.
7.
Никому я не говорил и не рассказывал, где побывал и как проводил время в Сочи. Даже родному брату не признался. Хотел оставить все впечатления и мысли в самом себе – они для меня важны, а больше никому до них нет дела. Каждый живет в том мире, что сам создал или придумал. Мир каждого безбрежен и обилен, зачем ему чужие берега? Из вежливости, конечно, уделит внимание, послушает, даже задаст вопросы, а потом вернется в свою гавань, якорь бросит в глубины подсознания и скажет: мне это не нужно.
В лучшем случае.
А в худшем – помянет недобрым словом, а уж потом опустит якоря.
В конце лета собрался посетить родной поселок, в котором строился мой мир, прибрать могилы ушедших поколений, повидать друзей по школе. Еду.
Около деревни Тюнево на обочине дороги стоит и машет рукой парень: просит взять на борт. А почему не взять, я же в салоне один. В целях безопасности, как бы, не надо, но нога уже жмет на тормоз – сама решила, не стала ждать команды.
Как только опустил стекло, он говорит: «Начальник, я без денег». Отлично, садись, такой мне как раз и нужен, чтобы не мешал шуршанием купюр.
- А почему начальник, а не командир? – спрашиваю шутки ради, обычно же обращаются к водителям словом из военного лексикона.
- Извините, - парень глянул на мою бороду, - а вы, разве, командир?
- Не, и не начальник, и не командир.
- Священник? – парень пробовал угадать род моих занятий.
- Не.
- А кто?
- Дед Мороз.
- А, понял, я же сразу подумал, когда через лобовое вас увидел: этот дед меня возьмет.
Парень оказался человеком искренним и разговорчивым. Историю он мне рассказал такую:
Освободился пять лет назад, за что сидел три года, не признался, полагаю за воровство. На зоне у него рука левая покрылась язвами. Вышел, работать не может: никуда не берут, да и рука не давала – болит и болит. Один был путь – чего-нибудь замутить и опять на зону. Но не хотел туда возвращаться, очень не хотел.
Пошел по больницам, чтобы доктора руку вылечили. А денег нет даже на анализы. Коли денег нет, на, помажь «зеленкой». В одной «зеленкой» помазали, в другой помазали, в третьей то же самое, а язвы не проходят.
- Поперек жизни у меня стена встала: не дает ни денег заработать, ни себя кормить, ни с женщиной какой встретиться – капец, - он ругнулся в этот момент.
Ему подсказали обратиться к бабке в соседней деревне Велижаны.
- Я бы к ней не пошел, но сказали, что она за визиты денег не берет. Тогда ладно, попробую, - пояснил мне парень, как решился на курс народной терапии.
Обратился. Та ему говорит: завидует тебе кто-то сильно. Кто мне может завидовать, бабка, я гол, как сокол, последний огурец без соли доедаю. А та в ответ: тебе лучше знать. Значит, сам горишь от зависти. Порчу снимать с души не умею, не колдунья, а руку вылечу.