— Когда я его нашел, двигателя в нем не было, — продолжал Николас. — Не знаю, куда он делся. Такие самолеты уже двадцать лет как не выпускают. А мне нужен был мотор в семьдесят лошадиных сил. Жаль, конечно…
Андрей подумал о «роллсе», брошенном под деревьями. Теперь его двигатель стоял здесь, на полу, рядом с белой птицей.
Они даже не услышали, как в сарай вошла Этель.
— Мисс Этель… — прошептал Николас.
Она не ответила.
— Мисс…
— Питер и Скотт мне все рассказали.
Андрей упорно смотрел в пол. Его лицо было черно от грязи.
— Я ведь думал… — начал он.
— Тебе лучше помолчать. И исчезнуть.
Андрей встал и пошел к двери. Этель окликнула его:
— Ты куда?
— В конюшню.
— Зачем?
Андрей обернулся.
— Работать.
Но Этель бесстрастно ответила:
— Нет, ты меня не понял. Я велела тебе уехать. Из Инвернесса ходят поезда, из Форт-Уильяма — пароходы. В Эдинбурге, наверное, можно найти работу… В общем, не знаю. Но отсюда ты уедешь. Это мое последнее слово.
По лицу Андрея трудно было понять, какая пропасть разверзлась перед ним. Его губы скривились в странной улыбке.
«Так улыбаются пропащие люди, — подумал Николас, — те, кто никак не может поверить в услышанное; те, кто видит, как рушится их дом».
Николас испугался, что Андрей упадет в обморок, и двинулся было к нему, чтобы поддержать.
— Стой! — приказала Этель.
Николас подчинился. Но не спускал глаз с Андрея. Однажды ему довелось увидеть такую же улыбку на лице Питера, его отца. Это случилось в тот день, когда к ним пришли и сообщили, что родители Этель, лорд и леди Б. X., погибли.
Питер работал в Эверленде. Он родился здесь, как его отец и мать, дед и бабка. Его сын Николас тоже родился и вырос тут. И вдруг является некто с унылой физиономией судебного пристава и объявляет, что все кончено: маленький британский самолет B.E.2[7] разбился в Египте. На песке рядом с бипланом нашли два безжизненных тела. Затем он сообщает, что их земли будут проданы, что Пола и Этель отправят в лондонский дом и на этом все кончится.
Тогда-то Николас и увидел ту странную улыбку на губах отца.
Он снова сделал шаг к Андрею.
— Стой, Ник! Пускай он уходит.
Этель с первого же дня не доверяла Андрею. Подозрения заставили ее сжечь все письма Ванго. Этого она Андрею простить не могла.
— Убирайся! — повторила она.
В глазах Андрея угасал последний луч надежды. Это длилось несколько долгих минут. Потом он ушел.
По дороге из Инвернесса, огибающей Лох-Несс с севера, мчался экипаж. Никому и в голову не могло прийти, что он везет герцогиню д’Альбрак и ее свиту. Вот и кучер был поражен, когда увидел сошедшую с парохода симпатичную маленькую старушку, протянувшую ему для поцелуя руку с массивным перстнем, в котором сверкал бриллиант. Старую даму сопровождала другая, молодая, и она, видимо, хорошо знала Этель, потому что бросилась в ее объятия прямо на причале. Во время плаванья герцогиню мучила морская болезнь, и теперь она была бледна, как манная каша, что весьма ее огорчало, — ведь обычно ее щечки цвели, словно сирень в парижских садах.
Что же касается ее спутницы, та выглядела значительно свежее. Она должна была всего лишь сопровождать герцогиню на пароходе и намеревалась тут же отплыть обратно. Однако она легко согласилась остаться и провести ночь в Эверленде.
Этель покинула пристань на своем болиде, предоставив обеим дамам экипаж, чтобы они добрались до замка.
За последним поворотом, прямо у озера, герцогиня в пятый раз велела кучеру остановиться и торопливо выбралась из кареты; ее мутило сильнее прежнего.
— Мы почти приехали, — ободряюще сказал кучер.
— Очень хорошо, прекрасно, я только на секундочку… — пробормотала герцогиня.
— Если вам угодно, можете дойти пешком. Вон наш конюх. Он идет из замка и поможет вам добраться.
— Нет, нет, спасибо, вы очень любезны. Все в порядке.
Старушка в непомерно тяжелом платье с трудом забралась на сиденье и прилегла, подложив под голову сумку, битком набитую мотками шерсти.
Ее хорошенькая спутница, едва сойдя с парохода в порту Аллапула, вскарабкалась, как обезьянка, на крышу экипажа и разлеглась там, глядя в серое небо. Точно так же она провела время и в море, выбрав верхнюю палубу и устроившись там на брезентовом чехле спасательной шлюпки.
Она не любила замкнутые пространства.
Оттого и придумала себе, из духа противоречия, такое прозвище — Кротиха.
Лошади тронулись с места, но чуть замедлили ход, поравнявшись с молодым человеком, который шел навстречу со скрипичным футляром на спине.
— Мисс Этель уже приехала? — спросил его кучер.
Андрей, понурившись, не ответил и прошел мимо.
Для него все было кончено.
Лежа на крыше, Кротиха разглядывала две черные тучки в небе: одна проплыла мимо другой, но они так и не соприкоснулись. Если бы Андрей ответил кучеру, она, конечно, узнала бы его голос, обернулась и увидела его.
Она вслушивалась в цоканье копыт, в шелест ветерка, скользившего вокруг нее, между чемоданами. Ей редко приходилось путешествовать. Даже здешний воздух — и тот казался ей непривычным.
Андрей же не мог произнести ни слова. Он знал, что погиб. И уже представлял, как поезд увозит его родных в сибирские лагеря. Проходя мимо экипажа, он мельком взглянул в окошко. Занавеска была отдернута, и ему улыбнулась какая-то старая дама, полулежавшая на сиденье. Неужели это та самая герцогиня д’Альбрак?
Кучер стегнул лошадь, экипаж рванулся вперед, и Кротиха поневоле отвлеклась от созерцания неба. Привстав, она взглянула назад, на дорогу.
Она задумчиво смотрела на удалявшуюся мужскую фигуру, щурясь и отгоняя возникшую у нее безумную мысль. Нет, это невозможно. Откуда ему взяться здесь? И все-таки она не спускала глаз с силуэта юноши, пока тот не исчез в белой дорожной пыли.
— Дорогая моя…
Голос доносился снизу, из экипажа.
Кротиха свесилась с крыши и заглянула в окошко.
— Вам лучше, ваша светлость?
Она произнесла эти слова с улыбкой.
— Гораздо лучше, — ответила старая дама, собрав остатки былой энергии.
Ее взгляд слегка прояснился, а цвет лица напоминал уже не манную кашу, а сливочное масло. Она прошептала:
— Я хотела спросить вас, милочка: сколько юбок должны носить герцогини? Мне безумно жарко.
— Можете снять все, что вам угодно.
— Ну, как я выступила? — тихо спросила старушка, словно только что сошла со сцены.
— Прекрасно! Вы были великолепны.
Герцогиня д’Альбрак скромно улыбнулась.
В обычной жизни ее звали Мари-Антуанеттой Булар.
Все началось в Париже четыре недели назад.
Однажды утром, перед тем как отправиться в полицейское управление на набережной Орфевр, комиссар объявил матушке о предстоящем визите своего учителя русского языка — тот должен был явиться завтра вечером. Они сидели в кухне вдвоем. Мадам Булар как ни в чем не бывало продолжала разливать кофе.
— Я положила тебе в портфель бутерброд с ветчиной, — сказала она сыну.
С самого первого класса школы, то есть еще с конца прошлого века, Булар каждое утро уносил с собой из дома бутерброд, приготовленный его матушкой.
Как только Булар завернул за угол, мать сунула ноги в домашние туфли и бросилась вниз, к консьержке. Та раздвинула занавески на застекленной двери своей каморки.
— Откройте, — прокричала мадам Булар.
Дверь отворилась.
— Завтра, — взволнованно сообщила старушка.
Женщины переглянулись и схватились за руки. Наконец-то настал этот день. Они уже давно разработали план.
На следующий день, с приходом темноты, около десяти часов вечера, в дверь Буларов позвонили.
Комиссар и его матушка кончали ужинать.
Булар с тревогой взглянул на часы.
— Это твой Распутин? — спросила его мать.
— Для него еще слишком рано.
— Пойду взгляну, — сказала она.
— Нет. Подожди.
Булар отодвинул стул и направился в прихожую. Мать навострила уши.
Комиссар вернулся в кухню:
— Это мадам Дюссак. Она приглашает тебя послушать радио.
Вот уже несколько недель, в любое время дня и ночи, консьержка поднималась к ним, чтобы предложить мадам Булар послушать какую-нибудь интересную передачу.
— Ей это доставляет удовольствие, — в который раз объяснила матушка комиссару. — Мы с ней слушаем песни.
Она встала из-за стола и сложила салфетку.
— Ну конечно, иди и слушай сколько хочешь, — сказал комиссар, очень довольный тем, что матери не будет при его встрече с грозным Владом.
Женщины спустились в привратницкую, погасили свет и стали ждать.
Без пяти одиннадцать хлопнула входная дверь.
— Вот он, — прошептала мадам Дюссак.
Стервятник прошел мимо старушек, затаившихся в темноте за занавеской. В руке он держал шляпу. Его голова была обрита наголо и поблескивала в свете люстры.
Влад толкнул стеклянную створку, ведущую на лестницу с правой стороны. При каждом его шаге перила дрожали сверху донизу.
На седьмом этаже он позвонил, и там со скрипом отворилась дверь. Женщины крепко обнялись — для храбрости.
Они вышли из каморки; мадам Булар несла на плече железный прут, а мадам Дюссак вооружилась штыковым ружьем, сохранившимся со времен Франко-прусской войны 1870 года.
Дойдя до лестницы, женщины сложили свой арсенал на ступеньку. Мадам Булар кряхтела от напряжения. Опустившись на колени, они скатали ковровую дорожку. Под ней обнаружился люк, прикрывавший спуск в подвал с бетонными стенами. Он существовал здесь целых полвека — прежде в нем хранили уголь, но теперь, с переходом на газ, им уже не пользовались.
Мадам Булар приподняла крышку люка, орудуя прутом, как рычагом. Мадам Дюссак сунула руки в щель. Пять минут спустя крышка была сдвинута, и перед ними разверзлась черная дыра четырехметровой глубины с остатками угля на дне — настоящая западня для диких зверей.
Затем мадам Дюссак подсадила мадам Булар себе на плечи, и та выкрутила все лестничные лампочки. Между первым и вторым этажами воцарился непроницаемый мрак.
— Готово! Спустите меня, — попросила мадам Булар, у которой от высоты закружилась голова.
— Ну, удачи! А я возвращаюсь на свой пост, — сказала мадам Дюссак.
Женщины пожали друг другу руки, глаза их возбужденно блестели.
Мадам Дюссак сидела на страже у себя в каморке, не выпуская из рук ружье. Теперь ее задачей было помешать влюбленным с третьего этажа вернуться домой. С четырех часов дня она вела счет приходившим жильцам, и все они, как обычно, уже сидели в своих квартирах, а эта парочка с третьего этажа все еще где-то гуляла. Они поженились в начале лета, но до сих пор не усвоили, что приличной супружеской чете подобает быть дома к восьми вечера. Сегодня их позднее возвращение грозило сорвать настоящую военную операцию.
Мадам Булар притаилась под лестницей. В доме было тихо. Старушка раздумывала о том, что заставило ее играть в ковбоев и индейцев — в ее-то восемьдесят семь лет! Она далеко не сразу поняла, что сын не волен в своих поступках. Сначала она предположила, что он попал в какую-то скверную историю. И решила вызвать его на откровенность, а потом строго отчитать. Один раз она уже сделала это, когда маленького Огюста поймали за продажей игральных шариков своим товарищам. И хотя с тех пор прошло шестьдесят лет, было еще не поздно повторить эту процедуру.
Однако последние визиты русского сильно повлияли на ее сына. Это было посерьезнее истории с шариками. Мадам Булар поняла: сыну грозит опасность. И пока этот Распутин разгуливает на свободе, комиссару покоя не видать.
— Вы здесь?
Чей-то голос прозвучал совсем близко от мадам Булар. Обращались явно к ней.
Собрав все силы, старушка метнула в ту сторону железный прут. Он со свистом рассек воздух, но не упал. Мадам Булар затаила дыхание.
— Не нужно шуметь, — сказал голос. — Сейчас я вам все объясню. Я на вашей стороне.
— Кто вы?
— Тот, кого вы хотите поймать, не один. Его ждут еще двое — там, напротив вашего дома. Если этот человек не выйдет, они вас всех уничтожат.
— Как вы меня нашли в такой темноте? — прошептала старушка.
— По запаху духов. У моей матери такие же. Я видела их на комоде в вашей гостиной.
— Как? Вы побывали у меня дома?
— Нет, клянусь вам. Я видела их через окно.
— Господи, да это же на седьмом этаже!
— Мадам Булар, медлить нельзя!
У старушки пошла кругом голова.
— Говорите же, что я должна сделать!
Кротиха бесшумно положила на пол железный прут, который поймала на лету. И спросила:
— А что вы собирались делать?
— Хотела, чтобы он провалился в этот подвал.
Кротиха усмехнулась. «В подвал!» Ох уж эти допотопные методы! Когда она следила с крыши за беготней мадам Булар и консьержки, ей сразу стало ясно, что они готовят какую-то западню. Но подвал… Такого она даже представить себе не могла.
— Прекрасно. И где же он — ваш подвал?
— Да здесь. Прямо передо мной.
В этот момент наверху открылась и тут же захлопнулась дверь. На лестнице раздались шаги.
— Нужно прикрыть эту дыру, — шепнула Кротиха.
Влад был уже на шестом этаже.
— Крышка очень тяжелая, — простонала мадам Булар.
Кротиха ощупью добралась до старушки. Та дрожала всем телом.
— Ну же!
Девушка нашарила громоздкую крышку люка.
Ступени скрипели под шагами стервятника.
На площадке второго этажа он остановился. Ниже было темно, хоть глаз выколи. Влад что-то бормотал. Он ничего не видел.
Когда он наконец спустился, крышка уже лежала на месте, а под лестницей затаились две тени.
«Спасены», — подумала Кротиха.
«Ковер!» — подумала мадам Булар.
Еще один шаг, и Влад с грохотом рухнул на пол.
Разразившись русскими проклятиями, он медленно встал и осторожно, шаг за шагом, начал пробираться вперед в поисках выхода. Но тут он заметил, что потерял шляпу. Изрыгнув еще какое-то ругательство, он стал шарить вокруг себя.
Кротиха почувствовала, как мадам Булар прижалась к ней. Старая дама держала что-то в руках. Это была шляпа стервятника, которая скатилась с него при падении. Кротиха вырвала ее у мадам Булар и бросила в сторону Влада. Тот подобрал шляпу и на четвереньках двинулся к выходу.
Там уже было немного светлее. Влад с достоинством выпрямился, подошел к застекленной двери привратницкой и, глядя на свое отражение, начал приводить в порядок одежду. От сильного ушиба у него пошла носом кровь. Он вытер ее рукой.
Мадам Дюссак, невидимая в полутьме за занавеской, прицелилась в него из ружья. Их разделяли только стекло да эта тоненькая шторка.
Внезапно Влад пригнулся, чтобы проверить, как сидит шляпа, и в стекле ему померещилась женщина со штыком.
Сначала он отшатнулся, потом подошел вплотную, желая убедиться, что не ошибся. Мадам Дюссак в ужасе смотрела на страшное лицо стервятника, прижатое к стеклу, которое он запачкал кровью. Она уже готова была закричать, как вдруг с улицы донеслись чьи-то смешки.
— Влюбленные! — с облегчением прошептала Дюссак.
Входная дверь отворилась, впустив в подъезд юную парочку. Стервятник отвел взгляд от стекла и обернулся.
Это были молодожены. Они шли обнявшись. У мужа за ухом красовался цветок, юная супруга что-то напевала. Мадам Дюссак перекрестилась. Да здравствуют влюбленные!
Влад, поколебавшись, прошел к выходу мимо нежно шептавшейся парочки. Молодая женщина сделала реверанс, и супруги закружились в вальсе перед привратницкой. Она держала туфли в руке.
Стервятник исчез.
Влюбленные чуть не упали, споткнувшись о смятый ковер. Когда их воркование стихло, мадам Булар и Кротиха бросились к консьержке. Она сидела на столе, бледная как смерть.
А на седьмом этаже комиссар никак не мог заснуть, думая о последних угрозах стервятника. Влад дал ему всего месяц, чтобы найти Ванго.
В каморке мадам Дюссак ночь прошла за разработкой нового плана. Кротиха убедила женщин, что Влад шантажирует Булара его матушкой.