Крепость, башни которой сложены были из белого кирпича, а стены - из недавно отесанных свежих бревен, сияла белизной и чуть розовела в свете восхода. Она высилась на зеленом холме над небольшой речкой, отражаясь в спокойной водной глади.
Небольшой отряд подъехал к ней на рассвете, как раз когда открывали ворота.
На гостей редкие обитатели посада, вышедшие - кто за водой, кто выгонял скотину - глазели с удивлением. Видно было, что прибывшие - царские люди, а, стало быть, не спроста занесло их в эти края.
Не обращая внимания на таращащихся на них посадских, Хилков, Матвей и трое стрельцов въехали в острог, где помещались хоромы воеводы. Валов, уже стареющий крупный мужчина, вышел их встречать в дорогом опашне. На лице его ясно читалась насмешка над двумя юнцами, присланными разбираться в сложном деле, однако виду он старался не показать.
- Ну, проходите, - пригласил он гостей в дом. - Будем утречать. Вы, как я понимаю, из-за той челобитной, что я посылал?
- Ведаешь или нет, - отозвался Хилков, перекрестившись на иконы в красном углу горницы и поклонившись хозяину, - а только на тебя тоже челобитную прислали.
- Кто? - слишком бурно, забыв о своей снисходительности, выкрикнул воевода.
- Да вот, Григорий Андреич, жалуются люди из твоей волости, что уж больно ты строг. Дерешь недоимки, а забываешь, что из последних десяти лет семь были ратными.
- И чего же вы хотите? - резко спросил воевода. - Сами ж с меня требуете - где подати? Где подати? А где я вам их возьму, ежели из дворов в посаде - каждый третий пуст! Кто помер, кого убили, а кто с ляхами или разбойниками до сих пор по лесам бегает. Я не доберу - вы лютовать начинаете. Начну набирать недоимки - народ возмущается. И как мне быть?
- Ну, мы разберемся, - примирительно заверил хозяина Хилков.
- А чего тут разбираться? - возмущенно произнес тот. - Коли нет у людей ничего, на нет, как известно, и суда нет.
- Чего ж тогда выбиваешь последнее? - спросил Хилков.
- А ты почем знаешь? - все так же громко отозвался воевода. - Последнее оно у них или нет? Они ведь тут, пока хоромы бояр да дворян стояли пустыми, много добра у служилых людей понахватали. А как власть вернулась - хозяева своего добра хватились. А то и дело на рынке то чья-то рухлядь появится - хозяин признает, - то доспех, то оружие, то конь добрый, не крестьянский - а торгует им ну такой разбойник, ясно, что не от отца он такого скакуна получил! Да, взял я парочку таких торгашей, прижал, вот они и наплели, что завелся в наших краях разбойник Сидорка Рябой. Якобы, это он хоромы боярские грабил, а они от него это добро получили, вроде как для помощи в их бедственном положении.
- Добрый, выходит, этот Сидорка? Нищим да убогим помогает? - усмехнулся Хилков.
- Добрый... Я бы тебе с таким добрым на узкой дорожке встречаться не советовал!
- И где его можно встретить?
- Если б я знал! - развел руками воевода. - В крепости он, во всяком случае, не появляется.
- Но где-то же его встречают люди!
- Ну, где ему быть? По кабакам шляется, небось.
- И где у вас кабаки?
- В крепости кабаков нет, - поспешно ответил воевода. - В посаде есть парочка. В селе в двух верстах отсюда. А более-то поблизости и нет, пожалуй.
- Но ведь ежели это он грабит - видеть его должны, знать, откуда приходит, как выглядит, где прячется? Или правда он так помогает, что никто его выдать не хочет?
- Не знаю я, - отмахнулся Григорий Андреевич. - Да и правду вам сказать, подозреваю, что нет никакого Сидорки Рябого. Сами людишки пограбили хозяйское добро, когда власти никакой не было, а теперь, чтобы не отвечать, придумали якобы разбойника, который им это добро отдает. Вранье все это, вот что я скажу!
- А что, те, кого ты взял с чужим добром - у тебя в остроге сидят? - уточнил Хилков.
- Да зачем их держать? Награбленное отобрал, всыпал им плетей да отпустил - чего их зря кормить?
- Поторопился ты, - покачал головой молодой боярин. - Нам бы с ними потолковать.
- Ну, вот что, ты меня учить молод еще, что мне делать, да как, - не выдержал, наконец, воевода. - Местом-то ты вряд ли меня выше, я ведь тоже из московских бояр сюда прислан; а возрастом мне в сыновья годишься. Так что язык попридержи, да и об уважении к хозяину помни.
- Да помню я, - скрывая досаду, усмехнулся Хилков. - А еще помню, что прислан я сюда дела воровские разбирать. И ты мне в том помочь должен! Может, нет никакого Сидорки - а может, и есть. И узнать об этом только от людей можно. Так что будь добр, разыщи тех, кто тебе про него сказывал, да позволь мне поговорить с ними.
- Ну ты сам подумай, - хозяин вновь перешел на увещевание, - ну где это видано, чтобы разбойник сам добром делился? Сказки все это!
- Может, что делится - оно и сказки, а вот что грабит - это, увы, печальная быль, - выдал Хилков. - Мне бы список тех, кто от него пострадал, из местных бояр да дворян, и к вечеру бы найти тех, кто краденным добром торговал.
Матвей с восхищением смотрел на старшего товарища. Тот явно был не новичок в подобных делах, знал, с какого конца подступиться.
- Ладно, Фомка сделает, - указал воевода на своего писаря. - У него должны быть и мои приговоры по делам этих бедолаг, и челобитные от землевладельцев, которые на грабеж жаловались.
- Вот и славно, - потер руки Хилков. - А теперь и утречать можно.
После завтрака Хилков, не теряя времени, отправился опрашивать указанных в списке пострадавших. Те по большей части тоже пока обитали в остроге - как видно, не решаясь вернуться в ограбленные имения. Всего в списке было больше десятка имен, из них только трое отсутствовали, прочие ютились на постоялом дворе, лишь изредка наведываясь в свои родовые хоромы.
Среди двенадцати пострадавших затесались и двое купцов, которые жаловались воеводе, что якобы этот Сидорка - а, может, и не Сидорка, имен они у разбойников не спрашивали, - отнял весь их товар вместе с лошадьми, почему вынуждены они теперь терпеть убытки и сидеть в ожидании справедливости в Богом забытой крепости.
- Купцы народ наблюдательный, да и много ездящий, - наставлял Хилков Матвея, пока шли они к постоялому двору. - Да и надменности у них перед боярами поменьше. С них и начнем. Правда, привыкли они расхваливать свой товар, потому, как станут говорить об убытках, смело дели их обиды натрое.
- А как ты думаешь, - спросил Матвей, - почему Сидорка, коли он такой злодей, никого не убил? Ведь теперь его ограбленные опознать могут!
Хилков на миг остановился.
- Кто его знает? Может, наоборот, хочет, чтобы слава о нем такая пошла? Чтобы боялись да меньше сопротивлялись? Ведь вот лежит покойник - он уже никому ничего не расскажет. А тут - столько разговоров да пересуд!
- Неужто он не боится нарваться на кого-то из тех, кто с ним захочет счеты свести? Ведь все соседи, не так далеко живут!
- Ну, не знаю, - Хилков начал кипятиться, как с ним всегда бывало, когда он на что-то не мог ответить, - может, он личину какую одевает, лицо под ней прячет? Вот сейчас об этом и расспросим.
Боярин справился у хозяина постоялого двора, где найти купца Егора Третьякова и его товарища Василия Фомина, и в ожидании, когда те придут, уселся в углу в общей горнице. Матвей расположился рядом на лавке.
Купцы - судя по дорогой одежде, Сидорка отнял у них далеко не последнее, - появились вместе и стали жаловаться на разбойников наперебой. Хилков поднял руку, утихомиривая просителей, и указал на лавку напротив себя.
- Вы присаживайтесь. Посидим, кваску попьем, вы все и расскажете - что, да как, да почему.
Поклонившись такой чести, купцы несмело присели на лавку.
- Я угощаю, - успокоил их мысли насчет платы Хилков.
После такого купцы окончательно подобрели и повеселели. Хозяин бойко поставил перед ними кувшин, миску с квашеной капустой, краюху хлеба, расставил кружки.
- Так что с вами стряслось? Сперва ты рассказывай, - велел он Третьякову, старшему, седовласому, седобородому купцу.
- Да что сказывать, боярин? - грустно отвечал тот. - Вез я на ярмарку в Москву, еще зимой, по санному пути, два воза товаров из Астрахани. И тут, в лесу, неподалеку, выходит мне наперерез из-за дерева мужик с пищалью.
- А ты что ж, без охраны ехал? - удивился Хилков.
- Да как же без охраны! - отозвался купец. - Пятерых набрал, да два возницы. Да толку-то в них! Я ведь сперва подумал, что один этот мужик - а глаза поднял, а на нас со всех сторон, из-за каждого дерева либо лук, либо пищаль смотрит! Тут уж мои люди поняли, что не на их стороне сила, и побросали оружие, а этот злодей оружие собрал, возы мои отобрал, а меня взашеи прогнал.
- И что на возах было?
- Да чего только ни было! Ты ведь, небось, про торг в Астрахани слыхал? Туда со всего свету привозят товар. И из Персии, и из Чины, и из Индии, и из Хивы с Бухарой... Там и шелка, и парча, и камка, и златотканье, и прочее узорочье...
- Ясно. В общем, ткани и наряды, верно?
- Да, - кивнул купец.
- И что, не попадалось тебе за то время, что ты тут сидишь, ничего из твоего товара?
- Да вроде нет; только тут ведь я по рынкам не хожу! Какой тут торг?
- Ну, а что за мужик-то был? Как выглядел?
- Да я как-то не разглядел, - потупился купец. - Вроде, молодой, высокий... А, может, и невысокий. Ты сам-то, боярин, не пытался разглядеть кого, когда на тебя со всех сторон луки да пищали смотрят?
- Пытался, и не раз, - легко отозвался Хилков. - В дозор, думаешь, зачем ходят? Там и под пушками вражеские доспехи, наряды да знамена разглядывать приходится.
- Ну, тебе, стало быть, такое не в новинку, а меня до сих пор пищалями не пугали.
- Неужто не грабили тебя за твою жизнь? - удивился боярин.
- Да я по большей части с другими купцами ходил, на большой обоз кто позарится? А тут уж давно никуда не ездил - слыхал, небось, в Астрахани ведь Самозванец сидел, там с Москвой торг никудышный был! - и вот что-то жадность обуяла, дай, думаю, попробую...
- Ну, вот и попробовал, - без особой жалости заключил Хилков.
- Так ведь Поле прошел - ничего; а там всякого лихого люду куда больше бродит! До самого Тамбова добрался спокойно. Думаю, ну, все, дальше-то уж спокойные земли - ан нет, на тебе!
- Ну, а охранники твои нынче где? - вернулся к расспросам Хилков.
- Да кто их знает? Они ведь, как поняли, что мне им теперь платить нечем, так и разбежались. Может, к кому другому в охрану устроились, а, может, к тому же Сидорке в шайку подались.
- А с чего ты взял, что тебя именно Сидорка Рябой ограбил? - спросил Хилков. - Ты же его не разглядел!
- Так я и не разглядывал - на кой мне! А что это Сидорка, он сам сказал, когда отпускал. "Идите, говорит, и помните доброту Сидорки Рябого".
Хилков переглянулся с Матвеем.
- Любопытно. Ну, а ты, - он обратился к соседу Третьякова, - как пострадал?
- Ты, боярин, все одно ведь узнаешь, но я тебя попрошу, - Василий Фомин понизил голос, - не поставь мне в вину старые грехи!
- Что у тебя такое? - нахмурился Хилков.
- Да я ведь при Самозванце, пока он в силе был, в обозе ходил. А как разбили его, да люди его разбежались, я кое-что из обозу его сохранил, и решил купцом заделаться. А как новый Самозванец в Астрахани объявился, я и подумал ему поставщиком стать. И снедь возил, и оружие, бывало. На том и поднялся. А тут вез я из Астрахани три бочки соленой рыбы опять же зимой. Да вроде бы и добра-то немного, и с лихими людьми я всегда договариваться умел... А этот, Сидорка - мне он тоже себя назвал, - как услыхал, что я из людей Самозванца, так чуть не повесил. Я-то ведь ему сказал, что, мол, я из ваших же, что помогал таким, как он. А вышло только хуже.
- Что ж не повесил? - усмехнулся Хилков.
- Да вот почему-то передумал. Отпустил, только бочки забрал. И тоже говорит - "Помни мою доброту".
- Ну, а разглядеть ты его тоже не разглядел? - понимающе уточнил боярин.
- Прости, боярин, - потупился тот. - Вот как вешать потащили, всю жизнь вспомнил, а на разбойника посмотреть забыл.
- Ясно. Ну, что же, торговый люд, найдем мы управу на вашего Сидорку, да коли добро ваше не вернем - хотя бы за лошадей да возы он с вами расплатится, чтобы вы домой вернуться могли.
- Благодарны будем тебе, боярин! - кланяясь, купцы поднялись.
Когда они удалились, Хилков, развалясь на лавке, принялся вслух рассуждать.
- Странно, что никто ничего не приметил. Коли прозвание у Сидорки "Рябой" - стало быть, хоть лицо рябое должны были бы запомнить?
- Что ж теперь, всех рябых хватать? - предположил Матвей. Иван расхохотался.
- Да ты так половину волости в острог засадишь! Попробуем с дворянами поговорить - эти все-таки народ военный, не должны от страха глаза в рукаве забывать!
Однако с дворянами вышла столь же странная загадка: все Сидорку видели, но рассказать, как он выглядит, никто не мог.
- Да неприметный он совсем, - оправдывался один из них. - Таких из десяти десять на рынке!
- Ну, хоть, волос какого цвета? Светлый, темный? - пытался навести на мысль Хилков, но тот лишь качал головой.
- Может, если увижу - вспомню, а обсказать не могу, извини, боярин.
- Ладно, ступай, - Иван повернулся к Матвею. - Ну, вот, а ты говоришь, чего он не прячется. Да они его даже встретив не узнают! И почто ему их губить?
- Бояр расспрашивать будем? - Матвей заглянул в список.
- С ними возни много, - махнул рукой Иван. - Купца или дворянина можно и припугнуть, и окриком остановить, а эти сперва будут долго родством да чинами меряться, выяснять, а имею ли я вообще право их о чем спрашивать, потом будут разговоры о погоде да об урожае... За неделю не управимся. Хотя вот к тем, кто решился в свое имение уехать, я бы поговорил. Те, видать, посмелее, а, может, и знают поболее остальных.
- Я вот что думаю, - наконец, Матвей заговорил, сумев облечь в слова давно мучавшие его мысли. - Ежели Сидорка этот грабит купцов да бояр, он и на нас может позариться?
- Боишься, что ли? - по-своему истолковал такое начало Хилков.
- Да чего тут бояться! - вспылил Матвей. - Я о другом. Может, мы его так и возьмем: устроим засаду, а я тем временем войду в кабак, позвеню серебром, посверкаю золотом, ну, чтобы поняли его люди, что богатый гость объявился - а как он ко мне подвалит, тут мы его и возьмем!
Хилков задумался.
- А что, мысль дельная. Завтра поутру съездим к вот этому, - он ткнул в список в руке Матвея, - Трифону Ивановичу Рощину, а на обратном пути заедем в кабак, о котором говорил воевода. И там попробуем твой замысел провернуть.
Глава 3
. Кабак
Трифон Иванович был боярин уважаемый, знатный, и дела его шли явно неплохо. Сразу за селом, в котором воевода Григорий Андреевич указал наличие кабака, начинались земли боярина, и тянулись на много верст. В его владении было несколько деревень, пара водяных мельниц - правда, одна была разрушена войной, - луга, покосы, озеро... В общем, ему было что терять и о чем заботиться. Потому, узнав, зачем прибыли к нему люди из столицы, он принял их без долгих выяснений, которых так боялся Иван Хилков, усадил за стол и подробно рассказал, что с ним стряслось.
Боярин был уже немолод, сын его служил где-то под Псковом, в доме заправляла дочь - видимо, из-за нее он и решился вернуться в имение, поскольку в крепости молодой девице было не житье. Правда, к гостям он ей выходить запретил, так что оценить красоту дочери боярина Матвею не привелось.
- В наших краях, - поглядывая на Матвея, повел хозяин свою речь, - промышлял еще в пору Шуйского воевода Самозванца, Андрей Телятьевский. И я тогда увез жену, сына и дочь - дети еще тогда совсем маленькими были, - в Москву, подальше от тревог. Правда, и там потом неспокойно стало, когда тушинцы подступили, и мы подались еще дальше, в Ярославль. Там и дождались ополчения, и уж с Дмитрием Михайловичем сюда вернулись. Приходим сюда - все разграблено, разбито, разворочено, людишки мои поразбежались. Ну, я приехал не один, со мной пятеро холопов было, стали мы в порядок имение приводить. Поехал я собирать со своих деревень, что мне причитается. А народ за годы лихолетья наглым стал, мне отказ дает! Хотел я силу применить - да вдруг выходит из-за их спин какой-то мужик, с пищалью, и настоятельно советует мне убираться подобру-поздорову. Я не стерпел, холопам моим велел его вязать - так он пальнул, Митьку наповал, а вокруг другие разбойнички налетели... В общем, мы еле ушли тогда. Я воеводе пожаловался, а он мне в ответ - "А что я могу?" Ну, стал я понемногу своих людей собирать, и один из них мне проговорился, что как раз с этим Сидоркой спутался, и в шайке у него несколько лет пробыл. Да вот, совесть заела, вернулся к хозяину.