В этот момент по неприятелю ударили русские батареи. Зелёная полоса леса скрылась за клубами дыма и пыли...
Вот и австрийские окопы.... А где же враги? Никого не было. Австрийцы, оставив свои позиции, спешно отступили.
На ночлег устроились в какой-то деревне. Офицерам эскадрона Барбовича досталась бедная халупа. На земляной пол кинули свежего душистого сена и все, не раздеваясь, упали на него. Головинский был уверен, что мгновенно заснёт... Но события прошедшего дня настолько "взвинтили" его, что сон не шёл... Да ещё и свет яркой луны из окна светил ему прямо в лицо.
Владимир встал и вышел во двор. Здесь вповалку на сене лежали гусары. Могучий храп стоял вокруг. И вдруг Головинский услышал голоса.
- А наш-то, корнет, оказался храбрым офицером. Я его, как в первый раз увидел, подумал, что хана нам пришла. Мальчишка, лет шашнадцать, командовать нами будет. А он оказался не просто "ваше благородие", а настоящим героем! - повествовал чей-то хриплый голос.
- Точно, Николай, я тоже так подумал. Но когда увидел, как он перед окопами в полный рост стал, да китель свой от пыли отряхнул. Спокойно так, как на параде. Так я понял, что это не вьюнец, а офицер!
- Ладно, Трофим, давай спать.
- Это мои... Обо мне говорят. - Понял Владимир.
Он сел на ступеньки халупы и провалился в глубокий сон.
- Ту-ту-ту-ту-у-у! - резкий звук кавалерийской трубы казалось раздался почти над ухом.
- "Сбор" играют. - Понял Головинский и проснулся.
Было темно. Владимир посмотрел на свои карманные часы. Половина третьего.
- Что случилось?
- Выступаем! Срочно выступаем! Седлать лошадей! - доносились приказы Барбовича.
На Головинского навалилась усталость. Глаза закрывались. Его "Камчатка" постоянно натыкалась на "Алмаза" поручика Гурского.
- Так и из седла выпасть немудрено! Вот позору будет! Не приведи, Господи! - перекрестился Владимир.
Светало... Полк по-прежнему шёл на рысях.
- Строиться в резервную колонну по переднему уступу. Перестроение делать бесшумно! - передали приказ командира полка.
Все эскадроны немедленно перестроились и прекратили движение.
Головинский вынул карту двухвёрстку:
- Ага, сейчас мы находимся совсем рядом с Львовско-Перемышленским шоссе.
- Господа офицеры, спешиться! Все за мной! - послышался голос Барбовича.
- Смотрите туда! - командир второго эскадрона махнул рукой вперёд и прильнул к своему биноклю.
- Ух ты! - вырвалось одновременно у Васецкого и Головинского. Отсюда, с песчаного бугра, было видно, как по Львовско- Перемышленскому шоссе медленно двигался австрийский обоз.
Он растянулся на много вёрст. Тысячи телег, фургонов, патронных двуколок, полевых кухонь, походных госпиталей медленно двигались на запад.
Обоз охраняло небольшое количество пехоты. Отсюда, с бугра, не было видно ни кавалерийских разъездов, ни дозоров неприятеля.
- Ох хороша добыча! Ох хороша! - свистнул от восторга ротмистр Барбович.
Поступил приказ командира Десятой кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта Келлера: от
каждого полка выделить по два эскадрона в распоряжение полковника Чеславского.
От Десятого гусарского Ингерманландского полка были выделены первый и второй эскадроны.
- Рысью движемся вдоль опушки леса параллельно шоссе. Мы должны как можно быстрее настичь голову обоза. - Поставил задачу полковник Чеславский.
Отряд "захвата" рысью шёл вдоль шоссе. Неприятель не обращал на них никакого внимания, принимая за своих австрийских кавалеристов.
Жара... Пыль... Жажда... Лошади тяжело дышали. Уже была видно село Радым и мост через реку Сан.
- Прекрасно! Сейчас не только обоз захватим, но и стратегическую переправу! - обрадовался Барбович.
- Бу-ум-ум! Бум-ум-ум! Бу-ум-ум! - поднимая тучи пыли, на шоссе взорвались артиллерийские снаряды.
- Эх, не вовремя! - с досадой вздохнул Барбович.
В обозе началась паника. Передние повозки рванули назад, сминая всех следующих за ними. Средняя часть колонны бросилась в придорожные канавы. Ржание лошадей, крики людей, одиночные выстрелы, скрежет ломающихся повозок...
- Построение фронта налево! Рассыпаться! Шашки вон! Пики в руку! В атаку! - раздался приказ Чеславского.
Головинский галопом мчался к шоссе во главе своего взвода. Только сейчас австрийцы поняли, что параллельно им долгое время двигалась русская кавалерия. Роты обозного охранения бросились в придорожные канавы и открыли беспорядочную стрельбу.
Взвод Головинского первым выскочил на шоссе. На крышах санитарных фургонов уже сидели люди и размахивали белыми простынями. Сёстры милосердия, подобрав полы своих длинных юбок, бежали к водосточным трубам, проходящим под шоссе, и прятались там.
Через полчаса паника спала. Обозная охрана сдалась в плен. Уже никто никуда не бежал. Только слышались отдельные людские крики и ржание лошадей.
- Корнет, - обратился к Головинскому, оказавшийся рядом полковник Чеславский, - вы владеете немецким языком?
- Так точно, господин полковник!
- Тогда ступайте и уговорите австрийских сестёр милосердия выйти из этих дурацких труб! - приказал ему Чеславский и добавил в сердцах, - они наверное думают, что мы начнём их сразу же насиловать! Вбили им в головы, что русские - это варвары и монстры!
- Сударыни, прошу вас выйти из этой каменной норы! Прошу! Пожалуйста! - начал кричать Владимир в тёмный зёв большого кирпичного водосточного тоннеля.
В ответ раздался громкий женский плач.
- Сударыни, я, корнет Головинский, даю вам слово русского офицера, что никто вам не причинит никакого вреда! - продолжал уговаривать женщин Владимир.
- Вы правда офицер? Какого полка? - послышался голос из темноты тоннеля.
- Десятого гусарского Ингерманландского полка.
В ответ была тишина.
- Что же делать? Что же делать? Как мне их уговорить? - раздражаясь, принялся думать Владимир.
Из водосточной трубы, сильно согнувшись вышла женщина в одежде сестры милосердия. Она распрямилась и внимательно начала смотреть на Головинского. На вид ей было лет тридцать.
Владимир вытянулся и отдал ей честь, а про себя похвалил: смелая старушка!
Медсестра осмотрелась вокруг и закричала:
- Девушки, выходите! Здесь и правда офицер! Один! Молоденький и очень хорошенький!
Головинский почувствовал, как краснеет его лицо.
Через несколько минут возле Владимира стояли восемнадцать сестёр милосердия разных возрастов. У них были испуганные лица. Многие плакали.
Головинский сопроводил австрийских сестёр милосердия к Чеславскому.
- Господин полковник, ваше приказание выполнено! - с чувством облегчения доложил он.
Тысячи фургонов были захвачены русскими кавалеристами. В них находились сотни пулемётов, миллионы патронов, медикаменты. Обоз принадлежал тыловым учреждениям двух австрийских армий, где военнослужащие привыкли жить с конфортом. Фургоны также были загружены гитарами, кроватями, перинами, креслами, скрипками, столами....
- Корнет, не проходи мимо! Помогай! - услышал Головинский.
Штабс-ротмистр Луговой грузил в корзины бутылки с коньяком, шампанским, окорока, колбасы из перевернувшегося фургона.
- Господин штабс-ротмистр,это же... это же мародёрство! - возмутился Владимир.
- Полноте тебе, корнет! Какое же это мародёрство? Это, Головинский, наши трофеи. И такое не очень часто случается на войне! - спокойно улыбаясь, объяснил ему адъютант командира полка.
Владимир не знал, что делать.
- Корнет, чего стоишь? Давай помогай! С тобой так и по миру пойдёшь! - почти крича, раздражённо приказал ему Луговой.
Головинский, чувствуя, что покраснел от стыда, стал аккуратно укладывать в корзины бутылки, которые передавал ему Луговой.
- Господа! Господа, побойтесь Бога! Хватит! Хватит! Мне оставьте! - заорал кто-то у него
над ухом. Это был штабс-ротмистр Александр Трегубов. В полку его называли "Трегубов Первый", а его младшего брата, поручика Дмитрия Трегубова - "Трегубов Второй".
Трегубов Первый спрыгнул с коня и ринулся к фургону.
- Дежнёв,- приказал он своему денщику, прибывшему с ним, - набивай мешки!
Штабс -ротмистр принялся быстро вытаскивать колбасы, сыры, окорока из фургона и передавать их денщику, который ловко наполнял ими мешки.
- Мать честная! Надо было бы с собой ещё и вестового прихватить! Больше бы забрал! - с сожалением произнёс Трегубов Первый.
Головинскому стало нестерпимо стыдно...
К вечеру Десятый гусарский Ингерманландский полк имел странный вид: у всех гусар с сёдел свисали вязанки колбас, окороков, сыров... На обозных телегах в корзинах стеклянно позвякивали бутылки со всевозможными напитками.
Десятая кавалерийская дивизия выступила для окружения австрийской крепости Перемышль с юга.
Через несколько дней её колонна втянулась в узкое ущелье Карпатских гор. В авангарде шёл Десятый гусарский Ингерманландский полк. Начались дожди... Глинистая дорога раскисла и превратилась в топкое болото.
Одна обозная повозка начала скользить по склону горы. Возница никак не мог удержать лошадей. Повозка, набирая скорость, катилась в пропасть. На её пути оказался полковник Богородский. Дышло повозки сбило его с коня. Богородский получил тяжёлое ранение и был эвакуирован в госпиталь. Временно исполняющим обязанности командира Десятого гусарского Ингерманландского полка был назначен молодой полковник Чеслаский В. В., талантливый офицер, георгиевский кавалер, герой русско-японской войны.
Чтобы предотвратить нападение австрийцев на колонну Десятой кавалерийской дивизии, медленно продвигавшейся по узкому ущелью, на склонах гор, примыкавших к дороге, были выставлены наблюдательные дозоры.
Эскадрон Барбовича растянулся на несколько вёрст наблюдательными дозорами на высотах для обеспечения безопасности правого фланга Десятой кавалерийской дивизии.
Дождь, дождь, дождь... У Головинского промокшее обмундирование прилипло к телу. В сапогах хлюпала вода. Владимир укрылся под развесистым старым буком. Слева и справа от него скрытно расположились гусары его взвода.
-Кап-кап-кап-кап-кап.... - стучал дождь по веткам деревьев и опавшей пожухлой листве .
А снизу, с дороги, доносился скрип повозок, ржание лошадей и матерная брань. Колонна медленно двигалась к перевалу.
- Ваше благородие, голоса чуете? - подполз к Головинскому унтер-офицер Петровский.
Владимир прислушался. Действительно прямо на их наблюдательный пост шли люди.
Трещали ветки под их ногами, и слышались голоса.
- Петровский, стрелять только по моей команде! Передай всем! - тихим голосом приказал Головинский.
Минут через десять Владимир увидел, как прямо на него движется группа австрийцев из десяти - двенадцати человек. Они несли патронные ящики и станковый пулемёт.
- Хотят с этого склона горы обстрелять нашу колонну. - У Головинского от волнения пересохли губы.
Когда австрийцы приблизились на расстояние шагов в пятьдесят, он громко закричал:
- По неприятелю, пли!!! - и принялся стрелять по врагам из своего нагана.
Австрийцы на мгновение остановились, а затем, бросив ящики и пулемёт, бросились бежать.
На следующий день, после упорного боя, Десятая кавалерийская вошла в местечко Тростинец.
Сразу же исчезли тучи, перестал сыпаться дождь, который так донимал их в последние дни.
На синем небе ярко светило солнце.
- Добрый знак, ваше благородие! - удовлетворённо произнёс унтер-офицер Петровский.
Офицеры второго и третьего эскадрона разместились в каменном доме хозяина скобяной лавки.
- Семён, тащи мне сухие вещи! Быстрее! - приказал Головинский своему денщику Будкину.
- Слушаюсь, ваше благородие! Сейчас вам всё доставлю! - козырнул Будкин и бегом выскочил из дому.
Через десять минут Семён вручил Владимиру парусиновый тюк с сухим обмундированием.
- Молодец, Семён! - похвалил его корнет.
- Рад стараться, ваше благородие!
Головинский снял с себя промокшие насквозь мундир, нижнее бельё, сапоги и отдал их своему денщику.
- Приведи всё это в порядок!
- Слушаюсь, ваше благородие! - радостно улыбаясь, ответил Будкин - всегда весёлый и расторопный парень из Орловской губернии.
Каким наслаждением было для Головинского надеть сухое бельё и растянуться на металлической кровати с никелированными шариками. Сквозь дремоту он слышал, как его товарищи разговаривали с хозяйкой дома, накрывавшей на стол. А потом по комнатам поплыли запахи свежевыпеченного хлеба и яичницы, жаренной на сале.
- Владимир, вставай! Еда на столе! - разбудил его Васецкий.
- Господа, за взятие Тростинца! - предложил тост ротмистр Барбович, поднимая пузатый гранёный стаканчик с французским коньяком из захваченного австрийского обоза.
- Австрийцы, сволочи! Вот сволочи! - с возмущёнными криками ворвался к ним в комнату штабс-ротмистр Гуржин.
- Что случилось? - подскочил из-за стола Барбович.
- Они в Тростинце своих холерных больных оставили! Ими вся местная школа забита и бараки! Какую свинью нам подложили, а ?
- Зря ты, Гуржин, так нервничаешь! Ничего страшного. То австрийцы, а нашим русским кавалеристам ни одна зараза не страшна! - высокопарно заявил Трегубов Первый.