Вечером началась погрузка Десятого гусарского Ингерманландского полка в эшелоны. Офицеры располагались в пассажирских вагонах второго класса. Нижние чины и конский состав - в грузовых, так называемых теплушках. На каждом таком вагоне было написано "Восемь лошадей. Сорок человек".
По плану, разработанному на случай войны, Десятая кавалерийская дивизия предназначалась для боевых действий против австро-венгерской армии. Поэтому эшелоны взяли курс к австрийской границе.
Они задерживались только на узловых станциях для заправки паровозов водой и углём. За окнами пронеслись сёла Полтавщины. Эшелон, в котором находился эскадрон ротмистра Барбовича, проехал по большому мосту через Днепр... Вскоре позади осталась Киевщина, и началась Волынь.
На станции Шепетовка началась выгрузка Десятой кавалерийской дивизии. Здесь все узнали новость о том, что Германия объявила войну России. К австрийской границе части двинулись уже походным порядком. Десятая кавалерийская дивизия расположилась в городке Вышгород до получения дальнейших приказов. Сюда и прибыл новый командир Десятого гусарского Ингерманландского полка полковник Богородский. Старшим штаб - офицером полка был назначен герой русско-японской войны полковник Чеславский, служивший ранее на Дальнем Востоке, и приехавший в Вышгород почти в один день с Богородским.
24 июля Австро-Венгрия объявила войну России. В этот же день, с наступлением темноты, Десятая кавалерийская дивизия перешла границу и, вторгшись в пределы Австро-Венгерской империи, начала продвижение на город Львов.
Её части уже находились западнее города Тарнополь, когда поступил приказ генерал-лейтенанта графа Келлера:
- Спешиться! Окопаться!
Десятый драгунский Новгородский полк, Десятый уланский Одесский полк, Десятый гусарский Ингерманландский полк, Первый Оренбургский казачий полк принялись "зарываться" в землю.
- Хр-р-р... Хрясь... Хр-р-р... Хрясь - скрежетали лопаты о плотную глинистую землю.
Головинский отдал "Камчатку" своему вестовому Егору Мищенко, худому, как жердь, с
с горбатым носом и чёрными цыганскими глазами:
-Отведи лошадь коноводам и сам оставайся рядом с ней!
- Слушаюсь, ваше благородие! - козырнул Мищенко.
- Рядовой, дай мне лопату! - обратился Владимир к рыжеусому солдату второго эскадрона, только что закончившему копать окоп.
- Пожалуйста, ваше благородие! - тот протянул ему лопату.
Головинский с хрустом вонзил её в твёрдую землю.
- А вы, чё, ваше благородие, сами копать будете? - полюбопытствовал солдат, и от удивления его мохнатые брови поползли вверх.
- Да, сам! - коротко ответил Владимир.
- Бу-у-ум-ум-ум! Бу-ум-ум-ум! - вдруг затряслась и начала уходить из под ног земля.
Головинский от неожиданности вздрогнул. В животе стало холодеть...
- Ваше благородие, это чё такое? - прошептал побледневший рядовой.
- Наши батареи открыли огонь. - Стараясь быть спокойным, объяснил тому Владимир.
- Бу-ум-ум-ум! Бу-ум-ум-ум-ум... вновь затряслась земля.
В наступление на позиции Десятой кавалерийской дивизии пошли плотные колонны австрийцев. Орудия Третьего казачьего артиллерийского дивизиона сметали взводы и целые роты, но австрийцы упорно продвигались вперёд.
Головинский залёг в своём, так и незаконченном окопчике. Командовать ему было некем. Он выполнял команду Барбовича "Присматриваться".
Над головой что-то стало непрерывно жужжать:
- Взык, взык, взык, взык, взык....
- Ваше благородие, это чё? Чмели? - снова спросил Владимира рыжеусый солдат, лежащий совсем рядом в своём окопчике.
- Нет, гусар, это не шмели! Это австрийские пули летают. - Просто пояснил Головинский.
Рыжеусый вновь сильно побледнел.
Головинскому тоже стало не по себе :
- Вот одна такая может ударить меня в лоб и... Всё! Нет больше меня!
Подошла артиллерия Десятого армейского корпуса и тоже начала залпами бить по наступающим австрийским колоннам.
День стал серым. Солнца не было видно из-за грязных облаков пыли и сизого тумана пороховых газов.
Неожиданно стрельба стихла... И послышался крик:
- Бегут! Бегут! Бегут австрияки!
И тут же "запели" кавалерийские трубы "К коням", а затем последовало "Садись".
- Первый, второй, третий эскадрон догнать и уничтожить отступающего противника! - передали приказ командира полка.
Головинский встал и бросился бежать в лощину к коноводам. Там лицом к лицу столкнулся со своим вестовым:
- Мищенко, давай "Камчатку"! Где она?! - заорал Владимир.
- Дак вот она, со мной! - спокойно ответил вестовой.
Только сейчас Головинский увидел, что вестовой держал лошадь за поводья. Владимир махом прыгнул в седло и вместе с гусарами второго эскадрона выскочил на перепаханное снарядами поле.
Далеко впереди виднелись фигурки убегавших австрийских солдат в серо-голубых мундирах, спешивших скрыться в лесу.
- Эскадрон, шашки вон! Пики в руку! Справа по три, галопом, за мной ма-арш! - услышал Головинский крик Барбовича и сразу же увидел его самого, верхом на своём красавце "Тегеране", в саженях пяти от себя.
Лес стремительно приближался... Австрийцы вбегали в него и сразу же открывали беглый огонь по русским кавалеристам.
- Лес - это же западня! - вдруг понял Владимир.
И в это мгновение из-за высоких сосен ударил австрийский пулемёт. Хрипя, валились на землю кони. Вместе с ними падали гусары... Крики, проклятия, конское ржание...
- Назад! Отходим! На-за-ад! На-за-ад! - кричал Барбович.
Головинский резко повернул "Камчатку", ударил её в бока шпорами, и лошадь понесла его к
своим позициям.
В этой атаке Десятый гусарский Ингерманландский полк понёс первые потери.
Ранним утром следующего дня, после отпевания погибших полковым священником отцом Владимиром Копецким, они были похоронены в братской могиле на окраине деревни Бялогловы.
- Оказывается у войны нет никакой романтики, как я думал раньше. Война - это горечь потерь, смерть, страдания и кровь... - грустно думалось Головинскому.
Десятая кавалерийская дивизия выступила на Зборов.
На подходе к деревне Ярославице полки получили приказ генерал-лейтенанта Келлера:
- Остановиться и ждать дальнейших распоряжений.
Был замечательный летний день. В безоблачном голубом небе заливался жаворонок.
- О чём задумался, "Рубенс"? - к Владимиру на своей кобыле подъехал Виктор Эмних.
- Красиво вокруг и мирно, а вот на душе что-то у меня неспокойно. Я думаю, что...
Вдруг послышалось пение кавалерийских труб:
- Ту-ту-ту-ту-ту! Ту-ту-ту-ту-у-у!
- Слышишь играют "Все" и " В поход"? - встревоженно спросил Эмних, - давай, Головинский, удачи тебе! Я к своему взводу!
Владимир пришпорил свою "Камчатку". Десятый гусарский полк быстро выстроился в развёрнутый фронт и галопом помчался вперёд. На его левом фланге неслись уланы Десятого Одесского полка. Ржание и хрип лошадей, топот тысяч подков... Впереди себя Головинский видел спину командира второго эскадрона ротмистра Барбовича...
Перед ними появился глубокий овраг. Гусары стали оставлять его слева, а уланы - справа. Выскочили на высотку, и, совершенно неожиданно, перед ними возникла колонна австрийской кавалерии. Все в парадных синих мундирах, в блестящих на солнце касках с киверами..
- Впе-рё-ё-ёд! Впе-рё-ё-ёд! Услышал Головинский крик Барбовича и вынул шашку из ножен.
- Давай! Дава-а-а-ай, моя "Камчатка"! Да-ва-ай-ай, родна-а-я! - заорал изо всех сил Владимир.
Гусары галопом бросились на врага. На Головинского стремительно надвигался краснолицый с длинными усами австриец на вороном коне. Владимира охватил жуткий страх. Рука, сжимавшая шашку, почему-то сделалась слабой и "ватной".
- Всё... Сейчас он меня разрубит пополам. - С отчаянием подумал Головинский.
Вдруг гусар, находившийся справа от него, ловко ткнул австрийца своей пикой прямо в грудь. Усатый, нелепо вскинув руки вверх, рухнул с коня.
Неожиданно появившийся слева австриец, замахнулся своей саблей. Владимир пригнулся, а затем, "пружиной" выпрямился и со всей силы рубанул того шашкой сверху вниз. Он был уверен, что отсечёт австрийцу правую руку, но шашка Головинского почему-то бессильно скользнула с мехового воротника мундира и плашмя "съехала" по рукаву.
- Что случилось? Почему моя шашка не рубит? -удивился Владимир и, не раздумывая, левой рукой, одним движением достал из растёгнутой кобуры свой револьвер и сделал несколько выстрелов, почти в упор, в лицо австрийца. Враг с жутким воем завалился вправо, а затем рухнул на землю.
Впереди рубился гусар с неприятельским офицером. Головинский галопом приблизился к ним и, вложив всю свою силу в замах, ударил шашкой вдоль спины австрийца. Но клинок, точно так же, как и в первый раз, лишь разрезал плотный суконный китель офицера. Австриец обернулся назад, и в этот момент гусар ловким ударом отрубил тому голову.
Полковой и эскадронный строй давно "сломался". Вокруг Головинского дрались отдельные группы кавалеристов. Ржание лошадей, крики людей, облака пыли, выстрелы...
Австрийцы не выдержали натиска русских кавалеристов и стали отступать. По ним шрапнелью ударила наша артиллерия. В ответ на это по русским стали бить неприятельские батареи. Австрийская кавалерия ударилась в беспорядочное массовое бегство. Одна из вражеских батарей начала сниматься с позиций. Увидев это, ротмистр Барбович закричал:
- Все, кто рядом! Все за мно-ой! На бата-ре-ю-ю!
Головинский и человек двадцать гусаров, пришпорив своих коней, бросились в след за Барбовичем. Австрийские артиллеристы в панике, оставили орудия и, почти не сопротивляясь, разбежались.
К полудню бой стих.
В качестве трофеев русским достались две батареи с конной упряжкой, большое количество пулемётов и больше пятисот раненых.
- Молодец, корнет! - скупо похвалил Головинского ротмистр Барбович, - буду ходатайствовать перед командиром полка о твоём награждении орденом "Святой Анны четвёртой степени". И командовать взводом в моём эскадроне ты уже заслужил.
- Владимир, ты заметил сегодня одну странность? - тихо спросил Эмних у Головинского, когда они устраивались в бедной халупе на краю села.
- Какую странность?
- Да мы сегодня шашками рубим австрийцев, а им хоть-бы что!
- Это я не только заметил, но даже испугался. Думал, что у меня что-то с руками случилось. - Признался он Виктору.
- Да нет, господа! С головами и с руками у вас всё в порядке! Просто у австрийцев мундиры пошиты из очень плотного сукна, да ещё и с меховыми воротниками! Они то и смягчали наши удары. Об этом многие уже говорили. - Вмешался Пётр Васецкий, услышав разговор своих младших товарищей.
На следующий день Головинский принял взвод Дзугаева, который был эвакуирован в тыл по причине возникшего обострения болезни печени. Двадцать пять рядовых и опытный унтер-офицер Иван Петровский. Знакомиться с личным составом у Владимира времени не было. Поступил приказ генерал-лейтенанта Келлера о выступлении.
Десятая кавалерийская дивизия передвигалась по широкому шоссе, ведшему в глубь территории противника. Через два часа впереди показалась зелень далёкого леса. И сразу же издалека донеслись звуки ружейных выстрелов.
- Наш авангард вступил в бой с противником, окопавшимся в районе кладбища. - Сообщил
всем офицерам своего эскадрона ротмистр Барбович.
- Спешиться! Подойти, как можно ближе к оборонительным позициям австрийцев и окопаться! - последовал приказ всем полкам Десятой кавалерийской дивизии.
Пули свистели в открытом поле... Гусары сначала ползли, а затем принялись отрывать окопчики для стрельбы лёжа.
Началась взаимная перестрелка. Головинский лежал рядом с ефрейтором Мироновым.
- Скоро будет приказ наступать, и мы пойдем вперёд, как пехотинцы, - в груди у него похолодело, сердце учащённо забилось... - Жизнь моя в руках Господа. Боже, прости меня за грехи мои, за...
Вверх взметнулась красная ракета.
- Дерзай, Головинский! Дерзай! - приказал он себе и громко свистнул в металлический свисток, что означало прекратить стрельбу.
- Взвод, примкнуть штыки! - закричал он.
Затем поднялся в полный рост. Не спеша, отряхнул ладонью пыль, севшую на мундир. Вытащил револьвер и повернулся к окопам, где находились солдаты его взвода.
- Гуса-а-ры-ы-ы! За ве-ру-у! За ца-ря-я! За отече-е-е-чет-во-во! В ата-а-ку-у-у! Бе-го-ом! За мной-й-й!
Головинский, левой рукой поддерживая шашку, в правой - держа револьвер, легко бежал по полю, перепрыгивая через кочки. Тяжёлый бинокль больно бил его по груди.
- Следуют ли за мной, солдаты? - забеспокоился вдруг он и обернулся.
За ним с винтовками наперевес бежали гусары его взвода. А слева и справа от них шли в атаку все эскадроны Десятого гусарского Ингерманландского полка. Вид цепей с ощетинившимися штыками так потряс Владимира, что он вновь закричал во всю мощь своих лёгких:
- Ура-а-а-а! За ве-ру-у-у-у! Ца-ря-я-я-я! Отечество-о-о-о!