Мы стали жить вместе спустя месяц, у меня были проблемы в общежитии, а он снимал квартиру, предложил пожить у него… потом признался, что какое–то время пытался бороться с собой и все остановить, т. к. знал, что религия не позволяет брака. Но, наверно сердцу не прикажешь….
Мама моя знала все про нас с самого начала, спустя несколько месяцев узнал и папа. Сказать, что был в шоке — мало. Он строго воспитывал свою девочку, для него это был удар… Родители часто поднимали вопрос о браке и не могли понять то, что я им втолковывала про религию Валида…. Был момент, когда папа вконец разозлился и мы не общались с ним полгода… Позже папа сам поднял вопрос о беременности. Дело в том, что в школе я перенесла сложную операцию и врачи советовали не затягивать с детишками, чтобы совсем без них не остаться. Я обо всем рассказала своему будущему мужу… не скажу, что он обрадовался. Он всегда очень трезво подходит к жизни… спустя год я принесла фото с узи с малышом размером 3 мм… С тех пор у нас начался новый период жизни под названием: "Нас уже трое".
Мы с мужем ровесники, но из–за того, что школу в Ливане заканчивают позже, по институту у нас было 3 года разницы. Я начала работать, он учился и помогал с ребенком. точнее сказать, ребенок был практически на нем, т. к., чтобы нам продержаться и ни в чем не ограничивать малыша, я работала очень много. За 5 лет устала так, что была готова уехать хоть в Сибирь, лишь бы не потерять здоровье и видеть чаще сына. Кроме того, я понимала, что арабу в России устроиться сложнее, я не хотела быть в семье первой, мое положение — за мужем, а не впереди его….
О внуке родители мужа узнали, когда ему был годик. Причина — их помощь, без которой мы бы тогда не смогли… Первый раз приехали в гости, когда малышу было 2. Встретили очень хорошо, но папа держал обиду на сына, открыто игнорировал меня и ребенка. Я терпела до какого–то момента, а потом пошла собирать вещи со словами: "Нас здесь больше не будет". Он пришел, извинился, с тех пор мы самые любимые. И я знаю, что это действительно так… От страны остались самые добрые воспоминания. Навсегда запомнился вид из окна самолета, нравилось совершенно все, плакала, когда уезжала и все 3 часа в самолете, потом долго жила воспоминаниями и ждала следующего раза…
Летали каждое лето на месяц. Спустя 4 года переехали сюда на постоянное место жительства. С одной стороны я ждала этого, с другой — было сложно все оставить: друзей, перспективную работу, родственников. Первое время было сложно, я старалась всем угодить, но это получалось в ущерб себе, не очень сложились отношения со свекровью. Потом поняла, что моя тактика не верна, и стала жить так, как мне хорошо… Поняла, что счастье сына для местных родителей важнее моего. Мои проблемы никого особенно не интересуют. Полгода отдыхала, приходила в себя, дала почувствовать мужу, что отныне семья держится только на нем. Потом потихоньку начала работать сама. Я врач стоматолог, профессия здесь востребованная, ввиду того, что местная стоматология слаба и женщин стоматологов очень мало. Тоски по родине нет. Скучаю по друзьям, по родителям, сестре и племянникам. Общаюсь с ними в интернете. Свое – есть свое. Чужие родственники своих не заменят. В жизни стараюсь видеть только положительное, но иногда очень тяжело из–за женской зависти. Чему завидуют? Нашей внешности, нежным отношениям в семье, перспективам, которые открываются впереди. Впрочем, это есть в любой стране. Когда сложно меня поддерживают 2 русские подружки, они здесь дольше живут и временами их совет очень необходим. Привыкнуть к местному менталитету было несложно, т. к.. воспитание в моей семье было строгим. Труднее бороться с желанием свекрови влезть во все. Говорят, что любая свекровь–друзка сделает все, чтобы увидеть на месте русской жены местную, я это ощущаю на себе. Знаю, что порой она намеренно выводит меня из себя, поэтому стараюсь наше общение свести до минимума.
Я очень благодарна мужу за его помощь. Он всегда на моей стороне, моя поддержка и опора. Мы живем нашей маленькой семьей, в счастье, которое превыше всех сплетен и обид.
А друзы–люди как люди… были те, кто перестал здороваться с мужем и заходить в родительский дом, были и другие, которые учились в России, у них были любимые девушки, но они их оставили из–за того, что боялись реакции общества. Многие подходили и говорили мужу: "Ты молодец!". Я придерживаюсь мнения, что русские жены намного лучше ливанских. Наши браки созданы взаимным чувством. В наших отношениях нет стремления к выгоде. Мы искренни, в нас нет наигранности. Редкая ливанка будет так заботиться о детях и муже….
Очень много внимания со стороны посторонних, от этого иногда устаешь. Но нет ни одного мужчины, который в отношении меня повел бы себя некорректно. Весь негатив, который бывает — от женщин.
Хочу ли вернуться обратно? Наверное, нет. Здесь лучше условия для жизни, я спокойна за ребенка, и прекрасно понимаю, что мой муж может состояться в Ливане, а не в России. Подруга говорит, что мы как декабристки, готовы за мужем хоть на край света, даже в ущерб себе.
Понятие женщина для всех разное. Для меня — это жена и мать, а жизнь… к ней можно и приспособиться… главное, любить себя, оставаться для мужа и детей самой лучшей, самой любимой и самой желанной…"
Их тысячи здесь… украинки, белоруски, молдованки, русские, грузинки…
Разбросанные по всему Ливану, словно мириады звезд по небу, каждая из них шла за своей звездой…
Каждая – сама звезда путеводная… Ведь такой свет любви в глазах не придумаешь. И он горит ярче пламени, не гаснет. Как сияет красота, и душа мятежная – что так манит и кружит голову арабскому мужчине. И гордость, самодостаточность этих женщин поражает чужих людей.
Бросившие все на своей родине, пройдя ломку одиночества, стену отчуждения, погрузившись в чужой менталитет, но оставшись собой, эти женщины даже не знают, насколько они сильны.
Разве могли подумать мамы, куда занесет судьба их драгоценных дочек в пионерских галстуках…
Просто мактуб.
Они живут здесь, любят, растят детей, тоскуют по родине, просто живут.
Русские жены, рожденные в СССР… Связанные крепкой цепью загадочных ливанских гор.
И я горжусь, что являюсь одной из них.
Глава 11
Марокко. Блеск нищеты или горечь берберского чая.
Ярко–синие двери и красные стены, сладость медовых фиников и терпко–горький мятный чай, "каменное солнце Эссуэйры" и сердце Маракеша – громкоголосая Джема –Эль–Фна, бурлящий океан и розовый шелк Атласских гор, касбы, ущелья, пустыня – все это и даже больше – Марокко.
Без границ, без начала и конца, абсолютно разное, иррациональное, хаотичное, агрессивно–напористое, пугающее и завораживающее.
…3 часа ночи. Я открываю глаза. Нежная тихая музыка льется из динамиков аэропорта.
Кафе и офисы закрыты, полицейские куда–то ушли, зато появились уборщики, расплескали воду повсюду, и надраивают мраморные полы. Десяток сонных пассажиров ждут свой рейс. Мы ждем начало движения электрички, которая отвезет нас прямо из аэропорта к вокзалу "Касса–Вояджерс". Ждать осталось 2,5 часа. Подхожу к дверям аэропорта. Клубы тумана окутывают высокие пальмы и фонари. Тишина и теплый воздух.
Мы в Марокко. Туманность Касабланки прекрасна. Туман врывается в здание, прячется в углах, за чемоданами, под сиденьями, но зоркие уборщики выгребают каждый клочок сизо–рыхлого воздуха, и аэропорт благоухает моющими средствами. Штабели спящих военных — три на два, итого — пять марокканских летчиков просыпаются не спеша, и с удивлением оглядываются по сторонам. Дружной гурьбой спускаемся вниз, наконец–то!
Чемоданы загружены, билеты прокомпостированы, поезд мчит вперед. Туман продолжает скрывать окрестности от любопытного взгляда туриста. В холодном пустом вагоне только мы с мужем и трое военных. В сером окне прорисовываются окраины, не блещущие чистотой и порядком: груды мусора, мини–свалочки и свалки, опять мусор… Верните туман на место! Конечно, это не Касабланка. Во всей красе она предстанет перед нами в день отъезда, выплывет из марева жары и разочарует обыденностью индустриальных кварталов, наглым рвачеством таксистов, поразит давящей громадою – мечетью Хасана 2–го… Образ ее так и остался – в белом тумане, с белыми стенами, с капельками–брызгами океана в самую жару и гортанно–радостными криками резвящихся парней – они прыгали в волны, крича и танцуя. И на их крики сходились туристы с фотоаппаратами и камерами.
Они пробегали мимо мечети, восхищенно замирая на миг фотосессии, и бежали дальше.
Но все это будет в конце – как прощальный взгляд, тоскливый, с хрусталиком слезы в углу глаза. А сейчас, когда туман рассеялся, мы оглядываемся по сторонам на перроне Касса–Вояджерс, подходит мужчина, спрашивает, чем помочь, объясняет, куда бежать, его мама все внимательно слушает, молчит, и лишь в догонку желает удачи.
Она нам пригодилась.
Шаг за шагом, взгляд за взглядом "ощупываю" Марокко.
Первый день дикой усталости от перелетов–ожиданий и дороги. Еще ничего не понятно. Еще все странно и удивительно. Толпы туристов, жара и любопытные взгляды местных. И, конечно же, главный управляющий страной – великий Рамадан.
Часть Феса (совсем его маленькую часть) , мы увидели в первый день. Смыв дорожную пыль, поехали в старую медину города. За ее главными воротами Баб–бу–Джелуд находятся 9400 улочек и переулков. Было страшно потеряться, и мы шли прямо, никуда не сворачивая, попутно хватаемые за руки торговцами: "мадам, месье, зайдите только посмотреть!" Сначала, по незнанию, заходили. С пришедшим опытом и потерянным временем, научились широко улыбаться и идти дальше. Но за руки нас все равно продолжали хватать. Торговля за две керамические тарелки закончилась, по всей видимости, не в пользу мужа. Т. к. хозяин лавки улыбался, а не рыдал.
Воскресенье. 8 утра. Рамадан. Фес спал сном младенца. Тишина и пустошь.
Закрыты все кафе и магазины. Таксисты тоже еще спят. На обычном автобусе добрались до медины и только собрались заплутать в узких улочках, вдруг откуда ни возьмись, появился так называемый – гид. (В Марокко каждый второй человек – гид, каждый третий – торгаш. Или наоборот..) Худой, прилично одетый усатый мужичонка лет 50–ти с газетой в руке (прям интеллигенция из народа) всего за 1 тысячу рублей (нашими) настойчиво предлагал экскурсию по самым извилистым закоулкам Феса. Мое строгое и даже суровое лицо "русо–туристо – облико–морале" ничуть не спугнуло "помогайлу".
Он приклеился словно пиявка, стал рассказывать про своих детей (3 штуки) , которых ему надо кормить, продемонстрировал их фотографии на своем сотовом, и продолжал волочиться. Он шел, исчезал, снова возникал из–за какого–то угла, потом махнул рукой и сказал: "не хотите за тыщу, давайте, сколько сможете". Почуяв выгодное предложение, в игру включился муж. И мы отправились в путь.
Внимайте мне, фанатки сериала "Клон"! И трепещите! Мы шли дорогой Жади, плутали по тем самым подворотням и улочкам. Иногда казалось, гид ведет туристов на расправу в катакомбы (надо ведь кормить 3–х детей…) . Оглядываясь на мое суровое лицо, он убыстрял шаг, иногда для приличия махал рукой на право–лево, обозначая старину и древность.
Поворот, проход, еще один закоулок, влево, наверх, и снова вбок. Где мы? Кто мы? И как отсюда выбраться на волю? Эту паутину улиц, эту загадочную сеть медины никогда не познать обычному туристу. Он обречен тратить время, отбиваясь от приставучих торгашей, пугаться обманщиков и воров. Сжимая в руках дорогую камеру, он изредка нажимает спуск затвора. Но кадр смазан.
Фес не дается, ускользает, захлопывает перед самым носом тяжелую старинную дверь. Его не возьмешь голыми руками. Фес не покупается в дорогих магазинах и забитых сувенирным барахлом лавках. Он сам по себе, сам в себе. Ему плевать на пришлых. Снова щелкает фотоаппарат. На нем – упакованный туристический Фес. Кадр смазан.
"Поводырь" приводит нас к магазину бронзовых изделий. Никогда не думала, что бронза блестит как золото и звенит мелодичным отзвуком.
Огромная лавка увешана, забита, переполнена потрясающе красивыми (и потрясающе дорогими) подносами, кувшинами, тарелками и т. д. и т. п. Здесь же сидит мастер, выбивает узор на очередном блюде. Выходит пузатый хозяин в джелябе и на 3–х языках рассказывает вызубренный за долгие годы торговли текст.
"Мастер, которого вы видите, из поколения чеканщиков на бронзе. Еще его пра–пра–пра-дед делал ворота королевского дворца". Тут же висят демонстрационные фотографии: пресловутых ворот, династии мастеров за работой, газетные вырезки, старинные черно–белые карточки.
Хозяин демонстрирует товар лицом, ударяет пальцем о поднос и раздается нежный, глубокий, долгий звон.
"Это звук солнца! Вот так поет настоящая бронза. А то, что продают туристам в Маракеше – жестянка". (О, как же он был прав… о, мой не купленный поднос… где ты теперь… в чьем доме – американском, испанском, английском… кто знает, чью душу радует твой блеск и звон…) . Не увидев покупательской заинтересованности на наших лицах, хозяин тоже теряет интерес к разговорам. Ослепленные, выползаем из магазина. Веди нас, Сусанин, и будь, что будет. Ныряем в очередную подворотню. А гид знает свое дело: если в самом начале медины туристов – не протолкнуться, то здесь, куда он нас завел, встречаются только местные. Улочки все обшарпанней, очень узкие. Еле разошлись меж собой повозка, запряженная осликом и паренек, что катит тележку с овощами. Возле низенькой дверки машет метлой обычный подросток в джинсах, согнувшись в три погибели, он заходит в дом. Там, за чуть приоткрытой дверью – лестница выложенная мозаикой, взгляд скользит вверх, по ступенькам, в обычный марокканский дом, коих тысячи на этих бесчисленных обычных и загадочных улицах…
Гид привел нас к магазину кожаных изделий. На встречу уже "летит" радостный хозяин. Делаю лицо "кирпичом" и грозно провозглашаю: "No shopping"!
Хозяин ласково приглашает зайти, обещая потрясающее зрелище. Заманив нас на крышу и вручив пучки с мятой, подводит к ограде и словно распахивает занавес: Ап!
Перед глазами возникают знаменитые дубильни и красильни Шуара. Громадные каменные чаши с красителями и дубильными веществами, мужчины за работой-топчатся в этих чанах, не обращая внимания на туристов. Уткнувшись носом в мяту (хотя запах терпимый, в российских лифтах и похлеще воняет) слушаем рассказ о производстве кожаных изделий. Как дубят, вымачивают, красят кожу, и все только естественным путем, без химикатов. Спокойно спуститься вниз не дали. Сначала нежно запихнули в комнату сумок. Следующая – пуфы и обувь, третья – куртки и плащи. "Померяйте, мадам, вам очень пойдет". Я смотрю на предложенную желтую куртку, которая "очень пойдет" (в связи с чем? С цветом лица?) , потом на продавца, и он все понимает. Не будет шопинга. Не будет. Не тех баранов привел друг–гид, кормилец троих детей. Не впихнешь им, что попало, да подороже. Уже на выходе, с надеждой глядя на мужа, он показывает кошельки и пояса. Но ни рубля, ни дирхама в тот день поборникам капитализма не досталось.
Медина манит все глубже, все дальше. Не остается сил на фото. Не хватает дыхания. Короткой рысцой пробегаем мимо народной арабской бани (хаммама) . В узком коридорчике ждут своих мужей обычные марокканки. Следующий поворот – рынок гончаров. После – рынок кузнецов. Гуляя 4 часа, мы выбредаем к самому началу пути – Медресе бу Инанья. Больше ходить нет сил. Отдаем 400 рублей поводырю (укоризненный взгляд: "у меня ведь трое детей…") и скрываемся за воротами медресе.
На следующий день осматривали королевский дворец Дар–Махзен (14 век) . Только начали восхищаться красотой и величием, как подъехало 5 туристических автобусов. Разноязычная толпа фотографировалась 10 минут на фоне друг друга (потому как дворца не было видно за туристами) , а мы спокойно отдыхали в тени апельсиновых деревьев. Стройным стадом всех загрузили обратно. Восхищаться можно было дальше.
Потом просто бродили по улицам, терялись и находились. Надеялись посидеть в кафе, но увы и ах! Все приличные местные кафе были закрыты до вечера.
А вечером, когда все наелись, город бурлит и общается. За стаканчиком мятного чая, сидя в плетеном кресле, можно бесконечно наблюдать обычную повседневность фесян, погружаясь в нирвану и абсолютный покой. (ну разве что временами отмахиваясь от нищих) .