В комнате тепло и темно. Вы сидите на диване, накинув на ноги тёплый плед. Рядом не ярко светится торшер. На столике вазочка с клубникой, коробка конфет, бокал вина.
Вы открываете старый семейный альбом с чёрно белыми, уже местами пожелтевшими фотографиями.
Путешествие в прошлое начинается.
На первой странице несколько детских снимков. Это сейчас фотографируют всё, всех, всегда и везде. Первое ультра волновое исследование, где трепетно бьётся на экране крохотная частичка новой жизни, рисунки на округлившемся животике будущей мамы, роды...
Моя первая фотография традиционна. На ней мне шесть месяцев, я лежу на столе попкой кверху, доверчиво повернув к объективу лысую улыбающуюся физиономию.
А вот я уже постарше, годика три, наверное. На фото мы вместе с мамой. Мама с буклями на голове сидит, я стою на стульчике в шароварах, курточке на пуговицах, на макушке бант. Тонкие светлые волосы развиваются вокруг лица.
Детских фотографий мало, нет фотографий, на которых мы были бы втроём. Мама, папа и я. Просто папы у меня нет, где он я не знаю, сама не спрашиваю, а мама ничего об этом не рассказывает.
А вот мне девятый год. Первое сентября, я стою рядом с Мишкой. Даже на сером фоне снимка видно какая я рыжая, веснушчатая и худая. Глаза зажмурены, рот открыт, видны большие редкие зубы. Мишка стоит, надув щёки, толстый, в очках, ниже меня на пол головы. В одной руке у нас портфель, в другой - чернильница в мешочке. Я помню, как за спиной хватала Мишку за руку, а он сердито вырывался.
Я с мамой и бабушкой жила на Подоле в коммунальной квартире. Кроме нас там же проживали ещё две семьи. Квартиры соседей освободились одновременно. Старенькая бабушка Семёнова умерла, а Печкины уехали в другой город.
Квартира Печкиных была большая, две огромные комнаты. Туда вскоре заселились Глузманы: Мишка с родителями и маленьким братом. Глузман врач-кардиолог, Раиса Давыдовна - учительница географии, но не в нашей школе. О Глузмане бабушка рассказывала шёпотом маме, что он пострадал при деле врачей. А когда "хозяин" умер, его отправили из Москвы в Киев. Сослали...
В комнату бабушки Семёновой вселились две большие тётки, похожие, как сёстры близнецы. Только они были не тётки, а мама с дочкой. Мама - Клавдия Георгиевна, дочка - Зинаида Петровна, Клавка и Зинка, как называли мы их с Мишкой.
Зинка инвалид детства, тугоухая. Я их долгое время путала, потом поняла, что Зинка слышит плохо и почти всегда молчит. Зато её мамка разговаривает за двоих. И, привыкшая кричать дочке на ухо, со всеми разговаривает на повышенных тонах.
Они швеи надомницы, шьют какую-то спецодежду. Раз в неделю им привозят в мешках раскроенные куски материала, а в конце недели забирают готовое. Целыми днями у них стрекочет в комнате швейная машинка. Если Зинка ещё что-то слышала, то этот не прекращающийся стрекот оглушит её окончательно.
Раиса Давыдовна боялась Клавки и Зинки. Однажды они налили керосин в кастрюлю с борщом, когда она вышла из кухни на минутку. Раиса Давыдовна поставила бы в комнате у себя электроплитку, но знала, что тётки тут же донесут на неё управдому о нарушении противопожарной безопасности, поэтому готовила по вечерам и оставляла Мишку приглядывать за ужином. Наша бабушка готовила утром, она новых жильцов не опасалась, а те, чувствуя в ней силу и бесстрашие, обходили бабушку стороной.
Глава 2.
Бабушка, моя, Галина Полищук, серьёзно утверждала, что родилась коммунисткой. С дедом, Александром Романовичем Савицким, они познакомились на маёвке в лесу, как истые пролетарии. Шёл 1919 году. Дед служил в Министерстве тяжёлой промышленности Украины, бабушка, быстренько выучившись на курсах, работала в типографии республиканской газеты "Демократична Україна". Голова её была забита лозунгами и призывами тех первых лет после революции.
"Мы ровесники Октября!" - Дед был старше её на десять лет,
"Скоро грянет мировая революция, и коммунизм победит во всём мире"! - Ни бабушка, ни я так этого и не дождались.
"Мы презрели буржуазные устои"! - Они жили в гражданском браке, как многие молодые пары в то время.
Сохранилось единственное фото, где они вместе. Оба в пиджаках с ватными плечиками, лица строгие, губы сжаты. Сидят, едва касаясь друг друга.
В 1936 году по заданию партии (так говорила бабушка) уехали в Свердловск на недавно построенный завод Уралмаш. Тогда и расписались, маме исполнилось двенадцать лет. Бабушка намекала на некую сверхсекретность работы Савицкого, потому им и пришлось узаконить отношения, иначе её бы с ним не пустили. Дедушка числился замдиректора, а на самом деле (тут бабушка переходила на шёпот) работал в особом отделе. Бабушка вела заводскую многотиражку. Там их застала война. Александр Савицкий рвался на фронт - не пустили. Броня. Завод перешёл на выпуск танков и вооружения.
Сказать, что он много работал, не сказать ничего. Он просто поселился на заводе. Мама успела окончить школу и тоже рвалась на фронт. Но на фронт не попала, пошла на трёхмесячные курсы медсестёр и стала работать в госпитале, куда свозили раненых со всех концов страны.
Здоровье дедушки было подорвано, он перенёс два инфаркта. В 1944 году они вернулись в Киев. Город был разрушен, их дом сгорел. Они и поселились на Подоле в этой нашей комнате, где дедушка умер спустя пять лет.
С 1944 года начинаются в бабушкиных рассказах появляться провалы, белые пятна. На мой невинный вопрос "Мама вернулась с вами в Киев?", бабушка хмурясь, закуривала очередную папиросу и отвечала:
- Нет, она ещё работала... - и тяжело вздохнув, добавляла, - эх, не досмотрел Александр Романович, не досмотрел...
Александром Романовичем она всегда называла своего мужа, моего деда. А на настойчивые вопросы, что не досмотрел и где, меня обычно отправляли спать.
Став старше, я спрашивала маму об отце. Получала в ответ короткое и категоричное: - Умер.
В то время безотцовщина была обычным делом, у многих отцы не вернулись с фронта. Но я-то родилась после войны? Тут была какая-то загадка, и это не давало мне покоя.
Как-то утром прыгаю я на одной ножке в уборную, а Клавка навстречу тащит тяжёлый мешок с заготовками. Столкновения не избежать. Я резко затормозила прямо перед ней.
Женщина на мгновения потеряла бдительность и гаркнула во всё горло:
- Шляется тута байстрючка жидовская...
Я застыла, переваривая услышанное.
Глава 3.
Что такое она говорит?
Жидовка?
Вспоминаю наш 4-ый "А" класс. С нами учатся три девочки и два мальчика, включая Мишку, евреи, их обзывают "жидами". Это некрасивое и обидное прозвище. Бабушка растолковала очень понятно: "унижающее человеческое достоинство".
Но я тут причём? Дедушка Савицкий - русский, бабушка - украинка. Я - Вера Александровна Савицкая, значит, наполовину русская, наполовину украинка...
Байстрючка?
Киевский Подол, улица, это известно всем, лучшая школа жизни, "мои университеты". Она даёт ответы на все наболевшие вопросы. Просвещает, как делают детей, кто богатый, а кто бедный и почему буржуям скоро придёт капец...
Дрюха и Стёха, сыновья близнецы нашей дворничихи, похожие на дохлую моль, белобрысые и прозрачные. Их называют немецкие Байстрюки. Пишу с заглавной буквы, так как долгое время считала, что это их фамилия. Но когда количество этих самых "Байстрюков" начало вокруг нас расти и множиться, я обратилась к Мишке за разъяснением.
Скамеечки у дома были заняты бабульками и мамочками с колясками. Мы отправились на детскую площадку и, втиснувшись в старую перекошенную карусель, грызли семечки.
- Значит, так, - сказал он, сплёвывая шелуху, - ты Шевченковскую Катерину читала?
Я сморщила лоб, изобразив умное лицо:
- Читала, только давно, не помню...
- Врёшь...
Он продекламировал:
Кохайтеся, чорнобриві,
Та не з москалями,
Бо москалі - чужі люде,
Роблять лихо з вами.
Москаль любить жартуючи,
Жартуючи кине;
Піде в свою Московщину,
А дівчина гине. * -
Поняла? Москаль сделал ей ребёнка и смылся. Этот ребёнок и называется байстрюк.
- Ага... А кто это москали?
- Это... Ну, которые из Москвы.
- А... Так нашей дворничихе москвич сделал близнецов и смылся? А почему "немецкие"?
- Дура, дай ещё семечек. Немцы, которые в Киеве были, сделали ей детей и удрали. Понимаешь...
- А что потом с ней случилось?
- С дворничихой?
- Нет, с Катериной?
- Утопилась, в ледяной воде.
Странные эти женщины. Что, нельзя было до лета подождать пока вода нагреется...
Как всё в жизни не просто...
Вернёмся в коридор нашей коммуналки.
Я пыталась осознать, почему это я "байстрючка жидовская" и какой такой москвич меня сотворил... Ответа нет.
Клавка допустила стратегическую ошибку. Забыла, что "враг не дремлет". Из кухни выскочила бабушка. В волосах - бумажные папильотки, в левой руке - папироса, в правой - секач, которым бабушка рубила мясо на голубцы. Размахивая секачом, как знаменем на баррикадах, она приближалась к Клавке:
- Ты чего тут мелешь, подстилка фашистская? Да я тебя уничтожу, только рот раззявишь.
На шум выскочила Зинка. Как она только услыхала?
- Если кого из Глузманов хоть пальцем тронешь, я тебя засажу на Колыму, поняла? Я - коммунистка с 1917 года, у меня есть медаль "ЗА ДОБЛЕСТНЫЙ ТРУД В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ", мне лично товарищ Молотов ручку жал. Поняла ты, к..ва недобитая? Поняла, я тебя спрашиваю?