Преодолев пролет, Женя осмотрелся. Стены, покрытые зеленой краской, молчаливо таращились на него. Между центральными дверями жужжали счетчики, соревнуясь во вращении металлической дуги. Табло одного из них показывало результат на порядок выше результатов остальных.
На стене ярким пурпурным пятном было нарисовано кривоватое сердце. Под сердцем проходила стрела, острие которой заканчивалось возле косяка первой слева двери. Сама же дверь выглядела молчаливо и неприступно. Внушительной ширины массив толстого железа покрывали мелкие деревянные рейки цвета сухой соломы и старого красного кирпича, складываясь в ромб. Внутри ромба уже другие рейки повторяли его контур, создавая ту же фигуру меньшего размера. Узор повторялся от рейки к рейке и замыкался маленьким черным зрачком. Центр зрачка на секунду посветлел. За дверью послышался щелчок выключателя, и стеклянный глаз вновь затянуло вязкой темнотой.
Механик громко кашляет. Дама, что искала потерянный веер, уползла под ряд кресел, и пока не появляется. Желтый господин копается в карманах костюма, находит очки и надевает их на нос. У очков нет дужек. Звуки пианино вновь смешиваются в ленивую какофонию.
Резко мотнув головой, Женя побежал на следующий этаж. Окна подъезда тут и дальше были заложены кирпичной кладкой, верхние фрагменты оконных рам выбиты, через них внутрь проникала холодная ночная темнота. Она ложилась на перила и ступени лестниц, словно обивкой, покрывала стены и двери этажей, полупрозрачным черным мешком укутывала лампы.
Женя бежал вверх, пытаясь догнать спутницу. Преодолевая очередной пролет, он почувствовал, что толкнул кого-то плечом. Это был парень лет пятнадцати, выскребающий на стене маленьким ножичком слово.
На экране черно-белая рамка с текстом:
"Ира"
Парень обернулся и посмотрел на Женю. От правой брови к виску парня тянулся старый почти невидимый белый шрам. Он отвернулся и продолжил скрести.
Люди в зале начинают громко смеяться. Я не понимаю, над чем. Дикий гогот вызывает ухмылку механика. Только желтый господин ведет себя смиренно. Сейчас он сам напоминает чучело, отражающее свет экрана в стеклах очков.
Поднявшись на площадку между этажей, Женя увидел группу молодых людей. Человек десять. Трое парней стояли у заложенного кирпичом оконного проема. Один сидел на ступеньках, что-то тихонько наигрывая на гитаре. Рядом с ним сидели несколько девушек, одна курила, двое что-то обсуждали. Женя внимательно осмотрел их. Иры тут не было. Кто-то похлопал его по плечу. Женя обернулся. Еще один парень стоял рядом с ним, протягивая ему стеклянную бутылку с темной жидкостью внутри. Рука приняла бутылку и поднесла к губам. Сделав глоток, Женя почувствовал, как скулы скрутились от сильного кисло-сладкого вкуса, горло обожгло, словно он хлебнул бензин и поднес зажигалку. Через пару секунд желудок отозвался вибрацией недовольства, дыхание сперло. Женя передал бутылку и пошел дальше.
Следующие этажи встречали его полумраком.
Женщина-тапер прекратила играть. Закрыла крышку пианино, положила на нее руки и голову. Кажется, решила вздремнуть. Экран погас. Механик меняет бобину. Несколько человек встает с мест. Решив, что сеанс окончен, они собираются. Кто-то проверяет, на месте ли ключи, дамы застегивают молнии на одежде, брызгают друг в друга духами, их каблуки стучат о деревянный пол.
Наконец, механик поменял бобину. Экран вновь показывает фильм. Собиравшиеся нехотя возвращаются на места. Тапер, кажется, спит.
Преодолев очередной лестничный пролет, Женя понял, что запыхался. Ноги гудели от бесконечного подъема по лестнице. Юноша упер руки в колени и сделал глубокий вдох. Задержав дыхание на несколько секунд, он выдохнул, затем снова вдохнул. Организм начал привыкать к более размеренному поступлению кислорода, пульс редел.
Кто-то смотрел на него. Он почти физически почувствовал этот взгляд. Девушка лет двадцати улыбалась, глядя прямо в глаза. Прямые волосы отливали красным, касаясь плеч. Полноватые губы сияли пурпуром. Глаза на белоснежном лице подведены. Через плечо свисает сумочка. Девушка слегка кивнула головой, подзывая Евгения к себе. Юноша подошел. Девушка наклонила голову, всматриваясь в его лицо. Под красными волосами сверкнули небольшие серьги.
Чувствуешь этот запах? Что-то такое знакомое. Точно! Это малина и что-то еще. Да, малина и корица! Откуда он появился?
Женя всматривался в ее глаза, шумно дыша. И тогда она засмеялась. На щеках выступили ямочки. Это была Ира, но она сильно изменилась.
Лестница закончилась. На последней площадке не было квартир. Лишь площадка около двух квадратных метров, в центре которой находилась покрытая бесконечным количеством краски рыже-черная дверь. В единственной петле двери висел амбарный замок. Из сумочки Ира достала небольшой квадратный пакетик, выполненный фольгой. Надорвав его, она протянула его Жене. Внутри пакетика оказался ключ. Юноша достал его, вставил в замок. Дужка замка выпрыгнула из затвора. Ира выхватила замок из петли и бросила в пролет между лестницами. Было видно, как он трижды сверкнул в полете прежде, чем окончательно приземлился на одном из этажей.
Черно-белая рамка с текстом:
"Эй!"
Вероятно, это кто-то крикнул им снизу. Наверняка, тот парень со шрамом.
Женя приложил ладонь к двери и толкнул. Дверь не поддалась. Ира смущенно улыбнулась. Ее губы коснулись губ Жени, а ладонь легла на его руку. Девушка кивнула, и через секунду они одновременно толкнули дверь. Она поддалась, бесшумно распахнув некогда охраняемое ей пространство.
Пара высыпала на крышу здания. Пол крыши был устелен картоном, пропитанным битумом. Воздух тоже был черен. В нем виднелись лишь стоящие далеко внизу фонари и вывески. Женя смотрел вниз, находясь на безопасном расстоянии от края крыши. Раньше он никогда не бывал на такой высоте. Вокруг мелькали более низкие дома, словно иудеи перед Ваалом. Одна из вывесок внизу погасла.
По прямоугольнику крыши расставлены хлипкие антенны, провода натянуты между ними.
- Оле Лукойе! Оле Лукойе! Оле Лукойе - глазки закрывай, - вдруг запел мужчина в зале. Сидевшая рядом с ним женщина вскочила, заслонив собой экран. Мужчина тоже поднимается. Он поправляет галстук и, шевеля усами, натягивает дубленку. По ним бегают изображения Иры и Жени. Кажется, Ира толкнула Женю, и он упал. Но зрителей, собирающихся, очевидно, домой, нисколько не смущает, что они загородили экран.
Наконец, двое беспардонных зрителей уходят из зала.
Женя сидел на битуме, вытянув перед собой ноги. Руки он расставил по бокам для упора. Ира вышла на середину крыши. За ее спиной - черное полотно ночи. Справа и слева, словно кулисы, отбрасывали лунный свет антенны. Провода, идущие от крыши вниз, к другим домам, качались и посвистывали под несильными ветрами. Прислушавшись к этому свисту, юноша отметил некоторую ритмичность в образующихся паузах, когда наступала полная тишина, пока очередная волна стремящегося городского воздуха не начинала снова атаковать увесистые, но тонкие веревки, соединяющие дома.
На самом деле посвистывает чучело "сфинкса" в руках китайца. Кошка теперь словно живая, но спит. Я уже не уверен, может, это и не чучело.
Пианино начинает играть какой-то ноктюрн. Но крышка его закрыта. Женщина-тапер встает со стула, подходит к экрану. Ее ладони делают округлые движения в районе пояса, словно она гладит по голове несуществующего ребенка.
Замершая было Ирина, начинает неуверенно повторять
движения тапера,
следя за ней глазами.
Они исполняют синхронный танец.
Тапер взмахивает руками вверх, и ее, словно ветром, относит к стене зала. Затем она возвращается, подчиняясь неспешному ритму ноктюрна. Все быстрее и быстрее кружась, она начинает выкрикивать невнятные звуки, гаснущие в музыке пианино. Юбка поднимается под прямым углом, как у волчка. Спина женщины выгибается, словно натянутая струна. Она резко садиться на пол и опускает голову. Пианино стихает.
Женя всматривался в девушку. Веселые беззаботные черты лица обрели спокойную уверенность. Мочки ушей продевали кольца серег со свисающими камнями. Возникший словно из ниоткуда, зонт держался хвостиком за ее запястье. Длинный плотный плащ укрывал теперь Ирину.
Вокруг головы девушки появилось зеленоватое свечение, в такой перспективе похожее на нимб.
Ирина присела перед ним, поставив на колени сумочку. То, что казалось зеленоватым нимбом, осталось на небе. Овальное святящееся пятно с маленькими, идущими по всему краю лапками. Словно огромная сороконожка ползла по небу и вдруг замерла, боясь быть замеченной. Расстегнув молнию, Ира достала из этого женского чемоданчика нечто похожее на маленькую таблетку и поднесла ко рту юноши. Повинуясь, он взял губами предмет и проглотил. Девушка скрылась в бетонном коробке надстройки.
Не в силах оторвать взгляда от необычного ночного явления, Женя принялся разглядывать каждую "лапку" и каждый "усик" небесного насекомого. Свет на нем играл, переходя от изумрудно-зеленого к пепельно-белому, и обратно.
По мере того, как проходило время, небо менялось. Оно перемещало звезды и луну на своем фоне, будучи вечно недовольным собой художником, меняло эскиз. Сороконожка блекла, преображаясь и тяготея к уже красным оттенкам. Постепенно выходя из белого цвета, вступала в желтый, розовела, и вновь обращалась в желтый.
Женя чувствовал, что сороконожка общается с ним, но не словами, а использует те свойства, которые доступны ей - цвет и пульсация света. Она говорила с ним о бытие и роли его в этом бытие, обещая быть отныне мудрым наставником на пути долгой жизни.
Усики и ножки налились флуоресцентным и растворились в наливающейся утренней синеве неба. Женя закрыл глаза и тут же обнаружил, что спит.
Экран темнеет. Женщина-тапер встает, подходит к пианино, открывает крышку и начинает играть. Эту мелодию я, конечно, узнаю. Ты помнишь? Да, "Путь в Вальхаллу" Вагнера. Правда, старое пианино обрезает многие тона, и мелодия получается куцей. Тем ни менее, это точно Вагнер.
Появляется черно-белая рамка. Текст:
"Часть II. Прощание"
Евгений проснулся от приступа сильнейшей тошноты. Толчком рвотной массы его вытолкнуло из сна. Предчувствуя беду, еще не поняв, что происходит, Женя резко повернулся на бок. В этот же момент рвота наполнила рот, и он разомкнул губы. Разнородная масса была исторгнута. Юноша приподнялся, оперевшись одной рукой и сплюнул остатки гадости. Затем сел. Протер свободной рукой глаза и огляделся.
Он также был на крыше. Чуть выше дома поднялась утренняя дымка, и солнце уже пробивало ее сильными жаркими лучами.
Женя сел, вытер ладонью подбородок. Его внимание приковала надстройка в виде бетонной будки, служившая выходом на поверхность крыши. Вчера он мельком взглянул на нее, и его поразило наличие проемов в ней. Когда они с Ирой шли сюда, он готов был поклясться, никаких проемов не было. Так же вчера монолитная своей щербатостью серая стена надстройки была девственно однообразна. Сегодня же красовалась надпись, исполненная баллоном черной краски.
Текст на экране:
"Я БЕЗНАДЕЖНО ВЛЮБЛЕНА В ТЕБЯ"
Из центра этой бетонной коробки торчала кирпично-красная труба, а одна из стен была буквально завалена разного рода столбиками и решетками, перевязанными проводами. Создавалось впечатление, что эти металлические скелеты играют в перетягивание каната.
Неровная поверхность битума тут и там собрала небольшие озерца росы, но они уже иссыхали. Рядом с юношей располагалось самое большое озерцо на этой крыше - озерцо, созданное им, но не по его воле. Он брезгливо покопался в нем пальцем и выловил оттуда небольшой комочек бумаги. Стиснув зубы, Женя развернул его.
Маленький смятый лоскуток уже подвергся действию желудочного сока, но надпись можно было прочитать. Синей шариковой ручкой на клочке тетрадной бумаги в клеточку почерком прилежной ученицы было выведено:
"Приходи попрощаться"
Не теряя ни секунды, Женя встал и поспешил в подъезд. Миновав бетонную надстройку, он вырвался из-за рыже-черной двери во внутренности дома. Ноги перебирали ступеньки, словно поезд, мчащийся над шпалами. Иногда Женя хватался за перила, чтобы войти в очередной резкий поворот между пролетами. Каблуки его осенних туфель выбивали чечетку по трещинам старых ступеней. Узоры напольной плитки сменяли друг друга, но все они были неизбежного желтого цвета, цвета ушедшего времени.
Там, где голубая краска стен встречалась с известкой, будто пограничники, сновали туда и сюда мелкие пауки и сенокосцы. В воздухе висел сигаретный дым и запах скисшего крепкого вина. Видимые раньше надписи и рисунки на стенах заросли.
Женя бежал вниз, то и дело, обивая туфли о стены, дабы вытрясти из них огрызки, песок и пепел. В подъезде никого не было. Словно кто-то существовал тут минуту назад, но затем вышел из бытия лестничных клеток, оставив лишь след, что позабудется пространством подъезда через пару мгновений.
Юноша бежал вниз. Ни звука, ни вздоха, ни преград. Он спускался вниз со скоростью света, но свет будто бы давно опередил его. Словно попавший в уснувший маленький город, имеющий все шансы прослыть бунтарем лишь за то, что находится вне квартиры, Женя не встретил даже маленькой собачонки или таракана. Лишь пауки сопровождали его, будто верные лакеи подъездных пространств.
Где-то в этом месте, где кирпич в оконном проеме доходил почти до самого потолка, было нацарапано имя Ирины. Женя потрогал ровную стену. Все давно заросло.
Спустившись по последним ступенькам, юноша вырвался из чрева дома в чавкающую седеющую осень.
Механик вновь меняет бобину. Тапер будто не замечает этого, продолжает играть Вагнера. Китаец с кошкой не двигаются.
Мне вмиг стало неудобно сидеть. Что-то мешает. Рукой я нахожу на своем кресле бог весть откуда взявшийся маркер. Выкинуть его некуда, и я убираю в задний карман штанов.
Бобина заменена. Экран вспыхивает новой картинкой.
Бог сердитым ребенком срывал остатки листьев с деревьев, смешивал их с уличным мусором и швырял в лица прохожих. Тепло ушло в безвременье, оставив людей сиротеть и кутаться в толстые ткани. Вассалы надвигающейся зимы скрежетали и лязгали металлом, били бутылки, бесновато каркали в окна и долго смеялись в безлюдных закоулках города.
Ветер скулил и кружился загнанной бездомной собакой, хватающей в зубы все, что удавалось, и тут же бросал это. Зима ожидала своего часа, стояла у метро, держа в руке отрезанную голову девочки-лето, но дальше пока не шла. Скрюченным пальцем тыча в небо, обещала разобраться со всеми, как только вступит в свои права.
Мелкий дребезжащий холод пробрался под куртку, схватил Женю за лопатки и понес по городу. Лужи рябили и меняли берега. Птицы пили из них. Плотно укутанные прохожие оставляли обнаженными лишь глаза, которыми чертили свои маршруты. Битком набитые автобусы принимали грязевые ванны. Дома темнели стенами.