Валери остановилась на тропинке, залитой теплым солнечным светом, пробившимся сквозь туман, и повернулась ко мне. Тополиная листва чуть заметно трепетала у нее за спиной, обрамляя ее нежной зеленью; она вдруг с лукавой ленцой улыбнулась мне.
— А тебе случайно не показалось, что у нее есть какие-то планы и на наш счет? — спросила она.
— Не исключено.
— В таком случае, — сказала Валери, — не пойти ли нам ей навстречу?
Я пробормотал, что не вижу причины, почему бы и нет, не мешкая, привлек ее к себе, и губы наши слились в долгом поцелуе, отчего тело мое обратилось в виолончель и завибрировало всеми струнами. На нее же поцелуй произвел самое неожиданное действие. Сцепив руки у меня на шее, она плавно откинулась всем своим большим телом, и губы ее расплылись в веселой улыбке.
— Знаешь, — сказала она, — от поцелуев мне всегда ужасно хочется есть.
— Что ж, рад стараться.
— Наверное, это как-то связано со ртом. Вот ты поцеловал меня, и сейчас же желудок у меня прямо судорогой свело, и я стала думать о мясном пироге и салатах, о хлебе и сыре, о сладких пирожках и тому подобном.
— И об окунях.
— Почему — об окунях?
Я коротко объяснил ей про окуней и про дары природы. Валери засмеялась.
— В таком случае, чем быстрее мы вернемся и начнем рыбачить, тем лучше.
— У тебя очаровательная манера ставить все на свои места, — сказал я.
Собирая хворост на обратном пути, я думал о том, что на сей раз в подборе пар тетя Леонора совершила ошибку. В идиллический уголок диких уток, желтых кувшинок и серебристых тополей ей следовало отправить Валери и робкого мистера Бенсона. Уж кто-кто, а Валери «расшевелила» бы его раз и навсегда.
Однако было поздно что-либо менять; когда мы вернулись к ольхе, тетя Леонора и Пегги уже расстелили скатерть и теперь раскладывали ножи и вилки, расставляли перец, соль и бокалы.
— Никогда не ловил рыбу? — спрашивала тетя Леонора своим поразительно звонким голосом. — И отлично — новичкам всегда везет. Ставлю миллион к одному — он поймает огромного окунище. Вот посмотрите! Он из удачливых.
На все эти пророческие похвалы мистеру Бенсону Пегги лишь застенчиво улыбалась, протирая чайным полотенцем бокал.
— Это ведь сразу чувствуется, стоит только взглянуть на человека, — продолжала тетя Леонора. — Вам, дорогая моя, очень повезло.
Обсуждай тетушка день свадьбы или что-то столь же решенное, она и то не могла бы говорить с большей убежденностью. Великая устроительница судеб трудилась в поте лица и совершенно неожиданно, ровно в полдень, ее пророчество сбылось. Я вдруг услышал возбужденный крик дяди Фредди — они с мистером Бенсоном расположились с удочками на берегу метрах в тридцати от нас:
— Подводите его! Спокойно, не дергайте! Я возьму сачок.
Я бросил на землю охапку хвороста и помчался к озеру.
Дядя Фредди держал в руках сачок, а в сачке, блестя на солнце, выделывал акробатические номера великолепный золотисто-зеленый окунь под килограмм весом.
И без того бледный, мистер Бенсон выглядел так, будто случилась страшная беда. Такое лицо могло быть у человека, который по какой-то чудовищной случайности только что убил ребенка. Руки у него дрожали, челюсть отвисла — он сам сейчас странным образом походил на окуня; вытаращив глаза, он глядел на дядю Фредди, который извлек из губы окуня крючок и швырнул трепыхающуюся рыбину на залитую солнцем траву.
— Боже мой! — вскричала тетя Леонора; она тоже подбежала к нам и, сверкая стеклами очков, взволнованно разглядывала окуня. — Какой красавец! Ну, что я вам говорила!
Последние слова были адресованы Пегги, которая молча приблизилась сзади с таким выражением на лице, словно подходила к разверстой могиле. Казалось, ей не хотелось верить собственным глазам, но тетя Леонора торжественно рассеяла ее сомнения еще одним открытием.
— Голодать вы не будете — это уже совершенно ясно! — заявила она.
Казалось, тетя Леонора сейчас заключит мистера Бенсона в объятия; его уже, можно сказать, принимали в лоно семьи. Он же, с подобающей герою скромностью, молча наблюдал, как дядя Фредди насаживает на крючок еще одного липкого розового червяка; к его пущему смущению, Валери со сладкой улыбочкой прибавила:
— Сам Исаак Уолтон[14], да и только!
Пегги густо, мучительно покраснела. Дядя Фредди, сильно разволновавшись, заявил, что окуни — большие обжоры и уж если начали клевать, им удержу не будет, а потому пусть мистер Бенсон засучивает рукава, и нам всем надо засучить рукава — сейчас мы станем таскать их одного за другим.
— Filets de perche! — вскричала тетя Леонора. — Слава богу, я запаслась черным перцем и маслом.
Дядя Фредди, мистер Бенсон и я лихорадочно забросили удочки, и по закону удачи, которая часто выпадает на долю новичков, мистер Бенсон через каждые три-четыре минуты вытаскивал окуня. И всякий раз, как начинал прыгать поплавок, он цепенел от страха и лицо его делалось белее мела, словно в нем не осталось ни кровинки.
Вскоре в воздухе потянуло дымком.
— Пусть кто-нибудь принесет мне рыбу, надо же ее вычистить и снять с костей, — крикнула тетя Леонора. — Сколько вы уже наловили?
Положив с полдюжины приличных окуней в садок дяди Фредди, я двинулся к костру. Скатерть была уставлена всякими вкусностями: салаты, помидоры, редис, хлеб белый и черный, сыр, пирожки, клубника, сливки и в центре, точно корона, золотисто-коричневый пирог с мясом и почками на большом круглом блюде.
Тетя Леонора, похоже, насмотреться не могла на окуней и не один раз взволнованным голосом спросила: кто же это оказался таким везучим, таким искуснейшим рыболовом?
— Мистер Бенсон, — сказал я. — У нас с дядей Фредди даже ни разу не клюнуло.
— Он же просто маг! Волшебник! Вот что значит настоящий мужчина!
После этого грандиозного фейерверка в честь мистера Бенсона она повернулась ко мне и, всем своим видом являя упрек и укоризну, высказала предположение, что по части потрошения и разделки рыбы на меня вряд ли можно положиться. Ни в коей мере, подтвердил я.
— Вот так и приходится все делать самой, — сказала тетя. — Однако есть же все-таки мужчины, в которых таятся удивительные таланты!
— То же самое можно сказать и про женщин, — буркнул я.
— Что-что? — спросила она. — Опять ты бормочешь себе под нос. Лучше принеси мне воды. Где-то тут была миска.
Пришлось взять белую эмалированную миску и отправиться к берегу. Когда я зачерпывал воду, из прибрежного камыша выпрыгнул зеленый лягушонок и с легким всплеском плюхнулся в воду — точно вздохнул ветерок. Я посмотрел, как он отплывает подальше от меня, потом пошел назад к костру и подоспел как раз к очередной сентенции:
— Дядя Фредди — вот вам еще одна темная лошадка. По виду и не скажешь, какая в нем скрыта сила.
Это, мягко говоря, не слишком скромное заявление было уже не просто враньем — это было черт знает что! К тому же тетушка преподнесла его с таким неприкрытым бесстыдством, что можно было подумать, она в простоте душевной хочет представить мистера Бенсона не только как искуснейшего рыболова, но и намекнуть на то, какой вулкан страсти таится в этом новоявленном Казанове.
Поэтому я не удивился, когда Валери подмигнула мне. Однако на этот раз я не подмигнул ей в ответ. К тому же я был целиком поглощен захватывающим зрелищем: с ловкостью бывалого рыботорговца тетя Леонора в одно мгновенье вспорола окуню брюхо. Миску заполнило кровавое облако, и мне показалось, что Пегги вот-вот стошнит.
Солнце припекало, становилось все жарче, и я решил, что самое время проверить, хорошо ли охладилось вино. Я пошел к озеру и достал одну из бутылок. От нее веяло дивной прохладой, но тетя Леонора метнула на меня убийственный взгляд.
— Кто разрешил тебе открывать вино?
— Дядя Фредди.
— Выдумщик!
— Это я-то выдумщик? — не удержался я, но все же добавил: — А вам, как видно, вовсе не хочется пить.
— Ах, не морочь мне голову, — сказала тетя. — И смотри не забудь захватить бокал для мистера Бенсона. Вот уж кто заслужил глоток-другой.
Обе девушки между тем удалились куда-то в глубину леса. Кровь, чешуя, плавники, потроха летели во все стороны. Над поляной поплыл какой-то странный запах — пахло то ли рыбой, то ли тиной. Я почувствовал, что разыгравшийся было во мне аппетит начинает понемногу затухать.
Я пошел к рыбакам. Везение стало понемногу изменять мистеру Бенсону — и, может быть, к лучшему. Он изнемогал от жары. По лбу и по носу у него катились капли пота. Дядя Фредди приветствовал бутылку радостными возгласами:
— Отличная идея, мой мальчик! Да благословит тебя Бог. Мы спасены!
Сжигаемый волнением и жаждой, мистер Бенсон сел на траву и в три глотка, точно пил подкрашенную водичку, осушил бокал.
— Еще что-нибудь поймали? — спросил я.
Всего два окуня, и не из крупных, сообщил дядя Фредди. Похоже, им вдруг надоело клевать. Я сказал, что заберу их, положил в садок окуньков, но они были до того маленькие, что на полпути к поляне, скорее из эгоистических опасений, как бы один из них не попал ко мне на тарелку, а может, просто из жалости я незаметно выпустил их обратно в озеро.
Тетя Леонора — с рук у нее капала кровь, очки в золотой оправе съехали на нос — громко спросила меня, как идут дела у несравненного мистера Бенсона. Счастье ему изменило, сказал я, рыба вдруг перестала клевать. Это сообщение, однако, ничуть не уронило героя в тетушкиных глазах, напротив, казалось, вознесло его еще выше, и она разразилась очередной восторженной тирадой:
— Но он же совершил чудо! Что бы мы делали без него? Не правда ли, как ей повезло?
— Кому — ей?
— Этой девушке. Валери.
— О Господи! Ее зовут не Валери. Вот они как раз возвращаются. Ради всего святого, вглядитесь в них. Валери — высокая, золотистая…
Но тетушка меня не слушала. Она смывала с рук кровь. Обтерев их, она начала укладывать филе на сковородку — больше дюжины порций, кусок к куску. Цвет у рыбы был довольно странный, грязно-зеленый, пожалуй не очень отличавшийся от цвета лягушонка, скакнувшего на моих глазах в озеро; с благоговейным восторгом тетя Леонора шлепнула на каждый кусок по щедрому кому масла.
— Подбрось-ка еще хворосту, — сказала она мне. — И в чем дело — где вино? Сдается мне, наши мужчины уже неплохо утолили жажду.
Я подбросил хворосту, сказал, что вино будет незамедлительно доставлено, и только повернулся, как услышал у себя за спиной еще один командный залп — на сей раз распоряжения были адресованы девушкам:
— Режьте хлеб! И зовите дядю Фредди и нашего дорогого мистера Бенсона. На мытье рук — пять минут! Я начинаю жарить.
Когда я вернулся с вином, заодно дав соответствующие указания дяде Фредди и мистеру Бенсону, в воздухе плыл совсем уж странный запах. Дым костра, гарь подгорающего масла, вонь от рыбной требухи, точно с заднего двора рыбной лавки в жаркий день, — все смешалось в тошнотворном духе, плывущем над поляной. Да еще мерзкое шипение, когда тетя Леонора подцепляла лопаткой куски и шлепала их на другую сторону.
Валери, я заметил, с решительным видом напудрилась и щедро опрыскала грудь духами, но как бы ни был крепок их аромат, он тут же улетучился, точно нежный мотылек, сметенный полетом шершня. Пегги же стала еще более застенчивой и тихой, чем прежде, и была ужасающе бледна.
Несколько минут спустя появились мистер Бенсон и дядя Фредди, они неспешно шли по берегу, каждый с двумя бутылками вина. Не дойдя до костра, дядя Фредди вдруг остановился, на секунду замер — и отскочил от сковородки с окуневым филе чуть не на метр.
— Боже милостивый! — испуганно вскрикнул он.
— С чего это ты поминаешь всуе имя Божие? Надеюсь, вы уже помыли руки? Тогда усаживайтесь — все готово.
— Я хотел сказать, как жарко… от костра, — пробормотал дядя Фредди.
— Мистер Бенсон, ваше место рядом с Валери… А ты, — тетя повернулась ко мне, — разлей вино. И не спи на ходу!
Если я и вознамерился как-то отреагировать на столь грубый попрек, дядя Фредди избавил меня от этой необходимости. Дрожащими руками, точно путник, только что вышедший из знойной пустыни, он налил большой бокал мистеру Бенсону и второй, чуть ли не через край, себе.
На мистера Бенсона страшно было взглянуть. Обычно бледное, лицо его точно плыло в каком-то малиновом мареве. Судя по всему, тетя Леонора настолько преуспела в своих стараниях его «расшевелить», что сейчас мистера Бенсона не признала бы и родная мать. Влажные, затуманенные глаза его беспомощно блуждали, и я увидел, как на какой-то миг он с мольбой обратил их на Пегги. В ответ она могла лишь столь же молчаливо воззвать к нему.
Но тут в удушливом чаду и дымном мраке раздался девически-восторженный возглас тети Леоноры: «Готово!» Угрожающе покачивая раскаленной сковородкой, она приказала нам всем садиться и приниматься за еду.
Я замер от страха, мне показалось, что мистер Бенсон сейчас рухнет на землю: ноги у него вдруг дрогнули и подогнулись. Кончилось тем, что он тяжело плюхнулся между Валери и Пегги, расплескав чуть ли не весь свой бокал.
Смрадный рыбный чад навис над нами тяжелым недвижным балдахином. Вскоре на тарелках появилось и само окуневое филе — зеленоватые, липкие, маслянистые куски. Мы начали проделывать с ними разные трюки — кто деликатно, кто без особых мер предосторожности, и почти все под надежным прикрытием ломтя хлеба. Но тут сидевшая против меня тетя Леонора вдруг метнула в меня из-за пляшущих очков пронзительный взгляд.
— Ну как? Правда, потрясающе? — спросила она.
Укрывшись за горбушкой, я глухо буркнул, что да, потрясающе.
— Что ты сказал? — переспросила она, яростно блеснув своими роскошными длинными зубами. — Опять бубнишь что-то невнятное!
— Ах, рыба? — сказал я. — Неописуема!
— Как это понять — неописуема?
— Да именно так — неописуема.
Она метнула в меня еще один взгляд из своего арсенала — хмурый, подозрительный — и вонзила зубы в сочащийся маслом кусок.
— Пожалуй, это не совсем то, что я ела в Женеве, — сказала она, — не столь изысканно… Но там, правда, они водятся в очень холодной воде… Однако кое-где мне случалось есть и похуже. Куда хуже.
«Где?» — хотелось спросить мне, но тут тетя обвинила дядю Фредди в том, что он совсем забыл про вино.
— У мистера Бенсона пустой бокал. Позор! Уж если у кого он и должен быть полным, так это у мистера Бенсона. Сейчас же налей этому замечательному молодому человеку!
Мистер Бенсон, который был не в том состоянии, чтобы замечать, пустой или полный у него бокал, слабо икнул и больше не издал ни звука. А дядя Фредди сделал огромный глоток, чтобы протолкнуть застрявший в горле кусок филе, чмокнул губами и громко рыгнул.
— Фредди!
Пегги сдавленно кашляла — не иначе как в горле застряла кость. Я не решался взглянуть на Валери, а она на меня, но я ясно почувствовал: наступил критический момент.
— Лебеди! Тетя, посмотрите, какие красавцы! И пять лебедят!
Она резко повернулась и уставилась на озеро:
— Лебеди? Где лебеди? Не вижу никаких лебедей.
— Да там, вон они! Вы не туда смотрите — возле островка. Видите те деревья? За ними. Смотрите, смотрите — да это же настоящий балет.
Чего в тетушке Леоноре было больше — прожектерства или любопытства, я, пожалуй, затруднился бы сказать, но как бы там ни было, она вскочила и зашагала к берегу.
А я тем временем зашвырнул в кусты два маслянистых куска филе. Дядя Фредди благовоспитанно завернул два своих в носовой платок. Валери сунула кусок под скатерть, еще раз обрызгала духами свою восхитительную грудь и подмигнула мне. Вдохновленный ею, я тут же завернул в салфетку остатки филе с тарелки Пегги. Однако вместо того, чтобы подмигнуть мне или хотя бы улыбнуться, Пегги устремила страдальческий, полный сочувствия взгляд на мистера Бенсона. Казалось, еще мгновение, и из глаз ее хлынут слезы.
— Какие лебеди? Тебе, наверное, померещилось. Не видела ни одного лебедя.