Строители - Лондон Лев Израилевич 16 стр.

Когда Морозов уходит, я говорю:

— Николай Николаевич, я не сдержал своего обещания. Не получилось. Я не выдержал последний экзамен.

— Инженер! — вдруг издали закричал Гнат. — Когда же наконец…

— Подойди сюда, — позвал его Николай Николаевич. И когда Гнат подошел, он сказал: — Слушай, Гнат, почему ты всегда называешь Виктора Константиновича инженером? А? Ведь он главный инженер…

К читателю

И вот приходит время, читатель, когда нам нужно расстаться. Мне немного грустно. В поздние вечера, когда после работы я писал эти страницы, я думал о тебе. Знаешь ли ты теперь, как стать главным инженером, полюбил ли ты моего управляющего Николая Николаевича, веселого и бесцеремонного Гната, прораба Анатолия и бригадира Сергея Королькова, — полюбил ли ты стройку? А может быть, ты придешь к нам? Приходи, мы будем тебя ждать.

Главный инженер

Виктор Константинович

Трудные этажи

Повесть

Глава первая

Такое приятное предложение

Меня вызвали в главк. В приемной было тихо. Молодая секретарша, похожая на раздобревшую русалку, кивнула головой на дверь кабинета. Заместитель начальника главка Левшин что-то писал, склонив над бумагой голову, блестящую, как бильярдный шар (сразу же приношу свои извинения за неоригинальное сравнение, но что поделаешь).

Я выстоял положенных несколько минут, потом тихонько выдвинул из-за стола высокий тяжелый стул и уселся.

— Вам чего? — не поднимая головы, спросил Левшин.

Я помолчал. Тогда он поднял голову.

— Вам… — уже раздраженно начал он, но, узнав меня, удивился: — Вы чего пришли?

Несколько секунд он смотрел на меня, что-то припоминая. Мне даже показалось, что я слышу скрип шестеренок, которые быстро вращались в его голове, приводя в движение запоминающее устройство.

— Ах, да! — наконец облегченно, но с обычной мрачностью сказал он. — Да, да… сидите. — Он глубоко вздохнул и снова забегал по бумаге карандашом. — Сидите, я сказал, — повторил он, когда я поднялся, чтобы подойти к окну. — Выдержки ни на грош. Смех один такого юнца сажать на трест. — Он бросил карандаш. — Ну ладно… Вот что, любезный, ваш главный инженер сдуру уходит на пенсию. Есть такое мнение: на его место назначить вас. — Левшин мрачно усмехнулся, встал, прошелся по кабинету, постоял секунду спиной ко мне, резко повернулся и повторил: — Есть такое мнение.

Я тоже встал.

Он подошел ко мне.

— Молодой еще! Я в ваши годы прорабом был. И легкий вы какой-то. Главный инженер треста должен быть седовласым, солидным мужчиной… Во! — Он развел руки, показывая объем живота, который по техническим условиям главка должен быть у главного инженера. — В общем, подумайте.

— Я…

— Знаю, знаю, вы, конечно, согласны, — перебил он. — Как же не согласиться, такое приятное предложение. Но я сказал: подумайте… Честь имею. — Левшин церемонно наклонил голову.

Я вышел на улицу. Был яркий весенний день. На шаровидных деревьях, чинно высаженных вдоль улицы Горького, уже набухали почки, у телеграфа задерживались особо недоверчивые прохожие, чтобы получить у большого термометра официальное подтверждение приходу весны.

На проспекте Маркса я остановился перед витриной, чтобы еще раз посмотреть фото наших экспериментальных домов и портрет прораба Анатолия с подписью: «Автор выдающегося эксперимента, ст. прораб А. Смирнов».

Я вспомнил, как расшумелся тогда на площадке прораб Анатолий.

— Вы это бросьте, Виктор Константинович, — кричал он. — Нечего вам в позу становиться. Вы для этой стройки…

Он задохнулся, по лицу пошли красные пятна.

— Хорошо, хорошо, Анатолий Александрович, — успокаивающе сказал я, — меня тоже сфотографируют.

Фотограф, молодой, ловкий парень с длинными волосами, уложенными сзади так, что одновременно напоминали прическу пажа конца семнадцатого и завитки московского кучера начала текущего столетия, в зеленой куртке, усеянной желтыми гусеницами-молниями (они были даже на рукавах), смеялся:

— Ну и ну, товарищи строители, рассмешили вы меня… А скажите, — тут он стал серьезным, — скажите, сколько кранов было у каждого здания? Можно ли начать, так: «Экспериментальный дом, корпус семь, только недавно был окружен башенными кранами».

Анатолий недоуменно посмотрел на фотографа.

— Окруженный башенными кранами? — машинально переспросил он.

— Да-да, — глядя снизу вверх на Анатолия, подтвердил фотограф. — Я хочу тиснуть и заметку. Вроде красиво будет звучать.

— Да ты что, парень, спятил? — набросился на фотографа Анатолий.

— Анатолий, — предупреждающе сказал я, — товарищ из редакции.

— Жалко, — разочарованно протянул фотограф. — А красиво было бы.

Конечно, в витрине выставили только карточку Анатолия, и сейчас он недовольно и раздраженно смотрит на меня с фото.

Я подмигнул портрету: «Ничего, Анатолий, терпи».

…Вечер четверга — освещенное многолетней традицией время наших оперативок. Несколько трудных часов, когда начальник управления имеет официальное право грозно на всех кричать, ибо нет ни одного строительного участка, ни одной службы управления, которые выполнили бы многочисленные и подчас разноречивые приказы Ивана Митрофановича.

Я зашел к нему раньше, чтобы по неписаной служебной этике доложить о предложении Левшина.

Но Моргунов уже знал.

— В начальство лезешь, парень, — язвительно, но с некоторым оттенком уважительности сказал он. — А не рановато?

— Рановато, — ответил я.

— Да садись, ей-богу! Вечно приглашения ждешь!

Я сел.

— Я, Иван Митрофанович…

— Знаю, знаю, что скажешь, — перебил он меня. — Будешь говорить, что сам не просился… Эх, так у нас всегда: не успел человек что-нибудь сделать, самую малость, как его немедленно тащат вверх по служебной лестнице.

Я засмеялся:

— Вы напрасно меня перебили, Иван Митрофанович. Я отказываюсь от предложения.

Моргунов провел рукой по коротким черным волосам.

— Как это отказываешься? Почему?

— Ни к чему мне это. Да и не хочется уходить из коллектива…

Моргунов несколько секунд молча смотрел на меня. Потом суровое его лицо смягчилось.

— Отказываешься, значит?.. — Он опустил глаза и глухо сказал: — А ведь, как я понимаю, тебе со мной не сладко приходится… А? — Он снова посмотрел на меня: — Чего молчишь? Отвечай! — В его голосе зазвучало раздражение. — Ну хорошо, помолчи, — Моргунов усмехнулся. — Помнишь кинотеатр? Тогда я был замуправляющего и заставил тебя перевести на эту стройку рабочих отовсюду. Помнишь?.. А потом, когда ты обратился ко мне с просьбой помочь с фондом зарплаты, я отказал.

Он тяжело поднялся и медленно подошел к окну.

— Потом, когда я стал начальником этого СУ, я требовал от главка тебя убрать. Помнишь «чихалку» — эту твою машину по подаче бетона? Когда у тебя не получилось, я поставил тебе ультиматум: если хочешь остаться — откажись от своих фантазий! Тебе пришлось уйти.

— Я…

— Подожди, — строго прервал меня Моргунов, — я еще не закончил… Сейчас, когда ты вернулся, я бываю с тобой резковат… И все же ты остаешься с нами…

Он снова прошел к столу, опустился в кресло и нажал кнопку.

— Зовите всех! — громко приказал он секретарю.

В комнату медленно, нехотя начали заходить прорабы и начальники служб СУ.

Моргунов, пока все рассаживались, добавил:

— Я знаю, что тебе пришлось бы кривить душой и возражать мне… не люблю этого. А за то, что остаешься, спасибо. — Моргунов оглядел собравшихся и громко произнес, явно наслаждаясь предстоящим: — Соков, был у вас сегодня, ну когда наконец…

Многоликое, огнедышащее чудище, именуемое оперативкой, заглатывало нас: страшно кричал Моргунов, жалобно оправдывались прорабы, сваливая все свои беды на снабженцев, а главный снабженец Митрошин, забаррикадировавшись амбарными книгами, где отмечались заявки и поступления материалов, короткими очередями-репликами разил своих противников-прорабов.

Один раз, когда я неосторожно заикнулся о недостатках в снабжении, Митрошин вскочил. Маленький, крепкий, он с силой ударил своей книгой по столу.

— И вы… и вы, — задыхаясь, закричал он.

Даже Моргунов опешил, но после небольшой паузы строго и веско произнес:

— Чего кричишь? Он прав, в Москве все есть, нет только расторопности у снабженцев.

Митрошин в сердцах откинул книжку:

— Очень это несправедливо…

— Молчи, — оборвал его Моргунов. — Человека, — он показал на меня толстым волосатым пальцем, — человека назначают главным инженером треста. Он отказывается, не хочет бросать коллектив… в том числе тебя, Митрошин. А ты кричишь на него.

На миг стало тихо. Все смотрели на меня. Митрошин медленно собирал свои книги.

— Чудак, — вдруг громко сказал прораб Анатолий.

— Ну-ну! — погрозил ему Моргунов.

Потом оперативка снова пошла своим ходом.

Я молчал и думал, что вот завтра утром снова придется ловчить, добиваться, чтобы Моргунов отменил некоторые свои распоряжения, часть которых невыполнима, а другая часть, с моей точки зрения, вредна. Ох уж эта должность главноинженерская! Тут мало знать, любить свое дело, уметь… и прочая, и прочая. Нужно еще быть дипломатом. Ибо в большинстве случаев нет на стройке ни начальников, ни главных инженеров; они выполняют одну и ту же работу, с той лишь разницей, что у начальника все права, а у главного инженера — одни обязанности.

Оперативка закончилась.

Когда все вышли, Моргунов укоризненно спросил:

— Чего ты все время молчал?

— Не хотел спорить, но кое-что придется…

— И не думай, — прохрипел Моргунов. — Ничего не отменю.

— Утро вечера мудренее.

— Я говорю, не думай! — Моргунов начал вскипать.

Зазвонил телефон. Моргунов несколько минут слушал, прижав телефонную трубку к большому волосатому уху, потом сказал:

— Он отказывается… А вот так… Это вам показалось, товарищ Левшин. Не хочет он от нас уходить… Пожалуйста. — Он протянул мне трубку.

Жалко, что приходится разговаривать с Левшиным по телефону, с каким удовольствием я бы посмотрел сейчас на него.

— Это вы? — недовольно спросил Левшин.

— Я.

— Что это вы выдумываете? Фокусы строите. Ведь вы же не возражали в беседе со мной?

— Я с вами не беседовал.

— Как это не беседовали?

— А так, — холодно отрезал я. — Вы говорили за себя и за меня и приказали идти думать.

Он что-то хотел добавить, но я перебил его:

— Может быть, разрешите хотя бы по телефону высказать свое мнение? — Я наслаждался своей твердостью и холодностью. Моргунов играл карандашом, он внимательно слушал разговор. — Так вот, я хотел тогда сразу согласиться с вами: ваши замечания о моей молодости, легкости и прочее — совершенно справедливы.

Левшин кашлянул в трубку.

— Я отказываюсь от вашего предложения.

— Так… хорошо… — медленно произнес он. — Хорошо… Вы, наверное, просто ничего не поняли… Подумайте.

— Мне нечего думать, — начал было я, желая продолжить столь приятный для меня разговор, но в трубке послышались частые гудки.

— Что он ответил? — заинтересованно спросил Моргунов.

— Повесил трубку.

Моргунов рассмеялся:

— Ты, кажется, малость перегнул, парень. — Он встал. — Пойдем.

Мы вышли на площадку.

Обыкновенно, когда пишут о стройке, немедленно начинают гудеть экскаваторы и бульдозеры, непрерывным потоком мчатся груженые машины, башенные краны куда-то к солнцу (а вечером к луне) легко подымают «будто невесомые тяжелые панели»…

Это все так, честное слово. Но авторы порой забывают, что на стройке наступает время, когда уходят экскаваторы и бульдозеры, демонтируются краны и начинается отделка здания. (Об этом, к сожалению, часто забывают и строители.) И тогда на площадке тихо.

— Куда подевались монтеры? — недовольно спросил Моргунов.

И вдруг, словно по его приказу, на крышах домов, на мачтах зажглись прожекторы. Они осветили площадку, где только недавно шел монтаж: подкрановые пути, брошенные башенными кранами; несколько сиротливых штабелей плит, ошибочно завезенных на площадку; две большие кучи строительного мусора, которые бульдозер собрал как раз под плакатом: «Не забудь, строительный мусор — это бывшие материалы»; металлические ящики для раствора, еще по-зимнему утепленные войлоком и досками, и плакаты, призывающие срочно, немедленно, в аварийном порядке закончить монтаж… Плакаты уже, правда, снимали.

Мы подошли к корпусу. Тут Моргунов, надавав мне кучу заданий, начал прощаться:

— Смотри проверь внимательно. К праздникам, хоть кровь из носу, нужно сдать корпус, — строго сказал он. — А я поехал. Напрасно отказываешься от треста. — Он пожал мне руку и шутливо добавил: — Чем выше начальство, тем легче работать.

— Вижу.

— Но-но, смотри мне! — Моргунов резко повернулся и быстро зашагал к выходу.

Хотя было уже восемь часов, в прорабской еще сидели люди. Анатолий еще не остыл после оперативки, и на его худых, впалых щеках были красные пятна.

— Ну вот вам еще одна новость, — сердито сказал он, увидев меня. — На четырех этажах отделку уж закончили, поставили пластмассовые крышки… вор появился.

— Как вор? — удивился я.

— Вот так, — захрипел мастер Агафон Иванович. — Понимаете, ворует ежедневно пять крышек.

— Что же делать? — спросил я.:

— Я предлагаю, — солидно вставил практикант Владик, — снять отпечатки пальцев.

— Чепуха, — возразил Агафон Иванович, — это, наверное, фэзеушник. Поймать и уши оторвать!

— Капкан, — мрачно произнес участковый механик, придерживая рукой вздувшуюся щеку (когда болят зубы, человек жаждет смерти своих ближних).

Спор разгорелся. Анатолий требовал, чтобы привели служебную собаку.

— Что вы, Анатолий Александрович, что вы! — испуганно перебила прораба архитектор. Она встала, провела рукой по гладко причесанным волосам. — Еще искусает его. Знаете что, давайте напишем вору, объясним, что скоро комиссия, попросим… Ну что вы смеетесь?

Громче всех смеялся Агафон Иванович.

— Попросим… Он на поллитру, подлец, собирает, а, вы ему… «попросим».

Спор начал выходить за служебные рамки, и, чтобы прервать его, я попросил Анатолия сопровождать меня.

Мы осмотрели все помещения и добрались до последнего, пятого этажа. Работы шли к концу. Но ведь нужно еще убрать корпус.

— Хорошо, Анатолий Александрович, — проникновенно начал я, — но сейчас…

Он не дал мне договорить.

— Знаю, знаю о чем может говорить сейчас главный инженер… Хотите, я скажу за вас? Хотите?

Невольно улыбнувшись, я кивнул.

Он взъерошил рукой волосы, очевидно копируя меня, и сладким голосом сказал:

— Как хорошо, Анатолий Александрович, — почти все закончено. Но вы знаете, на госкомиссии нужно показать товар лицом. Давайте посоветуемся! — И снова уже своим обычным раздраженным голосом добавил: — Вы это слово «посоветуемся» обязательно добавите… Это у вас стиль такой. Вы уже все давно решили, но хотите меня этим «посоветуемся» ублажить.

Мы вышли на лестничную площадку. Анатолий ударил рукой по перилам:

— Ну, а если я не хочу советоваться? Если я просто хочу убрать?

— Конечно, Анатолий Александрович, конечно — убрать. Только как, какими силами? Ведь чтобы…

— Корольков! — перегнувшись через перила, вдруг закричал Анатолий. — Сергей!

— Корольков… Сергей… Корольков! — подхватили на всех этажах. — Корольков, бегом к прорабу…

Анатолий усмехнулся:

— Сколько рабочих, по-вашему, нужно поставить на уборку? — резко спросил он.

— Я… думаю, по примеру прошлых больниц. На каждый этаж десять человек. Всего пятьдесят, наверное, дня на два.

— Сергей! — снова позвал прораб Анатолий.

— Корольков! — гремели этажи.

— Чего вы раскричались, Анатолий Александрович? Я тут.

Мы обернулись. В своем обычном синем комбинезоне, перетянутом солдатским ремнем, улыбаясь, стоял Корольков.

— Здравствуйте, Виктор Константинович! — Он протянул мне руку.