— Правильны.
— Что же я могу сделать, таковы нормы и расценки…
— Таковы нормы и расценки! — закричал Мишка и ударил рукой по столу.
— Подожди, Михаил, — отстранив его, впервые заговорил Бондаренко. — Применены государственные нормы и расценки — так, Виктор Константинович, государственные? И вы тут ничего поделать не можете. Так?
Я понял, что сказал не то. Но было уже поздно.
— Люди вам доверили большую должность. Вы обязаны отвечать за них, а вы за государство прячетесь. — Он задохнулся от волнения. На его лице появились красные пятна.
С тех пор прошло много времени. Но и сейчас я вижу перед собой его худое гневное лицо.
— Ведь мы вас предупреждали. Не надо было переводить на кинотеатр так много рабочих, — почти шепотом сказал Бондаренко.
В комнате повисла гнетущая тишина. Мысли мои судорожно метались.
Я позвонил Кутенкову. Он очень любезно ответил на мои вопросы, но даже по телефону я видел, как он наклоняет голову и с наглым смирением смотрит на меня.
Нет, он ничего не может сделать. Он оформил все, что полагается, пусть остальное оформляет начальство, ну заместитель управляющего или…
Я понял его «или» и медленно повесил трубку. Бондаренко сидел и смотрел перед собой невидящим взглядом. Мишка уже поостыл и иронически поглядывал на меня.
Помедлив, я нажал кнопку звонка и попросил секретаря вызвать главного бухгалтера. Через несколько минут в комнату вошла миловидная женщина. Я с удивлением посмотрел на нее, мне почему-то казалось, что главным бухгалтером должен быть пожилой мужчина, обязательно в золотых очках.
Она сказала, что зовут ее Лидией Дмитриевной и что ей очень приятно познакомиться с новым главным инженером. Но с той же милой улыбкой она отказала мне во всем.
— Посудите сами, Виктор Константинович. Ну, предположим, я оплачу бригаде Бондаренко по среднему заработку, хотя это и незаконно. Но ведь такое положение у всех, кто работал на кинотеатре. Не могу же я половине коллектива платить по среднему. Да и откуда? Вы оттянули на кинотеатр много рабочих, управление не выполнило план, банк на зарплату даст очень мало денег.
— Но, Лидия Дмитриевна, мы-то при чем? — спросил Мишка. — Мы работали с большим напряжением. Ведь мы предупреждали его, — Мишка кивнул головой в мою сторону, — что перевод бригад Семенова и Лизовина ни к чему. Мы бы и сами справились. А у них, видите ли, характера не хватило. Моргунов приказал, а они испугались.
Лидия Дмитриевна промолчала и сочувственно посмотрела на меня. Я снова снял трубку и позвонил Моргунову:
— Николай Митрофанович, помогите. Не могу выплатить зарплату; не хватает фонда…
— А я тут при чем? — грубо оборвал он меня.
— Но вы ведь сами давали мне указание переводить рабочих на кинотеатр. Я послушался вас, а теперь…
— Послушался, послушался. Ишь какой послушный мальчик у нас на должности главного инженера. Я давал указание главному инженеру, а он должен был решать. Все. У меня нет времени. — В трубке раздались частые гудки — Моргунов прервал разговор.
Что еще я мог сделать?! Я обернулся к Лене, которая все это время сидела у окна. Она вздохнула:
— Я понимаю и очень сочувствую, Виктор Константинович, но поверьте, ничего сделать не могу. Ведь вы не хотите, чтобы я пошла на прямое преступление и выписала фиктивный наряд.
Круг замкнулся. Мне не к кому было больше обращаться. Молчание прервал Мишка, он поднялся:
— Пошли, хлопцы, чего тут сидеть. Вы видите, с кем приходится иметь дело. Ему что, он получает оклад. Плохо работает — оклад, хорошо работает — оклад. Не выполнил план — оклад. Оставил рабочих без зарплаты — все равно оклад. Эх, жалко, женщины здесь, я сказал бы, кто он.
Я сидел опустив голову. Добил меня Бондаренко. Он поднялся:
— Подожди, Михаил. Все это так, но дело не только в зарплате. Если б главный инженер просто ошибся! Но ведь он сознательно пожертвовал благополучием коллектива, лишь бы сдать кинотеатр. А сейчас в кусты. Разве это главный инженер? Только нам с вами больше не по пути, — медленно, растягивая слова, сказал он мне, — нам придется уйти из этого управления.
Да, я знал хорошо конструкции. Не забыл даже расчеты статически неопределимых рам. Знал механизмы и технологию. Я был официально назначен главным инженером, но не стал им. Сейчас это для меня было ясно, и я решился:
— Я виноват, Бондаренко, я действительно не могу быть главным инженером, но тебе не нужно уходить из этого управления. Зарплату бригаде прибавить я не могу, но другое в моих силах. Я сейчас поеду в трест и подам заявление. Ты оставайся, уйду я.
И хотя, по сути, я признал свое бессилие, я впервые за все десять дней почувствовал себя командиром. Я принял решение, и ни Моргунов, ни главный бухгалтер, ни нормировщица Лена не в силах его отменить. Нет такого закона заставить человека работать главным инженером, если он сам твердо решил, что не годится, не умеет, не имеет данных для этого.
Как часто человек не находит своего правильного места в жизни, потому что не находит в себе сил сказать: «Нет, не гожусь». Я сказал «нет», и это была моя первая заслуга за все десять дней работы главным инженером.
И сразу я почувствовал, как изменилось поведение остальных. С лица Лидии Дмитриевны спорхнула жалостливая, сочувствующая улыбка, прямее сел на клеенчатом диване дружок Мишки монтажник Вася Кириллов, и хотя Мишка сказал: «А нам все равно, мы уже знаете сколько инженеров пережили?» — он не хлопнул дверью, как сделал бы это раньше, а тихонько закрыл ее за собой. За ним вышли другие. Только Лена осталась сидеть у окна. Но вот и она встала.
— Может быть, не надо так резко, Виктор Константинович? У кого не бывает ошибок, — это было сказано мягко и неуверенно.
Я промолчал.
И вот я снова в приемной управляющего трестом. Как мало прошло времени с того момента, когда меня вызвали сюда и поздравили с назначением. Но все это уже далеко в прошлом. Я не стал дожидаться очереди, прошел мимо седовласой секретарши, удивленно поднявшей на меня глаза, и, не постучав, открыл дверь кабинета.
Мой управляющий был не один. В черных глубоких креслах у стола сидели Моргунов и кадровик, тощий молодой человек с голодными глазами.
— А, победитель явился. Привет, но, прости, я очень занят, — сказал управляющий.
— Мне очень нужно…
Николай Николаевич пристально посмотрел на меня. Очевидно, мой вид ему что-то подсказал. Он указал мне на стул и коротко сказал:
— Хорошо, подожди.
Когда Моргунов и кадровик вышли, он вопросительно посмотрел на меня. У него было очень усталое лицо, волосы, аккуратно зачесанные назад, были совершенно белые.
— Плохо у меня. Совсем плохо, Николай Николаевич.
Он помолчал. Потом позвонил секретарше и попросил никого не пускать.
— Но ведь там ждут из главка, — укоризненно сказала она.
— Извинитесь за меня. Но им придется подождать.
Я коротко рассказал о моем утре и протянул заявление.
— Я сдал кинотеатр, Николай Николаевич, но сегодня мне доказали, и я понял, как далеко еще мне до главного инженера.
Он взял мое заявление. Машинально разгладил его и положил на стол.
— Моргунов тут ни при чем. Он выполнял мое приказание сдать кинотеатр. Напрасно ты его обвиняешь. Виноват ты. Конечно, главное — коллектив, люди, но и объекты надо сдавать.
Он помолчал, потом очень хорошо улыбнулся и сказал:
— Вот тут и искусство инженера. Ты думаешь, если знаешь технику, то ты уже инженер. Нет, у нас не проектная контора, этого мало…
— Так что же, я не должен был слушаться Моргунова? — прервал я Николая Николаевича.
— И да, и нет. Ты обязан был слушаться, когда Моргунов требовал такие-то работы сдать в такой-то срок по графику. Но как выполнить эти работы, сколько рабочих поставить — это дело твое. Тут ты должен был проявить характер… Ты отвечаешь за коллектив, а не Моргунов.
Он встал, обошел стол и тяжело опустился в кресло, стоявшее напротив меня.
— И вот что, Виктор. Сейчас уходить нельзя. Понимаешь, это будет трусость. Ты должен исправить положение. Следующий месяц организуй работу так, чтобы бригада Бондаренко и остальные хорошо заработали… а потом уходи, если хочешь.
Он наклонился, положил руку мне на плечо и, сощурив глаза, властно сказал:
— Уходи, когда исправишь. А сейчас ступай работать, я очень занят.
Он молча проводил меня до дверей. Но когда я уже выходил из кабинета, он вдогонку сказал:
— Не забудь про гараж. В этом месяце сдача.
Я вспоминаю первое оперативное совещание, которое я провел в своем управлении. Нет, оно не было похоже на первую оперативку из книги «Битва в пути». Тут не было Вальгана, начальник был болен, да и не походил он на Вальгана. Мне никто не мешал, не возникали острые человеческие конфликты.
Конечно, я мог бы в этом рассказе придумать начальника или секретаря партийной организации, которые меня невзлюбили. Но вот он сидит напротив, меня — секретарь парторганизации, прораб гаража Ромашков; на его худощавом милом, молодом лице написана только одна усталость. Нелегко после длинного дня забот через весь город ехать на оперативку. Правда, с дивана насмешливо смотрит на меня Кутенков. Но я знаю, что в нашем управлении он уже больше не будет пакостить. Через несколько дней он переводится в ремонтную организацию, там он уже договорился.
Нет, у меня один недуг — моя мягкость и неуменье организовать большой коллектив, один конфликт — с самим собой.
— Начнем, Виктор Константинович, как всегда, с Ромашкова, со сдаточных объектов? — начал листать книгу Кузьмич, наш снабженец, или, как он сейчас именуется, замначальника.
Я следил за его крепкой рукой с короткими пальцами.
— Нет, — отрицательно покачал я головой.
— Тогда с Кутенкова, у него, наверное, вопросов мало, — с готовностью подсказал Кузьмич.
— Нет, начнем с зарплаты.
— Виктор Константинович хочет рассказать про кинотеатр, как он там шуровал, — смиренным тоном, наклонив набок голову, сказал Кутенков.
Все засмеялись.
— Я думаю, Кутенков, о кинотеатре нечего говорить, все, наверное, знают, как я там отличился, а вы мне помогли, — в тон ему ответил я.
Все снова засмеялись и с интересом посмотрели на Кутенкова. Что он ответит?
Но он молчал.
Тогда подробно, не щадя себя, я поведал о работе на кинотеатре, о разговоре с бригадой Бондаренко и управляющим трестом. А потом попросил откровенно высказаться о положении дел в управлении.
Я получил сполна то, что просил. С грубоватой откровенностью они, люди дела, критиковали меня за аврал на кинотеатре. Я понял — еще один такой кинотеатр, и управление развалится. Но когда совещание закончилось и мы вышли все вместе, я знал, что могу рассчитывать на их поддержку.
А на следующий день позвонил управляющий трестом:
— Как со сдачей гаража?
— Отстают субподрядные работы, Николай Николаевич.
— Выезжайте сейчас туда. Мы собираем всех субподрядчиков.
В маленькой недостроенной проходной гаража много народу, накурено. Я сижу сбоку стола, а председательствует Николай Николаевич. Он умело ведет совещание: где шутка, где скрытая угроза — и один за другим сдаются наши смежники. Вот Агашкин, — полный, грузный сантехник, сокрушенно вздыхает:
— Прижал ты меня, Николай Николаевич! Да, чертежи на вентиляцию я получил. Стиль-то какой стал у генеральных подрядчиков, а? — обращается он к собравшимся. — Я ему говорю, что чертежей у меня нет, а он проверяет в техническом отделе и доказывает, что чертежи у нас уже месяц лежат… Да, с людьми трудновато. Но прижал, ничего не поделаешь. Завтра перевожу. Не веришь? Слово чести, перевожу.
— Ну, раз «слово чести», — значит, через пару дней дополнительная бригада будет, — под смех присутствующих говорит управляющий.
— Это ты напрасно, — вскипает Агашкин, — вот увидишь, завтра люди будут.
Потом мой управляющий взялся за отделочников. Как ни брыкался Пункин — и кулачком махал, и клялся, — ему пришлось признаться: отделочников надо добавить. Но, уже сдавшись, он подложил мину под меня.
— А что же, Виктор Константинович думает обойтись наличными рабочими… или ваши требования только к субподрядчикам? — с ехидством спросил он Николая Николаевича.
Вот пришел и мой черед. Управляющий провел пальцем по графику:
— Да, вы правы, Пункин. Придется и нам перевести на гараж рабочих. Сдача под отделку бытовок задерживается. Наружные работы… А-а, наши отстают. Какие бригады, Виктор Константинович, переведешь сюда?
Я промолчал. Со времени сдачи кинотеатра прошло только двенадцать дней. Я помнил, крепко помнил утро после сдачи.
— Я тебя спрашиваю, Виктор Константинович? — управляющий посмотрел на меня. Я понял, что он раздосадован и, главное, удивлен.
— Я обеспечу график наличными рабочими, — ответил я. — Я прикинул, их хватит.
— Вот видите, Николай Николаевич, видите? Из нас вы душу выколачиваете, а главный инженер вашего СУ с вами не согласен и поступает по-своему.
В комнате стало тихо. Я нарушил великое «табу» — установленный порядок на оперативных совещаниях. Я возражал своему управляющему в присутствии смежников.
— Вы не правы, товарищ Пункин, — сказал я. — Между нами есть разница. Вы приезжаете сюда раз в неделю на совещания, а я тут бываю каждый день и, если увижу, что мы не справляемся…
— Эти песенки и я пою, — прервал меня Пункин. — Но думаю, что указания Николая Николаевича обязательны для всех. — Он встал и, наклонившись к моему управляющему, резко спросил: — Так или не так?
— Я уже сказал, — медленно, отчеканивая каждое слово, произнес Николай Николаевич, — наше управление тоже усилит стройку рабочими.
— Хорошо, я это проверю, — сказал Пункин.
Совещание закончилось. Мы вышли во двор гаража.
Кряхтя и кляня всех автоконструкторов, залез в маленький «Москвич» Агашкин. В автомобиль неизвестной породы сел Пункин. Большая группа участников совещания, оживленно переговариваясь, пошла на троллейбусную остановку.
Вот тогда и состоялся наш разговор с Николаем Николаевичем. Мы стояли во дворе молча, пока не разъехались машины. По внутреннему радиовещанию наш доморощенный диктор объявил:
— Внимание. Семнадцать часов. Конец работы первой смены, начало второй смены. Внимание…
Николай Николаевич усмехнулся и подобревшим голосом сказал:
— Порядок наводишь?
— Стараюсь, но вот не дают.
— Кто не дает? — удивился он.
Я не ответил. Он понял и снова нахмурился.
— Рабочих переведешь сюда завтра. Об исполнении доложишь.
Я не успел ответить, он направился к машине и с силой захлопнул дверцу.
Машина тронулась и снова остановилась. Опустив боковое стекло, Николай Николаевич крикнул:
— Садись.
— Спасибо, мне нужно остаться со второй сменой.
— Ну, как знаешь.
Машина выехала за ворота и исчезла.
Я остался один. Нет, я решил твердо — больше рабочих на гараж переводить не буду. То, что было на кинотеатре, больше не повторится. И утра такого, как было после сдачи, тоже не будет.
Ко мне подошел производитель работ этого объекта Ромашков. Вот сейчас, отдохнувший, свежевыбритый и подтянутый, он кажется очень юным.
— Вы простите меня, — улыбаясь, он протягивает мне руку. — Я не смог вас предупредить о том, что не буду в первой смене. Наш мастер Кирилл Александрович сегодня сдает вечером зачеты в институте. Я его подменил.
Мне он очень симпатичен. И я понимаю, почему коммунисты управления доверили ему пост секретаря. Кроме деловой хватки он обладает еще одним неоценимым качеством — он любит людей. А люди хотят, чтобы их любили, верили им.
Я рассказал Ромашкову об оперативке. Он покачал головой;
— Да, положение серьезное. Люди нужны, конечно, По я вас понимаю. Может, переведем хоть пару бригад?
— Нет, Ромашков, это твердо. Переводить рабочих не буду. Пойдем к бензохранилищу, пораскинем мозгами.
Напротив здания гаража, у дороги, бригада Бондаренко заканчивала подготовку к приемке бетона. Внизу, в котловане, устанавливалась внутренняя опалубка, а наверху Бондаренко и Мишка мастерили лотки для спуска бетона.