— Вот видишь, — удовлетворенно говорил Беленький. — Рыба, настоящая рыба!
У входа в двухэтажный особняк, где расположилось управление Беленького, висели две солидные черные вывески, на которых золотыми буквами была выписана вся родословная стройуправления.
Секретарь, молодая девушка с сияющими глазами, попросила меня присесть в кресло, пока она доложит.
— Я мигом сбегаю, — успокоила она меня.
— А что, его разве нет? — спросил я, но она уже исчезла за величественной дубовой дверью кабинета.
Через несколько минут она появилась, еле переводя дыхание.
— По… пожалуйста, заходите… Фу, уморилась!
Я никогда еще не видел такой длинной комнаты. Где-то в ее конце, за письменным столом, маячила очень маленькая фигурка Беленького. Действительно, чтобы за две-три минуты побывать у его стола и вернуться в приемную, секретарю нужно было «сбегать».
Я пошел к месту расположения Беленького. Он, улыбаясь, заговорил, сильно жестикулируя, но я ничего не слышал, точь-в-точь как перед экраном телевизора, когда выключен звук.
Наконец я добрался до его стола. Всю вступительную часть я не слышал, Беленький заканчивал:
— …смотри, что эти подонки придумали!
Я сел на стул.
— Подождите, Дмитрий Федорович, я отдышусь. А что, в план развития транспорта Москвы вы не включили новое маршрутное такси: «Дверь кабинета — письменный стол»? — спросил я.
Он громко рассмеялся.
— А ты, Виктор, не лишен юмора, — покровительственно заметил он. — Понимаешь, этот подонок заказчик не платит за временные сооружения гостиницы…
Я терпеливо ждал, пока Беленький изольет душу. Но когда он принялся за «свеженький» анекдот, я перебил его:
— Поехали, Дмитрий Федорович, в «Аврору».
Беленький тоже, очевидно, понял мое настроение, с легкостью бросил начатый анекдот, но ехать отказался.
— Куда, куда? Да моей ноги там не будет!.. Чтоб я этому подонку еще сдавал «Кету»?!
— Ну, как хотите, поеду сам. Но не обижайтесь, если на месте я дам указания прорабу.
— Пожалуйста… Слушай, Виктор, — он тоже встал, — ты на меня не обижаешься?
— За что? — Я направился к двери.
Беленький шел рядом.
— За то, что я выступил против твоих предложений на техсовете.
— Нет, не обижаюсь. Видите, заехал к вам.
— Я тебя знаю, ты виду не покажешь. Мягкий, мягкий, а своротить тебя в сторону трудно…
Беленький улыбнулся, показав частокол стальных зубов.
— Пойдем назад к столу, договорим… Или знаешь что, давай я тебя подвезу на «Кету».
— Не нужно меня подвозить, вот если вы тоже туда со мной, — пожалуйста.
— Ладно, поехали… Ух какой принципиальный!
Мы вышли в приемную.
— Ниночка, если будут звонить, — важно говорит Беленький, — я с главным на «Кете».
— Хорошо.
Мы садимся в машину. Беленький плавно трогает «Победу» с места.
— Вот что, Виктор, я тебе скажу, только секретно. Да? Хорошо? Знаешь, многие тогда на техсовете переменили о тебе мнение. Большое дело ты задумал… Моргунов за тебя, я тоже. Убедим Визера и на следующем собрании все вместе так дадим управляющему… Ты держись начальников СУ, мы вместе такое сделаем!
Я отрицательно покачал головой.
— Почему? — вдруг жарко зашептал Беленький. — Он знаешь как под тебя копает?
— Новое дело, которое мы все должны организовать, — дело чистое. А то, что вы предлагаете, — сговор, склока.
Мы подъезжали уже к стройке. У Беленького было растерянное лицо.
Я тронул его за плечо.
— Я понял, Дмитрий Федорович, вы меня проверяли, — сказал я. — Правда?
Он смотрел прямо перед собой.
— Думаю, что я прошел проверку. И надеюсь, вы больше не будете ее повторять?
— Какая проверка, о чем ты говоришь, Виктор? — не понял он.
— Это была проверка, — настойчиво повторил я.
Некоторое время мы ехали молча.
— Да, это была проверка, — наконец сказал он.
— Первая и последняя?
— Да, последняя. Я уважаю вас, Виктор Константинович.
— Тем более.
В прорабскую Беленький входил, уже вполне успокоившись после нашего разговора. Он по-хозяйски толкнул большую рыжую собаку, которая лежала у входа и даже не поднялась при нашем появлении. Прораб гостиницы Ковалев, несколько располневший, добродушный человек, тут же согласился, что пес ведет себя невежливо и что это будет в дальнейшем учтено.
И вообще Ковалев был заранее согласен со всеми возможными нашими замечаниями. Он придвинул к себе листок бумаги, на котором записал: «а)Собака».
После этого он записал еще несколько указаний Беленького и вопросительно посмотрел на меня.
У него были открытые ласковые голубые глаза, в которых светилась такая же открытая душа, готовая вобрать в себя всех начальников и умиротворить их.
В этом же духе он действовал при обходе стройки. Собака, получив соответствующее внушение, чинно следовала за нами.
Это была трудная задача — через две недели сдать гостиницу в эксплуатацию. Стройка как будто иллюстрировала все наши недостатки. Мы вернулись в прорабскую. Ковалев перевернул листок бумаги, снова вопросительно посмотрел на меня, но когда я увидел его стол, заваленный различным хламом, — я понял участь этих записей.
Беленький занял кресло прораба; я и Ковалев сели напротив; собака снова легла у дверей.
— Ну? — спросил Беленький. — Плохо?
— Очень плохо, — любовно согласился Ковалев.
— Что будем делать? — грозно спросил Беленький.
— Сдавать гостиницу, — бодро ответил Ковалев.
— Что вам нужно? — Беленький взял карандаш и задумчиво постучал им по своим стальным зубам. — Что вам нужно?
— Рабочих.
— У вас уже больше двухсот рабочих, — вмешался я, — и никто не имеет аккордных нарядов, не знает, за что работает.
— Это вы правильно заметили, — обрадовался Ковалев. — Я сейчас запишу.
— Что ты все пишешь, а толку никакого! — закричал Беленький.
— Вот что, Дмитрий Федорович, — я поднялся, — завтра привезу сюда субподрядное начальство, а вы обеспечьте ежедневную разнарядку после работы. Я сегодня это проверю.
— Вам звонила два раза какая-то женщина.
Я посмотрел на секретаршу, ожидая очередного сюрприза, но, кроме голубого пиджачка, сильно расклешенного по бокам, ничего нового не было в ее туалете.
— Хорошо. Вы не знаете, Васильев у себя?
— Да.
Я позвонил ему.
— У меня к вам дело, Валентин Михайлович, где мы можем поговорить?
— Я сейчас зайду к вам, — ответил Васильев.
— …Скажите откровенно, вам, наверное, приятно быть в роли «рыцаря печального образа»? — минут через десять спрашивал он меня.
Мы сидели за длинным столом друг против друга. Только что я рассказал ему всю историю с диспетчеризацией и просил помощи.
Я засмеялся:
— Я уже и сам об этом думал… Ну и, по правде говоря, не хотелось лишний раз просить.
— Все сам, да? — Васильев усмехнулся.
…Васильев взялся за дело энергично. В шесть часов вечера он созвал партийное бюро. Оно собралось, как это обыкновенно принято в учреждениях, в кабинете управляющего.
— Тут главный инженер просит ему помочь.
Я объяснил присутствующим положение. Главный механик и Васильев поддержали меня, Костромин и Обедина высказались против.
— Вы хотите слова? — спросил Васильев управляющего.
Тот молчал.
— Ну что ж, — резко сказал Васильев. — Я вижу, что большинство против, придется обратиться за помощью…
— А как вы определили, что большинство против? — лениво спросил управляющий, поигрывая ручкой.
— Ну как же? Костромин, Обедина, вы…
— Вы ведь не слышали моего мнения.
— Нет, не слышал, но главный инженер уже к вам обращался.
Управляющий повернул ко мне голову:
— Я разве вам отказал?
— Вы ничего мне не ответили.
— Да, я не ответил, — все так же лениво сказал управляющий. — А сейчас я думаю так: в тресте есть пять вакантных должностей. Их можно использовать для диспетчерской.
— Но почему же вы раньше не помогли? — спросил Васильев.
— Видите ли, — любезно сказал управляющий, — когда секретарь парторганизации, которого мы выбирали, так энергично поддерживает предложение главного инженера, то мне остается только согласиться. Ведь так?!
— Это что-то новое в жизни треста, — усмехнулся Васильев.
— Тогда я снимаю свои возражения, — мило щебетнула Обедина.
— Я, как и раньше, против, — сказал Костромин.
Управляющий улыбнулся:
— Ничего не поделаешь, Владислав Ипполитович человек принципиальный… И вот что я еще хотел сказать: насколько я понял, Виктор Константинович с присущей ему настойчивостью через некоторое время поставит вопрос о следующих пунктах своей «программы»… — Это слово он произнес подчеркнуто иронически. — Создать управление обеспечения, по-новому организовать подготовку производства. Прошу иметь в виду, что тут я уже помочь не смогу. Даже если еще раз соберется бюро. Это дело уже не в моей компетенции… Вы мною довольны, Валентин Михайлович?
— Да.
Управляющий наклонил голову:
— Это для меня большая награда.
После бюро я зашел к себе. Звонил телефон. Мне всегда казалось, что у каждого телефона свой характер. У моего, безусловно, нервы были не в порядке, он непрерывно трещал: кто-то хотел заказать билет в кино или настойчиво требовал Наташу. Я уверен, что мой телефон специально перехватывает сигналы, адресованные другим аппаратам.
Сейчас, когда я снял трубку, глуховатый женский голос сказал:
— Здравствуйте, Северская говорит.
Подозревая, что это шалости моего телефона, я ответил:
— Пожалуйста, наберите правильно номер.
— Да это я, Лидия Владимировна!
— Простите, не знал вашей фамилии. — И вдруг я понял, что очень долго, целый век или больше, жду этого звонка. — Я так рад, что вы позвонили.
— Николай Николаевич просил меня передать вам письмо. Или, может быть, лучше отослать письмо по почте?
— Я подъеду к вам. Вы на работе?
— Да, через час кончаю… но за мной должны заехать.
Я промолчал.
— Алло… алло, куда вы исчезли?
— Я не исчез, мой дорогой доктор. Я вот думаю, почему это мне в жизни все так трудно дается? Миллионы людей назначают встречи, другие миллионы охотно дают согласие. Только микроскопическая часть человечества получает отказ… и, конечно, я в ее числе.
Она рассмеялась:
— Что-то вы очень смело разговариваете, помнится, раньше вы даже заикались.
— Я смелый только по телефону, Лидия Владимировна.
— Ну ладно, Виктор… Константинович, приезжайте ровно в восемь.
У меня было в запасе пятнадцать минут. Четверть часа — это много. Я мог просмотреть семь-восемь писем, позвонить один раз Беленькому или три раза обыкновенным смертным, мог начать просмотр проектного задания нового корпуса, много я мог сделать за эти пятнадцать минут, но я просто сидел.
В десять минут восьмого мне позвонил прораб Ковалев, приятным голосом, как о большом достижении, он сообщил, что на десятом этаже гостиницы разорвалась труба, вода заливает нижние этажи.
— Что делать? — спокойно спросил он.
— Как что делать? — закричал я. — Пусть дежурный слесарь закроет магистраль.
— Нет слесаря, — ответил Ковалев.
— Сами!
— Искал уже. Может, вы приедете? В нашем управлении уже никого нет.
…Я опоздал. В вестибюле больницы прогуливалась уже знакомая мне дежурная.
— Что ж это вы! Лидочка ждала вас целых двадцать минут… Вот оставила вам, — она протянула мне объемистый пакет. — Что с вами? У вас вся рубашка мокрая!
— Да вот, авария на стройке случилась, — пробормотал я, рассматривая письмо Николая Николаевича.
— Авария? А у нашего Сперанского никаких аварий, примчался сюда сразу, как только Лидочка ему позвонила.
— Вы не могли бы мне дать ее домашний телефон? — спросил я, уклоняясь от разговора о Сперанском.
— Не имею права. — Она подошла ко мне. — Но если б я даже дала вам телефон, все равно вы сегодня не дозвонитесь к ней. Уж я знаю.
— Извините, всего хорошего. — Я повернулся и пошел к двери.
— Постойте, — она быстро назвала номер.
…По этому телефону я звонил несколько раз. Даже в два часа ночи Лидии Владимировны не было дома.
Я проснулся с тяжелым чувством утраты. Шел дождь, низко висели темные облака.
Но надвинулись заботы — маленькие, средние, большие, как всегда по утрам. Главной из них была организация диспетчерской. Где взять людей?
И вот, когда я уже совсем предался отчаянию, провидению было угодно не оставить меня в беде, — кажется, так писали в старинных романах. Посланец провидения явился ко мне в образе практиканта Владика, вернее, уже не практиканта. Красненький ромбик на лацкане его пиджака со всей убедительностью извещал всех, что отныне Владик принадлежит к могучей когорте инженеров.
Пока рано утром я ездил на «Кету», Владик успел ознакомиться с положением дел в тресте. С секретарем он обстоятельно, со знанием дела обсудил проблемы современной одежды и украшений. Они пришли к выводу, что в женском платье нужно добиваться максимальной яркости цветов. Владик одобрил серьги и бляху, которые уже носила она, и настоятельно рекомендовал перстни с крупными камнями. К управляющему он, конечно, попал вне всякой очереди.
Перед Костроминым Владик вытянулся так, что начальник технического отдела Топорков, мастак по этой части, даже позеленел от зависти. Несмотря на то что Костромин дважды приглашал его садиться, Владик остался стоять, внимательно слушая все возражения Костромина против диспетчерской.
Он позволил себе почтительно напомнить уважаемому Владиславу Ипполитовичу, что в одной из его статей (эти статьи Владик, получив направление в трест, разыскал в читальне и прочел) упоминалось о диспетчеризации. Костромин так был поражен эрудицией Владика, что важно согласился: при некоторых обстоятельствах диспетчеризация возможна.
Обедину, которая по возрасту годилась ему в мамаши, Владик называл только Ирочкой. Сердце Ротонова растаяло после того, как Владик выслушал его длиннейшую речь. Владик не удирал от него, не прерывал, и Ротонов, тряся головой, поклялся, что Владик может полностью на него рассчитывать.
Все это Владик рассказал мне, демонстрируя предельную откровенность. Он сидел напротив меня, блестя озорными мальчишескими глазами, его остренькое личико было почтительно, но я знал, что эта откровенность тоже продуманный психологический ход.
Он даже сделал мне замечание:
— Как это вы, Виктор Константинович, умудрились в таком ясном деле, как диспетчеризация, нажить себе столько противников?
— Сам не знаю, Владик. Но зато теперь, я надеюсь, все будет в порядке.
Владик снисходительно усмехнулся, как это обыкновенно делают опытные велосипедисты или конькобежцы, глядя на смекалистых новичков.
— А что это значит: диспетчеризация? — вдруг спросил Владик. — Это что — сидеть за столом и все время кричать по телефону?
Я был несколько озадачен такой прямой постановкой вопроса.
— Видите ли, Владик… э… конечно, в диспетчерской есть телефоны и иногда приходится громко разговаривать, но это еще не все…
Я рассказал ему о техническом совете, двойном ультиматуме — директора растворного завода Турова и управляющего трестом механизации.
— Это я все понимаю, — задумчиво протянул он. — Да, диспетчеризация нужна. Но как вы думаете, почему именно я должен занять столь ответственный пост? — Слово «ответственный» было подчеркнуто, и, чтобы у меня не оставалось сомнений, что он иронизирует, Владик усмехнулся.
— Кажется, вы мне клялись когда-то, что полюбили наш трест и для него готовы на все? Диспетчеризация нам сейчас нужна позарез… К тому же помнится, что практикант Владик говорил о какой-то особой привязанности лично ко мне. Так вот, инженер Владик, вы можете сейчас на деле доказать, что это был не жест, — диспетчерская очень нужна лично мне.
Пока я говорил, Владик все время одобрительно кивал головой.