- Продавать? – переспрашивает Пит. – Но разве сейчас на них найдется покупатель?
Мысль о том, что картины, которые для него не имеют никакого значения (картины, на которых не изображена Китнисс Эвердин), кто-то может купить сейчас, в тяжелое и безденежное время, кажется ему кощунственной, но Эффи торопится успокоить его в обратном.
- Конечно, большинство капитолийцев сейчас столкнулись с неприятной новой реальностью, но они ведь и прежде работали. Не зарабатывали на жизнь тяжелым трудом, для этого были безгласые и уроженцы дистриктов, но они скоро смиряться и с этим. Плутарх постарался пустить в эфир ролики, которые поднимают общий дух. Да, после революции никто не сможет вернуться к прежнему образу жизни, но те, кто жив, должен радоваться каждому дню, - она будто зачитывает текст с карточки, с одной из тех, которые сама отдавала Питу во время Турнира победителей. – Я даже искала добровольцев, которые выступили бы в этом ролике. Получилось очень убедительно, - Пит с трудом удерживается от скептической гримасы, но от него в этом мире ничего не зависит.
- Все, что делает Плутарх Хевенсби, получается очень убедительным, - заявляет Джоанна.
Она успела одеться и расчесаться, а вот успокоиться еще не успела.
Эффи хлопает ресницами и ждет продолжения. Не дожидается, и говорит о программе по восстановлению города, благодаря которой каждый житель, не способный прокормить себя, получил возможность работать. Конечно, оплата не такая уж большая, чаще всего едой, которую бывает очень сложно купить даже при наличии денег, но это лучше, чем ничего. Капитолийцы очень благодарны своему министру, а уж знатные капитолийцы ему просто преданы.
- Почему? – спрашивает Пит. Джоанна закатывает глаза: неужели тебе все разжевывать нужно, мальчик с хлебом?
- Плутарх еще с Койн заключил договор, похожий на тот, который с Койн заключила Китнисс, - Эффи старательно проговаривает это имя, и, кажется, что она не произносила его очень, очень давно, так давно, что уже забыла, как именно следует его произносить. – В том договоре тоже были оговорены те, кого должны были оставить в живых после завершения революции. Они, их семьи, а в некоторых случаях, даже их состояние, оставалось под запретом. Плутарх аргументировал свой выбор тем, что эти люди были против правления Президента Сноу, и даже отчисляли часть своих доходов, чтобы помогать повстанцам.
- Выгодно для двух сторон, - едко замечает Джоанна. – Но договор был заключен с Койн, а не с Пэйлор. Неужели все договоры, которые заключает Плутарх, действуют как с мертвыми, так и с живыми Президентами?
Эффи хлопает ресницами быстро-быстро. Ресницы такие длинные, что еще немного и в комнате образуется сквозняк. Пит обреченно закатывает глаза и, извиняясь, что-то говорит про уставших от безделья бывших победительниц Голодных Игр.
- В этом городе что, закончились все развлечения? – интересуется Джоанна с прежней неприязнью.
- Думаю, вы с Питом можете прийти на вечеринку, которую устраивает один из министров, – Джоанна спрашивает, новый или старый министр, но этот ее вопрос игнорируется. Там будут рады увидеть таких знаменитостей.
- Очередной показ экзотических революционеров? – язвит Джоанна.
- К твоему чувству юмору там все, должно быть, уже привыкли, - парирует Эффи с прежней вежливостью, не поднимая голоса. – Но тебе все равно нужно будет выспаться перед мероприятием. Иначе твой яд тебя же и отравит.
Пусть Джоанна любит ответные удары, она не показывает вида, только подходит ближе, и говорит Эффи на ушко:
- К счастью, мне не позволяют выспаться, - и подмигивает Питу, который терпеть не может подобных ситуаций. Когда Джоанна комнату покидает, Эффи интересуется (с прежним безучастным выражением лица), как он вообще может жить с подобной женщиной? Подобная женщина, обладающая уникальной способностью к подслушиванию, отвечает сама, очень громко и очень отчетливо: - Он не просто со мной живет, он еще со мной и спит!
Вопросов больше не поступает. Эффи, смирившись с неизбежным присутствием рядом с Питом Джоанны Мейсон, торопливо прощается, и даже обнимает своего бывшего подопечного, вкладывая в его руку небольшой огрызок бумаги. Пит не видит ответов на все возникшие вопросы, Пит молча смотрит, как Эффи покидает его квартиру, и ему становится невыносимо находиться здесь. В глубине души он надеялся, что все закончилось, ему не нужно больше играть и быть кем-то, кем быть он не хочет. Он надеялся, все забудут про него, как про несчастного влюбленного, оставят его в покое, как капитолийского переродка, вычеркнут его из жизни, как душевнобольного. Но зажатая в его руках бумажка возвращает его на сцену. Опять без его собственного желания. Но теперь – без Китнисс Эвердин.
Одного.
В комнату Джоанны он заходит с задумчивым выражением лица, еще не зная, нужно ли втягивать Джоанну в ту трясину, из которой они оба хотели вырваться. Джоанна переодевается для прогулки, улыбается уголком своих губ, не стесняясь его присутствия.
- Эта крашенная кукла не так плоха, как я думала, - говорит она оживленно. – Ее зубки остались при ней даже после тюрьмы и сожительства с Плутархом. Хотя, конечно, она зря так чтит его. Она на него работает, но подобное подобострастие…
Джоанна замирает, когда Пит вдруг обнимает ее и утыкается носом в ее шею. Огрызок бумаги, содержащий только два предложения, написанных неразборчиво, перекочевывает к ней, но вслух она ничего не комментирует, шутливо отстраняясь и набрасывая на плечи одну из теплых кофт. Пит, скрестив руки на груди, ждет ее реакции. Джоанна расслабленно потягивается, зевает; сложно понять, когда именно она читает записку даже при пристальном наблюдении. Но Пит наблюдает, Пит замечает отточенные движения той, что участвовала в заговоре против собственной воли еще перед Квартальной Бойней. То, что написано на бумажке, врезается Питу в память. Два предложения. «Никому не верьте». И «Хеймитч срочно должен вернуться». Пауза затягивается, Джоанна делает вид, что не может вспомнить, о чем говорила.
- Она на него работает, - повторяет легкомысленным тоном, - но подобное подобострастие может стоить ей слишком дорого, - и опускает глаза.
Пит думает, что в его жизни слишком много Джоанны Мейсон. Он помнит, что она была похожа на тайфун, на стихийное бедствие, перед которым у него не было шанса устоять. Зачем она появилась в его жизни? Следить за ним для Аврелия? Или все-таки для Плутарха? Эффи просит их двоих никому не верить. Но Пит все равно сомневается. Он не может верить Джоанне Мейсон, потому что глупо верить человеку, который ведет себя самым непредсказуемым образом. Он не может верить себе, потому что за плечом Джоанны Мейсон он видит Президента Сноу в безупречном пиджаке и с белой розой в петлице. И мертвый Президент, склоняя голову в знак приветствия, улыбается своими полными губами.
- Надеюсь, мой мальчик, теперь ты готов узнать всю правду.
Пит Мелларк не готов узнать всю правду. Пит Мелларк никогда не будет готов. Поэтому, чтобы не слышать этого вкрадчивого голоса, он целует Джоанну, как будто в последний раз, заставляет себя и ее забыться в объятиях друг друга. Сейчас беспамятство, пусть временное, кажется ему лучшим выходом из всех существующих как в прошлом, так и в настоящем, ловушек.
Впрочем, мертвый Президент может ждать вечность.
========== ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой Хеймитч дважды молниеносно трезвеет ==========
Все светские приемы Капитолия похожи. Конечно, после революции гостей стали принимать реже и с меньшим размахом, одеваться стали чуть менее вызывающе, но старые привычки все время одерживали верх. К тому же, насколько Мейсон может судить о лицах собравшихся здесь людей, в светской верхушке Капитолия кардинальных изменений не произошло, и это если не считать нескольких растерзанных толпой повстанцев ярых сподвижников Сноу, их бесчеловечно убитых детей и жен. Призраки всех этих несчастных кровопийц почти неощутимы и Джоанна, пока не особенно сильно выделяясь из толпы, одаривает каждого из гостей емкой характеристикой. Шепотом, на ухо Питу, но тому все равно становится не по себе и от горячего дыхания напарницы, и от того, как она вызывающе прижимается к нему на людях, и от тех гадких слов, которые она говорит. Всех этих людей она узнала не от хорошей жизни. И не по собственному желанию. И не с лучшей стороны. Поэтому, для них у нее не находится хороших слов.
- Садист, - показывает взглядом на маленького седовласого старичка, - во время секса его тянет к наручникам и плетям, а еще его вид крови возбуждает, - отпивает из длинного узкого бокала, и чуть улыбается старичку, обворожительно, но с нескрываемым презрением. – У меня от него на память осталось несколько неприятных шрамов.
Пит успел изучить почти все ее шрамы из тех, которые остались после тотальной реставрации кожи. Он заставляет себя тоже улыбнуться и отсалютовать старичку бокалом, стараясь не представлять во всех деталях то, какую смерть этот человек заслуживает вместо улыбки.
- Этот, - Джоанна быстро опускает глаза, - специалист по маленьким девочкам. Его жена предпочитает маленьких мальчиков, но оба они бездетны, наверное, к счастью. Рядом с ними, вон тот, с красными волосами, тоже пренеприятнейший субъект. Импотент едва ли не с рождения, любит наблюдать. И использовать всякие неподходящие твердые предметы. Всеяден. Но щедр, - цокает языком, и хихикает, - хотя к чему его щедрость, если тебя нужно заново создавать себя по утрам?
Пит сжимает челюсть. Это была плохая идея, с самого начала плохая. Но Эффи так оживилась, когда они согласились вдвоем прийти на вечеринку, что стала казаться абсолютно безумной, но абсолютно узнаваемой. От переизбытка энергии ей даже пришло в голову потащить Джоанну по магазинам, и Мейсон отбивалась первые полчаса от этого предложения, едва ли не хватаясь за нож.
- Она – не Цинна. Она превратит меня в себе подобного павлина, а меня, признаться, вполне устаивает вид дерева!
Эффи пусть и не была Цинной, но одеть Джоанну сумела, не пострадав ни телом, ни душой. И получилось у нее, нужно сказать, великолепно. Пит бы, конечно, выбрал туфли на более низком каблуке, но признавал, что именно эти туфли подходят идеально к этому платью, и любовался Мейсон, стоя на безопасном расстоянии. Потом Мейсон его, конечно, обнаружила, и заставила с собой выпить, потанцевать, выйти на балкон, потанцевать, поговорить с парой-тройкой чудовищ, обладающих человеческими лицами, опять выпить, опять потанцевать… Должно быть, она немного скучала по подобному времяпрепровождению, опять же, бесплатная выпивка поднимала ее настроение почти так же, как плотоядные взгляды, которые то и дело бросали на нее все эти мужчины, а иной раз и женщины. Позже она призналась, что наслаждалась этими взглядами, потому что впервые была уверена, что находится в безопасности.
- Раньше это был замаскированный аукцион. Тот из них, кто предлагал за нас большую цену, тот и обладал нами. Ночь, две, три. Этот ад мог пролетать очень быстро, а мог длиться целую вечность. Те из нас, кого природа наградила красотой (а молодостью победитель Голодных Игр обладал по умолчанию), становились ходовым товаром. Впрочем, некоторые извращенцы не брезговали и обывателями. Иногда я жалею, что тогда не увлекалась морфлингом, да и алкоголь почти не помогал мне сбежать от кошмаров после Арены, которые не закончились после того, как меня назвали победителем, - она усмехается, упирается руками в низкое ограждение балкончика, куда вытащила Пита, чтобы подышать.
Здесь совсем не тихо. Уличные шумы, голоса, доносящиеся из освещенной залы, тени, которые причудливо ломаются на окнах и дверных косяках. Здесь холодно, дует ветер, и Джоанна кутается в пиджак Пита, который, собственно, сама же с него и сняла, выйдя сюда. Она еще не пьяна, но очень, очень зла. Водоворот прошлого заставляет ее широко распахивать глаза и сжимать челюсти. Кричи, не кричи, все равно все будет так, как решили эти чудовища, ты будешь подчиняться им и танцевать под их музыку, ты будешь похотливой и покладистой, такой, какой они хотят видеть тебя.
Быть может, Джоанна бежала от этого ощущения всю свою жизнь, но невозможно убежать от того, что уже внутри тебя, от того, что пустило в тебе свои мерзкие корни, что уже успело стать частью тебя, поглотить тебя целиком или же частично.
- Финник тоже через это прошел, и ему, должно быть, было еще тяжелее. Каждый раз ему приходилось купаться в грязи, а потом возвращаться к своей святой Энни, и думать о том, что однажды, кто-нибудь из этих тварей захочет обладать ею. О, этого он не смог бы пережить, поэтому он окунался в грязь все глубже и глубже, испытывая на себе одном все то, что должны были испытать двое победителей, - Джоанна щурится. – Почему ты молчишь?
Капитолий запомнился Питу именно таким, каким он видит его сейчас – никогда не засыпающий город, весь усыпанный яркими огнями, объятый безудержным, нечеловеческим весельем. Город, в котором люди сходят с ума от праздности и скуки. Он смотрит на привычные глазу дома, но замечает те здания, что пострадали от бомбежек, те части города, которые все еще не освещены. Он знает теперь совершенно точно, что сам город почти не изменился, но сильно изменил его. Этот город, и люди, живущие в нем, превратили его в чудовище.
- Я думаю о том, что революция была не самым плохим событием в моей жизни.
Он пытается шутить. Джоанна пытается смеяться. Рваные раны на их душах продолжают кровоточить.
- А что ты будешь делать теперь, Пит? – внезапно спрашивает Джоанна, и подходит ближе. Высокая, в обтягивающем платье, она выглядит одновременно и обольстительной и испуганной. Пит думает, что это такой отвлекающий маневр. Сейчас она достанет нож и его жизнь не будет стоить ни гроша.
- Теперь? – переспрашивает он вяло.
- Теперь, когда ты знаешь, что Голодные Игры не закончились?
Она смотрит в комнату, заполненную людьми и разговорами ни о чем. Плутарх Хевенсби так и не появился, Эффи безупречно умудряется развлекать гостей, отвлекая их от отсутствия хозяина. Выглядит она по-прежнему нелепо, слишком много косметики, слишком много ярких цветов, слишком много лишнего. И как ей удается казаться той, прежней Эффи, после всего, что с ней произошло? И почему Пит не может задать ей единственный вопрос, который хочет задать? Ему часто предоставляется такая возможность, но глаза этой яркой женщины пусты и безжизненны, он не выдерживает и переводит тему на что-то отстраненное.
- Ты веришь ей? – спрашивает Джоанна, разглядывая Эффи, как картинку. Она не может уважать Эффи, но не чувствует к ней ничего, похожего на ненависть. – Она работает на Плутарха. Она может помогать нам, но может и действовать по указке Плутарха. Может, он задумал новое шоу – сводить нас с ума намеками на заговор? Это было бы вполне в его стиле. Особенно, если бы нас сейчас снимали камеры и транслировали наш разговор в прямом эфире на главной площади страны.
Она замолкает. Вдвоем они ищут глазами камеры, но быстро бросают это занятие – в конце концов, если министр связи хочет заснять вас, он вас заснимет.
- Или мы с тобой два параноика, которые говорят о заговорах, находясь в логове своего врага.
Мейсон подмигивает, и вдруг предлагает убежать. Пит соглашается, с заминкой, но соглашается. С выражением бесконечного ужаса смотрит, как его сумасшедшая спутница укорачивает свое длинное платье, не используя никаких подручных инструментов, и спускается вниз по водосточной трубе. Пит думает о том, что здесь должно быть силовое поле, но следует за Джоанной, хотя побаивается высоты и своей неуклюжести – в конце концов, часть его собственной ноги заменила функциональная, но железка. Которая, впрочем, и в этот раз его не подводит, хотя какое-то время Мейсон морщится от противного скрежета, а потом вдвоем они долго стоят на балконе нижнего этажа, не дыша и ожидают погони.
Но никакой погони нет.
Этаж под квартирой Плутарха никем не заселен, что выглядит очень подозрительно, беглецы минуют его очень быстро и находят лестницу, решив не испытывать судьбу и спускаться на лифте. Все это очень напоминает простое приключение, и когда Джоанна, окрыленная адреналином, переполненная ощущением свободы, вдруг решает окончательно надрать задницу своей старой фобии и лезет в фонтан, Пит не останавливает ее. Она старше. Она легкомысленнее. Она сломана гораздо раньше его, она прошла больше кругов ада, чем он, но она еще может позволить себе оставаться самой собой. В них двоих все еще тлеет жалкий огонек надежды.