Президент Сноу знал, о чем говорил. Любовь, какой бы сильной она не была, даже невзаимная, исцеляет. Но ненависть разрушает, не давая покоя ни днем, ни ночью. Ненависть не позволяет отпустить или забыть. Только толкает вперед, ближе, ближе, опаляет тлетворным дыханием. Ненависть беспощадна к обоим, и от нее нет спасения. Разве что полное отсутствие каких-либо чувств. Разве что полное отсутствие человека как человека.
Пит не помнит, каково ему жилось с любовью к Китнисс Эвердин. Но жизнь с ненавистью к ней же была невыносима. Она жгла, разъяряла, она была всему причиной и следствием, она пульсировала в голове, в каждой мысли, в каждом сокращении мышц. Ненависть была глубже под кожей, корнями уходила не в сердце, в голову, и перехватывало дыхание только от одного воспоминания о ней. О ней, так красиво танцующей на обломках того, что было когда-то домом пекаря Мелларка. Она везде, во всем, во всех. С ней связано все, связано той нитью, что невозможно перерубить.
Под вечер Пит собирается и уходит на берег один.
Смутно он помнит одну из ночей на песчаном пляже. Тогда он сказал, что никому не нужен. Но он не помнит, что она ответила. То, что он прав? Нет, пытаться вспомнить уже не получится. Голова болит, раскалывается, мир кружится и вращается вокруг, теряет краски и выцветает. Пит Мелларк заходит в море сначала по пояс, потом – по плечи, но не останавливается.
Начинать нужно с простого.
Он всегда начинал не с того.
Нужно начинать с самого начала, а в самом начале есть только она одна.
Ее звали Китнисс Эвердин. Она родилась в Двенадцатом Дистрикте. Победила в Голодных Играх. Бежала. Стала сойкой-пересмешницей. Потеряла сестру. Покончила жизнь самоубийством перед включенной камерой едва ли не в прямом эфире.
Так гораздо проще.
В его голове воспоминаний о ней больше, чем о нем самом.
Он погружается в воду с головой.
Так гораздо проще, по крайней мере, для нее. А он всегда был только ее тенью. Он любил ее, он ненавидел ее. Он собирался умереть во имя нее, он собирался ее убить. Но он выжил.
- Ты научился плавать? – хрипло спрашивает его Джоанна Мейсон, стоя на берегу как можно дальше от воды. Она выглядит крайне озлобленной, и в каждом движении ее чувствуется почти животный страх. Пит пожимает плечом. Выходит, что так. Он просто перестал думать о том, как можно плавать, и поплыл, будучи уже на волосок от смерти. – Я не полезла бы тебя спасать, - резко выкрикивает Джоанна. – Теперь я даже под страхом смертной казни не полезу в эту чертову воду.
Ее волосы отросли. Ее злость никуда не делась. Пит думает, что она стояла на берегу, когда он исчез под водой. Стояла и смотрела, и не могла подойти ближе, не могла даже позвать на помощь, и думала, что никогда больше не увидит его, как не увидела Китнисс Эвердин.
- Я рад, что ты приехала. Кстати, зачем? Здесь много воды.
- Мой врач посоветовал мне начинать общаться с людьми. Он знает, как мне тяжело заводить новые знакомства, поэтому предложил мне начинать с простого – с тех, кого я уже знаю, и кого раздражаю одним своим присутствием. Странно, - пожимает плечами, - но только ты и вспомнился.
- Я знаю имя этого врача, - фыркает Пит. – Он его лечил.
- Его? – Джоанна морщится. – У тебя нет раздвоения личности.
- Он – плохой врач. Никакого соблюдения врачебной тайны, - Пит делает вид, что срывается.
Джоанна закатывает глаза.
- Я знаю, что он – плохой врач. Одно только то, что он лечил Китнисс Эвердин, показывает, как именно мы кончим свое лечение, - она не обрывает резко свою фразу. Смотрит очень внимательно, ждет. Быть может, она упомянула их общую знакомую неслучайно. В ее привычках поступать так – делать больно кому-то и ждать, что из этого выйдет.
- Самоубийство – не моя тема, - заявляет Пит совершенно спокойно.
- Эй, и ты не бросишься на меня? – Джоанна тыкает его в плечо. – У тебя где-то кнопка включения/выключения? Или этот псих (он лечит меня по телефону, прикинь?) не так плох, как я думаю?
- Пойдем в дом, я проголодался, - игнорирует вопрос Пит. И не ждет того, что она поспешит следом. Просто идет в сторону места, которое совсем недолго будет называть своим домом.
- В дом Энни Креста? – восклицает Мейсон, и кое-как приноравливается к широкому шагу своего бывшего соперника по играм. – В дом этой сумасшедшей? Вряд ли мой чертов врач имел в виду такие знакомства, - фыркает.
- Позволь открыть тебе глаза, - Пит останавливается, и продолжает говорить с каменным лицом, - когда речь зашла о старых знакомых ты вспомнила о капитолийском переродке с неконтролируемыми вспышками гнева. Еще ты, конечно, могла вспомнить о Хеймитче, об алкоголике со стажем. Или о безумном компьютерном гении, который может использовать молнии в качестве смертельного оружия. Или об Энорабии, у которой зубы такие же острые, как у пираньи. Поэтому, позволь сказать тебе, что среди твоих знакомых нормальных людей нет, - он легонько хлопает Джоанну по плечу.
И идет вперед.
- Ну, к Хеймитчу я тоже собиралась, - признается Джоанна вяло. – Он хороший мужик. Даже когда пьяный, хотя когда пьяный, от него воняет…
- Мы съездим к нему обязательно.
- Мы? Сумасшедшая стерва, боящаяся воды, и капитолийский переродок?
- Как скажешь, детка.
- Не называй меня деткой!
- Сумасшедшая стерва тебе нравится больше?
- Это честнее.
- Хорошо, только больше меня не бей так сильно. Я все-таки больной человек.
- Я тоже лечусь. И врач у нас один.
- Думаешь, всех сумасшедших Капитолия лечит один врач?
- То-то он такой странный.
…
Энни принимает новую гостью, как старую знакомую. И почти не расстраивается, когда узнает, что и Пит, и только что прибывшая Джоанна ее вскоре покинут. Ночью Пит засыпает быстрее обычного, предпринимая новую попытку помочь себе вспомнить.
Я думаю, что меня зовут Пит Мелларк. Я думаю, что я родился в Двенадцатом дистрикте. Я думаю, что любил Китнисс Эвердин. Меня убедили, что я был победителем 74 Голодных Игр. Меня убедили, что я принимал участие в Квартальной Бойне. Я помню, как ненавидел Китнисс Эвердин. Я жив. Я не один. Когда-нибудь я вспомню, что было правдой, а что – ложью.
Я останусь самим собой.
Они не сделают со мной того, что удалось им сделать с Китнисс Эвердин.
========== ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой все пьют, чтобы поговорить по душам ==========
Джоанна слишком много говорит. Чаще всего она говорит что-то едкое или язвительное, пытаясь задеть или подколоть. Ей скучно просто лежать на верхней полке в поезде, и она то и дело свешивается вниз, чтобы сострить. Впрочем, на полке она задерживается не больше, чем на полчаса, и слезает вниз, чтобы рассказать о том, как отлежала все бока. Ей хочется на свежий воздух, но она не может себя заставить просто смотреть в окно. Там, за окном, до самого горизонта, расстилается водная гладь.
- Терпеть не могу воду, - шипит победительница древних уже Голодных Игр и включает телевизор, чтобы сообщать всем, что она терпеть не может шоу, политику, историю и все программы, которые идут по телевизору. А еще она занудно говорит о том, что к любой нынешней программе приложил руку Плутарх Хевенсби, а она терпеть не может Плутарха Хевенсби. – Они выбрали не нас с тобой, женишок, - объясняет, хотя ее никто не спрашивает. – Они всегда выбирали ее, Пит.
В ней слишком много горечи, и остаток пути, к счастью, она проводит молча, на одной полке с Питом, которому приходится свисать с самого края, и изо всех сил стараться не оказаться на полу при каждом повороте. Но он не прогоняет острую и колкую Джоанну. Он готов выслушивать все, что она говорит, потому что слишком хорошо помнит, как она кричала под пытками.
Двенадцатый Дистрикт встречает их тишиной. Восстановление Дистрикта только началось, людей, изъявивших желание вернуться, немного, и в основном работы ведутся только у шахт, от которых, как и прежде, нужен уголь. Железную дорогу сделали первой, все остальное осталось таким же, как после бомбежки. Пит никогда не помнил, чтобы здесь было так тихо.
Джоанна Мейсон плетется за ним, спотыкаясь на каждом шагу и тревожа пепел. Она чувствует себя неуверенно, постоянно оглядывается и смотрит по сторонам. Она долго привыкала к загроможденному горизонту Капитолия, но даже в ее родном дистрикте не было так пусто. Она не возражает, когда Пит ведет ее к тому, что когда-то считал своим домом. Все разрушено, все кажется нежилым. Но дома, потревоженные меньше всего, уже начинают заселяться. Люди, так редко попадающиеся на пути двух победителей, узнают их, но не подходят, чтобы поздороваться. Все они покрыты слоем пепла, которого здесь много, который проникает внутрь вместе с вдыхаемым воздухом.
Единственное место, которое не тронули – деревня победителей, и Пит ведет свою спутницу туда. Им представляется вереница домов, предназначенных для привилегированного сословия победителей. Даже в самые лучшие времена только у трех домов были хозяева, и продлилось это благоденствие недолго.
- Ну и вонь, - заявляет Мейсон, входя в дом Хеймитча с явной опаской.
- Он никогда не отличался чистоплотностью, - Пит пожимает плечом, но внутренне содрогается. Неужели здесь всегда было так мрачно? Неужели здесь всегда воняло спиртным, неужели здесь так тесно угнездилось отчаяние? По наитию (или благодаря воспоминаниям), он находит своего бывшего ментора на кухне, заваленной всяким разным хламом. Ментор спит, опустив голову на стол, правая рука его мертвой хваткой вцепилась в почти пустую бутылку, левая висит плетью.
Мейсон морщится.
– Да, в таком состоянии я его никогда не видела, - и длинным пальцем заезжает своему знакомому прямо под ребра.
- Эй, - кричит ей Пит, внезапно испугавшись, - он всегда спит с ножом…
На самом деле, он не успевает договорить. Мейсон быстро отскакивает в сторону и без его предупреждения, и лезвие огромного ножа разрезает воздух прямо перед Питом. Хеймитч с трудом фокусирует свой блуждающий взгляд на Пите и чудом не наносит ему смертельного удара. Хотя, конечно, одно только его дыхание само по себя является смертельным ударом.
- Ты… - ментор сжимает зубы, вспоминая, наконец, чье лицо видит в действительности. – Ты, мелкий капитолийский ублюдок…
И здесь начинается самое интересное, потому что нож ментор заносит уже не для защиты, а для нападения. Мейсон, ничуть не испугавшись за жизнь Мелларка, шумно освобождает место для своей пятой точки на подоконнике, и устраивается поудобнее, сбивая Хеймитча с толку.
- А ты какого черта здесь творишь? Как ты вообще сюда попала?! – на него становится жалко смотреть. Он не знает, стоит ли и дальше продолжать жаждать крови своего бывшего подопечного, или сперва стоит выдворить эту незваную гостью. Есть, наверное, еще третий вариант. Эти чертовы лица он видит, потому что упился до чертиков.
- На поезде, - ничуть не смутившись, отвечает Джоанна.
- И ты на поезде? – тупо уточняет ментор, и Пит кивает, прежде чем выбить у пьяницы нож. Все-таки тренировки, которые он возобновил в Четвертом, пошли на пользу.
- Гадкие дети, - фыркает ментор и разбивает бутылку о стол, - думаете, я с вами без ножа не справлюсь? До такого состояния бессилия мне еще пить и пить!
- Мы верим тебе, - Пит закатывает глаза. – Но с нами не нужно справляться. Мы всего лишь зашли поздороваться, Эбернети.
Джоанна закатывает глаза.
- Что, правда? Мы ехали из Четвертого Дистрикта для того, чтобы поздороваться с алкоголиком, который мать родную мог бы этим ножом со сна исполосовать? – цокает языком, с которого, как кажется Питу, вот-вот начнет капать яд. – И, да, кстати, ты меня что, о ноже предупредить хотел? – она указывает глазами на отброшенный в сторону нож. – Кто из нас, собравшихся здесь, не спит с ножом под подушкой?!
Пит хочет что-то сказать, и даже поднимает руку, но видит, как эти двое обмениваются взглядами, а потом, почуяв что-то неладно, смотрят на него, Пита, с каким-то невыносимым удивлением.
- Что, правда? – Мейсон спрыгивает с подоконника и подходит ближе, будто внезапно заинтересовавшись экзотической зверушкой. – И такая безалаберность после всего, что с нами произошло? Да тебя ведь в любую минуту может скрутить отряд Президента Пэйлор. Ты совсем больной, Мелларк.
О, да, конечно. Рядом с ними он-то самый больной?!
- Я лечусь, - огрызается Пит, теряясь под пристальным взглядом медленно трезвеющего бывшего ментора.
- Это у Аврелия что ли? – хохочет Хеймитч, забыв про разбитую бутылку у себя в руках. – Он так себе врач. Всем советует одно и то же. К тому же, у него запятнанная репутация, после той истории с Китнисс.
Как и Джоанна какое-то время назад, бывший ментор вовсе не проговаривается. Он проверяет порог боли, нажимая на самую болезненную точку. Быть может, он даже готов дать отпор в случае, если с Питом случится очередной припадок. Но Пит вовсе не кричит «убью!» и не сигает в сторону противника, произнесшего опасный пароль. Пит по-мальчишески непосредственно ерошит свои волосы, и качает головой.
- По крайней мере, он пытался меня лечить.
- Отсутствием эмоций? – уточняет Джоанна, до этого искавшая что-либо съедобное на полках. - Какой-то странный метод, тебе не кажется, Эбернети?
- Кажется, - соглашается бывший ментор и неловко укладывает разбитую бутылку на стол. До конца он так и не расслабляется, но уходит за совком, чтобы собрать опасные осколки с пола. – К тому же мне рассказывали, что его лечение не дало никаких результатов.
- Они выпустили меня! – возмущается Пит подобным недоверием к своему психическому состоянию.
- Однажды они отправили тебя в одном отряде с Китнисс, надеясь, что ты из нее мученицу сделаешь, убив. Что творится у этих парней в голове теперь, когда они просто купаются во власти, я не знаю. И не хочу знать, - Хеймитч неловко управляется с совком, и Питу надоедает на это смотреть.
- Дай помогу. А то ты себе сейчас пол руки отрежешь.
- Подумать только, какие мы стали заботливые,- раздражается Хеймитч, но совок отдает. – Может, сейчас меня еще и в ванную отведешь. Не в первый ведь раз, а?
- О. Мой. Бог, - громко восклицает Джоанна, делая слишком большие паузы. – Пожалейте мой мозг, я вас умоляю. У меня, знаете ли, неплохая фантазия, больная, правда. И от того, что вы говорите, в моей голове появляются такие картинки, что меня сейчас стошнит.
- Кухне от этого хуже не станет, - посмеивается Пит, хотя ему, чистюле от рождения, далеко не смешно. – Можешь выбрать любой угол, какой больше по душе придется.
- Смейтесь-смейтесь, - опять раздражается ментор, но теперь более наиграно. – Еда будет здесь только на плите. Порой Сальная Сэй готовит мне, когда не брезгует приходить в гости.
Очевидно, сегодня она не побрезговала, и настроение у Джоанны улучшается. Пит, правда, злится еще больше, потому что за таким грязным столом ему кусок в горло не лезет.
- На Арене ты не был таким привередливым, - фыркает Джоанна, но с уборкой помогает. И даже пинками заставляет присоединиться к нелегкому делу уборки нерадивого хозяина.
- Эй, вы тут, часом, не жить собрались? – с подозрением интересуется Хеймитч, устав орудовать тряпкой в гостиной, в которую никто, кроме пыли после самой революции не заходил. – Не то, чтобы я был сильно против… потому что я категорически против! Я – старый человек, я необщителен, пью, захламляю любые пространства, под алкогольными парами вообще себя не контролирую…
- Чего он разошелся? – шепотом спрашивает Джоанна, недоумевая, зачем вообще ввязалась в эту авантюру. Во всем чертов доктор виноват.
Пит пожимает плечами.
- Пусть наш старичок немного позаботиться о своем личном пространстве, ему не повредит. И будет чем его пугать в дальнейшем. «Не будешь вести себя хорошо, Хеймитч, мы приедем к тебе на месяц». – Питу не получается пародировать своего бывшего ментора, но Джоанна все равно смеется, представив лицо своего старого знакомого.
Ладно, вся эта происходящая с нею хрень может считаться забавной. Может, послать доктору коробку конфет? И насыпать туда чего-нибудь из слабительных лекарств. Просто из вредности.