- Что это они задумали, ирвен? Если что, я с вами! - прошептал он, на цыпочках приподнимаясь к моему уху. Я еле сдержал неуместную улыбку. Мы должны идти вперед, ведь от восьмого княжества нам навстречу идет еще отряд. Они же заблудятся в этом буране! Впрочем, я уже и не верил в существование этого отряда. Возможно, это тоже ложь. Зачем такие изощренные убийства? Массовая казнь куда показательнее.
- Убью, шлюха! - завопил вдруг бунтарь, выхватывая длинный кривой нож. Кто-то вторил ему. Каторжники еще не объединились, но волнения определенно начались. Многие просто боялись выступить против нас, но большинство поняло, что мы им ничего не сделаем. Хотя, насчет Жанны я не сомневался. Уж она-то пресечет все это.
- Внимание, многоуважаемые! Сейчас вы увидите фокус, - криво усмехнулась Жанна, не обращая внимания на пелену снега. Она взмахнула рукой, словно охватывая всех и привлекая внимание.
- Что, прям как у царя в постели? - грубо усмехнулся каторжник, не решаясь, однако, напасть. Послышался гогот. Но Жанна стояла, гордо расправив плечи и улыбаясь.
- Почти, - хмыкнула она. Ветер в этот момент подул особенно рьяно. Белой пеленой окутало все, я не мог различить даже лица Теодуша. Лошади испуганно заржали, Жаннина кобыла даже встала на дыбы. Я с трудом успокоил ее, поглаживая по шее. Изо рта лошади шла пена, а ржание подхватили остальные. Я закрыл глаза, уж очень сильным был ветер, снег попадал в глаза, крупа резала до боли. Когда ветер немного стих, на бело-кровавом снегу лежали четыре трупа. Смутьяны были жестоко наказаны, судя по искривленным от ужаса лицам - очень жестоко. Что ж, теперь нас ничтожно мало... Охи и ахи моментально стихли, только Теодуш испуганно жался ко мне, я же не счел нужным его прогонять. Этот поэт был мне симпатичен. Оставшиеся каторжники замерли, пристально глядя на Жанну стеклянными глазами. В них не было мыслей и эмоций - лишь слепое повиновение. Они напомнили мне прогоревшие поленья. Прогоревшие и ставшие бессмысленным пеплом.
- С этого момента, дорогие мои, делайте все, что я прикажу, - властно, но негромко, произнесла Жанна. Пятнадцать пар глаз уставились на Жанну, молча и преданно кивая головами. Потом произошло нечто и вовсе из ряда вон выходящее - все опустились на колени. Даже лошади, чьи вишневые глаза подернулись беловатой пленкой, а зрачки расширились.
- Источник далеко, приходиться еще и собственные силы тратить, зараза, - сквозь зубы пояснила мне Жанна. Я вздохнул. Это ее право, конечно. Тем более, не может же она допустить, чтобы кто-то узнал ее тайну. Тем более теперь, когда она получила доступ к источнику. Она и так очень хорошо себя контролирует. В белой пелене снега было видно лишь слабое красноватое свечение, исходящее от лба и запястий Жанны...
Дальше мы шли в молчании, закрываясь от пронизывающего ветра. Холод становился практически нестерпимым, но мы продолжали идти. Пару раз пришлось остановиться, чтобы свериться с компасом и картой, дабы буран не занес нас куда не следует. На присоединение отряда мы уже не рассчитывали. Буран все не заканчивался, а холод все усиливался. Просвета в небе не было видно, а мы шли, усыпанные снегом, как ходячие сугробы. Каторжников Жанна строго контролировала, погоняя и покрикивая. Они безропотно выполняли все ее указания, двигаясь, как марионетки. Я не вмешивался, хотя порой хотелось. Но, в конце концов, сейчас нам главное выжить. Тут Жанна права.
Так мы шли много часов. Дорога казалось бесконечной, а снег хлестал, как плетка раба. Отряд не присоединился, это было ясно еще с самого начала, но все же последняя надежда канула в реку забвения, когда мы прошли мимо развилки на Восьмое княжество. Белая дорога уходила вдаль, к лесам, а буран все мел и мел, засыпая наши следы.
Но вот буран начал стихать. Я вглядывался в проявившиеся деревья вдоль дороги, пытаясь рассмотреть что-то сквозь ставшую прозрачнее пелену снега. И вот, наконец, буран начал подходить к концу. Где-то высоко в небе появился просвет. Я вздохнул, потер посиневшие от холода руки, и объявил об остановке. Второй день пути подходил к концу.
Буран окончательно стих. Мы разожгли костры, устелили землю плащами и уселись передохнуть. Точнее, каторжники все сделали, а мы с Жанной просто уселись. Жанна положила голову мне на плечо и задумчиво играла с моими светлыми локонами. Мне было тоскливо и горько. Томило какое-то предчувствие и ощущение неправильности происходящего. Зачем я нужен Жанне? Вряд ли она меня любит. Возможно, ей просто был нужен, как и мне, верный союзник. Но правилен ли этот союз?..
Ко мне подошел один из "каторжников" и нервно кашлянул. Я подскочил на месте, но не подал виду, что испугался. Хотя испугаться было чего. Неужели магия Жанны перестала действовать? Ведь если я правильно понимаю, она сожгла его ауру, сделав ее бесцветной, а его - безвольным... Каторжник прокряхтел:
- Ирвен, есть прикурить? - я полез было в карман за огнивом, но меня опередила Жанна. Она сбросила замшевую перчатку, провела белой рукой над сигарой удивленного каторжника. Кончики ее тонких пальцев загорелись красноватым огнем. Пламя набирало силу, постепенно краснея. Скоро на ее руке плясал огонь, я видел усмешку в ее жгучих глазах и искаженное суеверным ужасом лицо каторжника. Огонь плавно отделился от руки Жанны и охватил сигару. Каторжник охнул, скрестив пальцы и отступая. Огонь, словно насмехаясь, плясал на кончике сигары.
- Хогг! - выругался каторжник, отгораживаясь от Жанны. Я почувствовал себя неловко - жалко его. Что бы он ни совершил, но этот поход, да еще и Жанна... И вообще, я не понимал, зачем она все это. С мятежниками разобрались, наших и так осталось очень мало, тем более если то, что она сотворила, потеряло силу, его можно просто повторить...
- Я предлагаю мир - вы со своими дружками помогаете нам с ирвеном, а мы вас оберегаем. Или смерть... - огонь на Жанниных пальцах полыхнул и осыпался черными пылинками пепла. Каторжник смотрел, завороженный, не в силах оторвать от Жанниной руки глаз. Видимо, думал, смогут ли помочь его друзья, если их позвать. Жанна хмыкнула, догадавшись:
- Да хоть войско призови! - она сжала руку в кулак, и сигара с тихим хлопком взорвалась в руках каторжника. Тот застонал и рухнул на колени.
- Как тебя зовут? - поинтересовалась Жанна, улыбнувшись мне глазами.
- Донг... - просипел каторжник, стеклянными глазами глядя на Жанну. Я испытал острый укол - Аена требовала моего вмешательства. Я понимал, что не прощу себе, но... Но тогда я наверняка стану еще одним рабом Жанны и мои мечты об утопии скроются в никуда. Лицо Донга стало жалким, каким-то раболепным, но искренней преданности не было - страх и вожделение. Он - раб. И я такой же, только зачем-то обманываю сам себя...
- Подожди! Он должен выбрать сам, ты не имеешь права!.. - вскрикнул я, хватая Жанну за рукав. Ее рука была горячей, как раскаленное железо, а искорки огня полыхнули на ее пальцах, отразившись алыми язычками в глазах. Я отступил на шаг, но не сдавался. Она приблизила свои губы к моему лицу и прошипела:
- Он уже выбрал. Он ведь мог бы выбрать смерть, но выбрал рабство. Я его понимаю - такие рождены рабами. Считай это показательным выступлением лично для тебя - чтобы понял, какая мразь на деле все смертные... А будешь возмущаться, я ведь могу и передумать...- не сказать, чтобы я испугался этого "передумать". Но я люблю жизнь. Возможно, это трусость. Но я бы назвал это хитростью. Живая собака лучше мертвого льва.
Мы устроились на ночлег. Каторжники подбавили дров в костер, покормили лошадей и привязали их к редким, но высоким деревьям. Все было относительно спокойно, я начал дремать, как вдруг кто-то принялся усердно трясти меня за плечо. Я вскочил и отмахнулся, и только потом увидел испуганного Теодуша. В его щенячьих глазах плескался панический ужас и неведомое благоговение.
- Ну что там еще? - буркнул я. Безумно хотелось спать, тело удивленно вопрошало, не самоубийца ли я - так над ним издеваться.
- Я видел их... - невнятно произнес Теодуш, вцепляясь в мою руку. Я оглянулся - все, кроме Теодуша и трех часовых - двух каторжников и толстого деда, спали беспробудным сном. Даже Жанна.
- Кого? Сны? - саркастически предположил я, но поэт яростно замотал головой, так, что я даже испугался, не сорвется ли она.
- Нет! Их! - я вздохнул, но, как оказалось, зря. Ответ добил меня окончательно:
- Чертей!
- Ко-ого?? - я чуть не упал, спасло только то, что я и так лежал. Теодуш энергично затороторил, отчаянно жестикулируя:
- Я пошел в лес... э... опорожнить мой мочевой пузырь, и встретил там их... Высокие, в глазах - огонь, с хвостами... Они меня не заметили... От них веет смертью... - загадочно произнес поэт, заглядывая мне в лицо. Я зевнул. Черти, значит... Только их мне для полного счастья не хватало...
- Ирвен, что вы собираетесь делать? - донесся до меня встревоженный голос Теодуша. Я сладко потянулся и рявкнул:
- Спать!
- Вы серьезно, ирвен? Странно!
- Что странного, если человек, прошедший весь день пешком, хочет спать в два часа ночи?! - раздраженно произнес я, выговаривая чуть ли не по слогам. Поэт задумался. Видимо, решил, что раз с чертями не вышло, стоит рассказать байку про ангелов. Или про саму Смерть, чего уж мелочиться-то!
- Я их вижу! - вдруг завопил Теодуш, наваливаясь на меня. Я вскочил, понимая, что поспать не удастся. Вскочил с твердым намерением вправить сумасшедшему поэту мозги, или, за отсутствием оных, просто немного улучшить форму головы. И застыл в недоумении...
- Я... тоже их вижу... - прошептал я. Фигуры прорисовывались в стороне леса. В темноте, словно горящие угли, сияли татуировки у них на руках и лбах. Обнаженные, словно выточенные из белого мрамора тела были прикрыты черно-красными плащами. По всей видимости, именно полы плащей Теодуш принял за хвосты. Это были руберы. Они нас тоже заметили, потому что я испытал волну жара, исходящую от них, а снег начал таять у меня под ногами, обнажая черную замерзшую землю. Предупреждение. Я оглянулся на Жанну, но она спала. А часовые тупо смотрели в одну точку, будто ничего не происходило. Я собрался было закричать, но меня опередили - тихий вкрадчивый голос прошелестел:
- Они спят, ирвен. И ты их не разбудишь. Нам нужно поговорить с тобой.
- Может, с Жанной? - с надеждой спросил я.
- С тобой, ирвен, - из темноты вышел высокий мужчина. На лбу и запястьях горели алые татуировки. За его спиной ясно очерчивались другие фигуры. Похожие на Жанну, бледнолицые, с алыми губами и черными глазами.
Теодуш, мелко дрожа, вцепился в мою руку. Я улыбнулся и холодно заметил:
- А вам не кажется, что для светской беседы день - более подходящее время суток? - мужчина оценил мою шутку. Красные, как кровь, губы растянулись в странной ухмылке, будто резиновой и жуткой.
- Для светской - да. А для допроса... - он не договорил, а я еще не понял. Рубер пристально заглянул в мои глаза. Его глаза сперва напоминали пылающие угли. Чуть позже - прогоревший пепел. А еще позже - пустота, в которую я провалился, как в колодец... Сначала закружилась голова, а потом я ощутил, как сосущая боль пронзает меня. Я схватился за грудь, но болело не тело. Словно каленым железом... Боль была настолько сильной, а главное - необъяснимой, что я чуть не потерял сознание. Меня словно медленно жгли изнутри, поджаривали на вертеле. Я хотел оторвать взгляд, но не мог. Его глаза притягивали. В них было что-то, что манило, и в то же время - убивало. Медленно, постепенно, как убивает наркомана пахучая трава.
- Отдай то, что ты прячешь! Отдай! - прошипел он, размеренно, монотонно. Я попытался вздохнуть, но грудь болезненно сдавило, словно я глотнул битого стекла. Отдать... Почему-то я подумал об Аене. На миг боль ослабла, я зачерпнул ртом свежий морозный воздух.
- Держись, малыш! Выбирай смерть... Смерти нет, малыш, это последнее испытание. Вспомни вкус родниковой воды, запах свежескошенной травы, цвет рассветного неба... Ты сможешь жить без этого? Если да - тогда отдавай...
- Нет, лучше убей меня! - просипел я, падая на снег. И только упав, понял, что боли нет. Перед глазами больше не метались разноцветные мушки, я видел белый снег, черное небо и сияющие звезды. Губы странным образом растянулись в счастливой улыбке.
- Значит, не хочешь? Как хочешь. А ты мог бы стать счастливым! - с наигранной жалостью произнес мужчина. Фигуры у него за спиной шагнули ко мне, но он остановил их.
- Ты хочешь умереть? Легко! - я зажмурил глаза... И мне вдруг показалось, что все - сон. Странный, глупый, ненужный сон, аллегория, где смысл сокрыт за семью печатями, а смерть - мираж. На самом деле реальны только высокое зимнее небо, холодный воздух и колкий снег под щекой.
Я больше не боялся. Наоборот, я чувствовал даже какое-то удовлетворение.
- Ты уверен, что это легко? - я встал в полный рост, высоко подняв подбородок. Рубер удивленно смотрел на меня, отступая в тень. А потом вдруг как-то противно, по-девичьи, расхохотался и произнес:
- Значит, я не ошибся в тебе. Ты наш повелитель, Виктор.
Я замер, чувствуя, как проходит жар, и ежась от холода. Смех все еще шелестел, фигуры еще смутно прорисовывались в морозной дали, но это было миражом, следом, воображением.
Я обернулся - часовые начинали шевелиться, храпеть и вздыхать, словом - оживать. Раздалось тихое сопение Жанны. Я быстрым шагом подошел к ней и, схватив за плечо, грубо перевернул на спину. Жанна распахнула глаза, в них не было и тени испуга, только изумление.
- Ты... что... все это... значит?! - срывающимся голосом спросил я, вцепившись в ее плечо. Жанна поморщилась, видимо, я сделал ей больно.
- Знаешь, это впору спрашивать мне у тебя, дорогуша. Что с тобой?
- К Хоггу все это, слышишь?! К Хоггу!! Ты - Хоггово отродье, и я не хочу иметь с тобой ничего общего!! - я развернулся, чувствуя, что весь дрожу. Теодуш стоял неподалеку и смотрел на меня своими преданными глазами.
- Я хочу построить рай, а это невозможно, заключив союз со злом!
Было тихо, даже ветер пропал. Я стоял один посреди равнины и смотрел на свой небольшой отряд и на пылающие от ярости щеки Жанны. Я бросал вызов. Им всем, ледяным просторам, злу, царю и себе самому в конце концов...
- Я ухожу. Пойду один и сделаю то, что я считаю нужным. Прости, Жанна, но мы больше не союзники.
- Я знаю. Мы враги.
На белом фоне черный силуэт Жанны, утонченный и гордый, смотрелся как кинжал, воткнутый в тело земли. Убийственно красивая, притягивающая, разрушающая и лживая.
Как и моя жизнь...
Пора. Я выхватил из ножен меч и, повинуясь неясному зову, воткнул его в снег. Корочка наста с хрустом треснула, и меч вошел довольно глубоко. Я склонил на миг голову, следя за блеском лезвия - но только на миг. Тут же я резко выхватил меч и вдел в ножны, гордо вскинув голову. И спокойно встретился с ненавидящим взглядом Жанны.
- Я убью тебя...
- Или я тебя. Но не сейчас, а когда придет время.
Я повернулся и пошел, чувствуя, как в груди что-то поднимается. Что-то, незнакомое до этого момента. Какая-то могучая волна уверенности в том, что я поступаю правильно. И гордости. И свободы.
- Молодец, малыш. Я знала, что ты так поступишь...
За спиной раздались чьи-то поспешные шаги и кряхтение. Я вздохнул, хотел было разозлится, но с удивлением понял, что испытываю радость. Вплоть до того, что я обернулся и радостно воскликнул, хлопнув нового друга по спине:
- Учти - я злой и невыспавшийся. Не дашь мне опять спать - можешь отправляться в свою любимую Страну Смерти.
Глава 4.
Живой Город .
Юный наследник престола наслаждался обществом девушек в старинной башне высокого замка. Эта башня была его секретом, его личным местом для свиданий. Каждый вечер он приводил сюда новую девушку, и каждое утро просил ее сохранять это место в тайне. Как и их связь. Которая, впрочем, на этом и заканчивалась.