— Да уж, пародия... Ал… ну и ну! А дальше что?
Тот приготовился петь, видимо собрался просвещать предка дальше, но Гарри замахал руками:
— Да я не в том смысле! Я имею в виду, до чего они, твои любимцы, дальше додумаются?
— У них много очень сильных стихов.
— Слышал, слышал.
— Дело же не в песнях, просто они — особенные. Смотришь — и понимаешь, что есть какая-то другая жизнь, красивые смелые парни, которые всё решают сами, которые живут, а не… уроки учат! А Сольвай просто как… как… — у «адвоката мотыльков» явно не хватало слов. — От него мурашки по коже, от него вообще умирают, это, от восторга, да! Головы теряют!
— И ты? — Стремительно нарастающий скепсис Гарри нарвался на абсолютно безосновательный глупый фанатский восторг и готов был вспениться бурной волной ярости. Снова? Стоп, Поттер, стоп! — И ты голову теряешь? — Воодушевление Альбуса столкнулось с суровым взглядом отца и потихоньку начало сдуваться, его только что сверкавшие обожанием глаза помрачнели. — Ал, это же глупо. Вот так поклоняться обычному мальчишке, твоему ровеснику. Ты — не хуже, на свете много талантливых людей.
— Я не поклоняюсь, — набычился юный фанат, — всего лишь признаю очевидные вещи.
— Какие очевидные? — завёлся Гарри. Но устало потёр глаза и вздохнул, примирительно похлопал сына по руке. — Ладно, ладно. Не будем спорить. Тебе нравятся, как ты их назвал, Крылышки. Я ничего не имею против. И Сольвай талантлив, согласен. Бывают такие люди, прирождённые лидеры, мощные энергетические доноры, заражающие всех собой. А музыка во все времена управляла душами. Мы не о том спорим, но это лучше обсудить на свежую голову. Спать? — улыбнулся он и потрепал Альбуса по чёлке. Тот не отклонился, принял от отца нехитрую ласку — ну и отлично.
Гарри встал из-за стола. Альбус пожелал ему спокойной ночи и немного грустный пошёл к себе. «Снова как-то не так поговорили, — подумал Гарри. — Что ж такое? Стоит коснуться этого Мотылька — жди неприятностей. Не хотел снова ссориться с сыном, а почти. Как же вы меня достали, мистер Сванхиль! Будто не несколько дней знаком с вами, Ваше Датское Голубое Величество, а всю жизнь вы мне печёнку клюёте — не Мотылёк, а зевсов орёл!»
Зайдя к себе в спальню, Гарри тут же плюхнулся на кровать и снова налетел на твёрдую тетрадку. «Караулит он меня, что ли?» — с неприязнью повертел он дневник в руках, раздражённо перелистнул несколько страничек. Натолкнулся взглядом на рисунок целующихся мальчишек… нет, блядь, сосущихся и лапающих друг друга! Порно-позы, похоть, как напоказ, бесстыжие руки, жадные губы, пирсинг на соске…
— И какого хуя у меня дневник этого малфоевского недоноска валяется? К собакам всё! Кричер! Сожги это дерьмо пидорское! Кр-р-ри-и-ичер!
Так быстро домовик ещё никогда не являлся на зов, или хозяин просто никогда не звал его таким голосом. Эльф вылупился на Гарри, с пониманием взмахнул ушами, подхватил тетрадку и исчез. Спустя пару мгновений через раскрытую дверь из холла послышался звон и грохот, треск разгоревшихся дров, гул дымохода. Гарри вскочил и выбежал на лестницу. Кричер ловко подправил поленья в камине, отошёл на несколько шагов, любуясь пламенем, размахнулся и бросил в огонь тетрадку. «Инфламаре омниа субито!”(1) — послышался его дребезжащий голос.
— Н… нет!
Гарри кубарем скатился по ступенькам, чуть не расшибся, ударился о перила, едва ли не весь нырнул в огненное каминное чрево. Он, отворачиваясь и пряча глаза от жара, выдернул то, что несколько секунд назад было дневником Сольвая Сванхиля, и попытался сбить огонь с бумаги. Руками. Но не тут-то было… Обложка выдержала встречу с огнём, только покоробилась и почернела, лаковая плёнка вздулась пузырём, старый переплёт тоже пострадал не невосполнимо, а вот все листы внутри… Пепел…
Гарри сурово глянул на растерявшегося эльфа, приготовившегося голосить повинную, — и тот исчез. Но бубнёж ещё долго гулял по коридорам дома: «Разве же это хозяева? Маги? Вот при госпоже Вальбурге были хозяева. А эти Поттеры, что с них взять, сами не знают, чего хотят. Эх, в прежние времена…»
«Чего хотят? Чего все хотят? А я чего хочу? В самом деле, есть же у меня какие-то более-менее определённые желания?» — Гарри сидел на полу перед камином и, стараясь не дышать, перелистывал обуглившиеся по краям, серые, но пока не рассыпавшиеся страницы сгоревшей тетрадки. Одна оболочка осталась, название предмета, а его суть и смысл — слова, отражения души, выраженные буквами на бумаге, — исчезли навсегда. Только на пальцах поскрипывал тёмный мучнистый налёт, мягкий, немного липкий.
Гарри вдруг подумал, что, если Сольвай регулярно вёл дневник, то на последних страницах обязательно должно было быть что-то и про самого Поттера, это же очевидно. А он не дочитал. Даже в голову не пришло посмотреть последние записи. Вот растяпа! Как наваждение. О чём только думал? Явно не о том, о чём было нужно… Совершеннейшим шоком для аврора стало понимание: он облажался! Именно как профессионал облажался, как взрослый разумный человек: дневничок-то откопировать сообразил сразу, а вот потом, вместо того, чтобы спокойно всё прочитать, обращая в первую очередь внимание на криминал, то есть ища наводку на наркоту и все нюансы, связанные с расследуемым делом, он увлёкся, да ещё как… отвлёкся… застыдился… растаял, словно под колдовство какое-то попал. Ах ты, падла! Подобного промаха аврор Поттер не допускал давно, собственно, вообще никогда, ни разу не допускал за всю свою карьеру. Профессионал, тоже мне. Блядь, как же стыдно и тупо! Мерлин, даже вытаскивать тетрадку из огня полез голыми руками, вот же идиот! Кто узнает — засмеют или решат, что аврор болен, причём тяжело и, наверняка, неизлечимо!
Пепел… Размазанные по полу отвратительные пятна… Пепел… А последний листочек, именно последний, а не из серединки, краешек которого уцелел не иначе, как чудом, просто ударил Гарри под дых: на нём, сквозь тёмно-коричневые разводы почему-то красными чернилами («Вот же эстет, блин!” — зло подумал Гарри) сочились строчки:
“… Им овладела тяжкая любовь.
Похмелье от невыпитого зелья,
Звериной злобой наполняя сердце,
От ревности к измене не ему…”
Пепел… Гарри показалось, что он выгорел изнутри без огня, как тлеют угли в раскалённом жерле при закрытых дымоходах и отравляют всё вокруг угарным газом. Подует ветер — и разлетится пепел по Гриммо, по городу, осядет на листве и асфальте, потом его смоет первый же дождь — и всё…
Даже душ перед сном не помог избавиться от ощущения пепла на коже, казалось, что во рту стоит странный привкус палёной бумаги; заснул Гарри сразу, едва коснулся головой подушки. Во сне он никак не мог догнать каких-то отморозков, в последний момент, приперев их в грязный, заваленный хламом угол, забывал элементарные заклинания; нагло ржущие бандиты выбивали из его руки волшебную палочку и, методично попинав горе-вояку, спокойно растворялись в темноте. И так всю ночь… Потом он мёрз у чахлого костерка, разговаривал с кем-то, кажется с Роном, или… Перед самой побудкой Гарри приснилось, что у него выросли крылья, как у лебедя, только какие-то неудобные, чужие, с жёсткими перьями, неповоротливые, а Драко Малфой подкрался сзади и подпалил их от маггловской зажигалки. За спиной — огонь, боль, ужас, а перед ним — отражающаяся в зеркале физиономия слизеринца… Будильник он сшиб подушкой; намеренно придавил Кикимера дверью; наспех поглощая омлет прямо со сковороды, исцарапал её вилкой; на службу пришёл злой, придать своему лицу адекватное выражение, подобающее Главе серьёзного силового учреждения, смог только перед дверью Аврората.
Уже днём после планёрки, где Поттер вставлял всем по полной, к нему подошёл Люпин:
— Крёстный, чего не в духе? Наш пресс-атташе газеты притащил, Брус, то есть Министр, вздохнул свободно: эти перелётные птички в Марсель отправились. Я сам проследил: активация порт-ключа прошла в десять утра. Инцидент, вроде, исчерпан? — Гарри захотелось выйти из душного кабинета… или срочно раскурить трубку… потом резко стало на всё наплевать. Он с трудом не позволил расплыться по лицу гримасе усталого равнодушия. — Дело закрывать «под ключ»? В Визенгомот или в Магистрат? А этому наркоактивисту что светит? Киднеппинг не притянуть официально? Это же маггловская территория.
— В Комиссию по незаконному обороту направляйте. Года четыре дадут.
— И вот ещё, — собираясь уходить, Люпин вынул из рабочей папки небольшой пергамент. — Может, и не надо уже, но это лондонский адрес Нарциссы Малфой.
— Оставь, Тедди, ты молодец.
Кабинет Главного аврора, обычно, в отсутствие посетителей и подчинённых, наполненный лишь тишиной, серьёзной, деловой, вдруг стал похож на акустическую воронку: все многочисленные звуки Аврората и неугомонного Министерства стекались к рабочему столу Поттера, к ним присоединился шум города, разбивавшийся о стёкла окон, но продолжавший гулко свербеть в голове, тиканье часов на запястье Люпина, хруст пера в пальцах Гарри, стук сердца. Этот дисгармоничный коктейль, наполненный каким-то непонятным, но важным смыслом, хотелось слушать, никуда не торопиться, ни за чем и ни за кем не гнаться, забыть про время и многочисленные обязанности… И Гарри слушал.
…………………………………………………………..
(1) Мгновенное возгорание целого (искаж. лат.). На Гриммо огонь был особый, «многофункциональный». И дряхлый домовик использовал это свойство, столетия помогавшее тёмным магам Блэкам вмиг уничтожать ненужные или опасные предметы, будь то труп врага, тайный документ, противозаконный артефакт или любовное письмо. Кричер, которому Гарри отдал ясный приказ, задействовал эту огненную тайну угасшего рода, и от страниц дневника не осталось ничего, только немой горячий пепел.
6-4
В десять. В Марсель. Улетели Мотыльки… Гарри будто враз потерял нечто чертовски важное… непонятное чувство. Так не замечаешь, что дышишь свежим воздухом на природе, и начинаешь ценить это, лишь попав в загазованную городскую атмосферу. Но… его жизнь не изменилась же от знакомства с Датским принцем (при чём тут свежий воздух?): работа сделана, ничего особенного, воспоминания о Драко всколыхнулись, но не причинили боли, потом ещё пощекотал хорьковский отпрыск ему нервишки, по самолюбию и прочим «прелестям» прошёлся – и что? Разве мало Поттера за годы службы провоцировали, пытались выводить из себя, лишать равновесия, оскорблять? Странно, что это Саю почти удалось… Откуда столь неуместное, острое чувство потери? Он ничего не потерял, но пустота, какая-то тревожная и непознанная пустота чётко пульсировала в сердце. В этой пустоте словно путались, перекручивались петлями, завязывались в тугие узелки нити судьбы, до того момента сплетавшие вполне симпатичный, не лишённый симметрии и смысла узор…
Воленс-ноленс Гарри отправился к Нарциссе. Резонов было несколько: во-первых… (ладно, чего уж себе-то врать, это только во-вторых) его поразил адрес: миссис Малфой проживала в довольно отдаленном и совсем не престижном районе маггловского Лондона! В-третьих, совершенно не хотелось переться за ответами в маленький датский городок Левен, ведь при этом придётся лицезреть рожу наверняка постаревшего и ещё более повредневшего Хорька; и наконец, во-первых, Поттеру до зарезу хотелось узнать, выжжен ли Мотылёк папой с династического коврика и выгнан ли из рода… ну и так, много чего по мелочи… Любопытство аврора – залог долголетия и успешной службы…
На самом деле, поутру, проспав на работу, Гарри сидел с тяжёлой головой на кровати и жмурился от яркого солнца, бившего, как фотонный прожектор, в щель между гардинами. Но отодвигаться или хотя бы чуть отворачивать голову не хотел. Назойливый солнечный луч сделал своё дело: под закрытыми веками заплясали сочные цветовые пятна, сначала только рубиново-малиновой гаммы, потом апельсиновые, лимонные, зелёные-презелёные; завершился этот фейерверк неоново-фиолетовым взрывом – Гарри встряхнулся по-собачьи, энергично растёр себе плечи, руки и ноги и бодро побежал в ванную. По дороге он ещё старался припомнить, что же пытался вычленить в какофонии цвета, метавшегося только что перед глазами, какие образы, топившие его всю ночь и… почти утопившие… Но сны не вспоминались – и слава Мерлину. А вот чтобы совершенно прекратить думать про малфоевского сыночка (кыш, пернатый!), нужно собрать на него максимально полное досье, разобрать по косточкам, снять с загадочного «насекомого» ореол таинственности, осветить его, притаившегося в ночи, ярким светом фактов – и повышенный интерес к мальчишке лопнет как мыльный пузырь. Сделать это лучше не в рамках расследования или официальным путём, а для Главного аврора лично: понять чётко и ясно подноготную Скорпиуса Малфоя, закрыть все вопросы, почему-то не оставляющие Поттера в покое (ничего удивительного: профессиональное любопытство, привычка доводить до конца все начатые дела и, наконец, ответственность — будь она неладна! — за всех, кто так или иначе попадает в поле его зрения. Других причин интереса к личности Мотылька просто не может быть, уж точно!).
Тем не менее пара странных мыслей всё-таки провернулись напоследок в его голове, лишний раз подтверждая необходимость беседы с миссис Малфой: Гарри вспомнил вопрос Ала о том, какой же Сольвай Сванхиль на самом деле, вспомнил и понял, что не может ответить даже самому себе, и ему вдруг захотелось – что за желание глупое? – хоть с кем-то поговорить о пареньке, конечно, не с восторженными фанатами и не со своими сослуживцами, а с кем-то, кто знает Сая именно как Скорпиуса Малфоя. В общем, нужна ли была встреча с Нарциссой на самом деле, или Поттер ловко убедил себя в её необходимости – так или иначе адрес, предоставленный Люпином, пригодился.
Свой моральный долг Нарциссе Гарри отдал ещё на первом послевоенном суде над Малфоями: честно рассказал, что та в самый рискованный момент солгала Волдеморту о его смерти и тем самым спасла; не забыл и о том, что Драко намеренно не узнал его в мэноре; и вообще, как мог попытался смягчить пыл общественного возмущения, витавший над Малфоями. (Ну не знал же он, что потом с главой семейства всё так обернется!) Посему некие негласные обязательства считал, положа руку на сердце, честно аннулированными. Кто виноват в том, что под полную конфискацию имущества попали почти все чистокровные семьи? А в том, что Люциуса повторно осудили? И в том, что Азкабан – не курорт? Уж точно не Гарри Поттер. Даже после того, как Драко его отшил, Гарри не приходило в голову мстить Малфоям, а ведь мог бы, имелись возможности. Невзирая на прочие эпизоды столкновений и конфронтации со всеми членами семейства и учитывая их принадлежность к вражеской, темной стороне, что было доказано в ходе следствия… «Вот же долбанный Мерлин, куда завернул! — поразился самому себе Поттер. — И как канцелярские обороты за годы писанины всякой по службе в плоть и кровь въелись! Даже и мысли теперь приходят в голову стройными рядами протокольных казенных оборотцев, тьфу, гадость! Словно под моей черепушкой чиновник такой говнистый, мерзопакостный, гнездо свил и пометом своим прямо мозги засирает!» — пытался отвлечься он, стоя у неприметной парадной скромного домика в третьей зоне восточного Редбриджа. И отвлечь себя пытался именно от той простой мысли, что никогда… никогда Малфои, всем гнездом и по одиночке, не были ему безразличны! А уж как назвать все эти разнообразные эмоции, что он испытывал на их счет, даже взрослому и серьезному Поттеру на ум не приходило. Что уж говорить про юность!.. М-да, вот вам и профессиональный интерес…
При четвертом ударе латунного молотка, которым аврор излишне активно колотил по ни в чём не повинной двери, та вдруг открылась, и в проёме показалась сама хозяйка, высокая и статная, с идеально убранными в изящную прическу волосами — Нарцисса Кассиопея Малфой.
«Королева в изгнании! — невольно присвистнул про себя Поттер. — Вот, что называется «красиво стареть», теперь понимаю!». Да, бывшая тёща, вечно растрёпанная и пахнущая куриными потрохами, не шла ни в какое сравнение. Что это? Порода, воспитание, телесное строение такое или привычка всегда быть на виду, не позволять себе расслабляться ни при каких поворотах судьбы? Это вызывало невольное уважение, да и вообще Гарри сугубо нейтрально относился к жене Люциуса (вот уж кто был сволочью по определению! ладно…), почти и не знал её, ему несложно было, особенно по прошествии стольких лет, думать о ней с приязнью.