«Скоро рассвет, нужно что-то придумать, — размышлял Новосельцев. — Но что? Подожду еще с полчаса, а потом придется уходить».
Неожиданно за бортом раздался сиплый голос.
— Концы в воду! — обрадованно крикнул Новосельцев и бросился к борту.
Первым вытащили Ковалева. Ступив на палубу, боцман зашатался, как пьяный, передергиваясь всем телом. Он хотел что-то сказать, но зубы его так стучали, что лейтенант ничего не понял. Токарева подняли через несколько секунд. Он пластом упал на палубу и не шевелился.
— Обоих в моторное отделение, — распорядился Новосельцев. — Растирать спиртом и влить внутрь.
Вскоре Ивлев доложил по переговорной трубке:
— Боцман говорит, что разведчики пошли. Шлюпку разбило около берега. Немцы устроили подводные надолбы. Ковалев нырял и установил это с точностью.
— Как их самочувствие?
— Отходят помаленьку.
Через двое суток морской охотник опять подошел к крымскому берегу.
Скрывшись в тень высокой скалы, он приглушил моторы и затаился. Все люди стояли наготове на своих постах.
Так прошел час, другой…
Новосельцев с нетерпением посматривал на берег, начиная испытывать тревогу за Глушецкого и его товарищей. Они должны быть тут, на берегу, с вечера. Что же случилось? Глушецкий, конечно, изучал не флору и фауну Крыма, могло произойти какое-нибудь несчастье.
— На берегу огонек, — доложил Шабрин, прерывая размышления командира.
Действительно, на берегу мелькнул узкий луч, потух, снова зажегся. Новосельцев прочел условный сигнал и приказал спустить шлюпку. Гребцами сели Ковалев и Румянцев. Вскоре они вернулись. На борт поднялись семь человек. Глушецкий подошел к мостику, подал Новосельцеву руку и торопливо сказал:
— Давай полный вперед. Нас ищут.
— Сейчас газанем, — весело отозвался Новосельцев. — Что за пассажира привели?
— Пленный офицер.
— Ого! — не удержался от восклицания Новосельцев.
Разведчики и пленный спустились в кают-компанию. Новосельцев подозвал боцмана и распорядился, чтобы разведчиков накормили.
Спустя некоторое время, когда вражеский берег был далеко, Новосельцев, оставив за себя на мостике боцмана, пошел проведать разведчиков. Они уже закончили ужин и курили. Новосельцев с любопытством посмотрел на фашистского офицера, сидевшего с краю и жующего хлеб с маслом. Он впервые так близко видел живого гитлеровского офицера.
— А стоило ли этого типа кормить маслом? — спросил он, недобро щурясь.
— Этого стоит покормить, — сказал Глушецкий.
— Сам сдался, — заметил Семененко, закручивая цигарку необычных размеров.
Собиравший посуду со стола Наливайко округлил глаза-пуговки:
— Интересно… что ж ему — климат крымский не понравился?
Пленный перестал есть, поднял круглое лицо и, глядя на Новосельцева светло-голубыми глазами, со спокойным достоинством сказал на русском языке:
— Я не хочу воевать за сумасшедших. Я не фашист.
— Вот как! — удивился Новосельцев. — Не все немецкие офицеры, оказывается, мыслят одинаково.
— Не все, — подтвердил Глушецкий. — После Севастополя появились такие. Это — радует.
— Что ж, — усмехнулся Новосельцев, обращаясь к офицеру. — Вот и кончилась для вас война. Поживете в лагере, а потом нах хаузен, в родной фатерланд. Жизнь сохраните…
— Для меня война не закончилась, — нахмурившись, довольно резко ответил офицер. — Теперь я буду воевать за свободную от фашистов Германию.
— Как вы это мыслите? — заинтересовался Новосельцев.
Офицер пожал плечами:
— Пока сам не представляю.
— Вы кадровый офицер?
— Почти что.
Разведчики зевали, и Новосельцев приказал Наливайко провести их в кубрик. Немецкому офицеру предложил пустующую каюту помощника. Офицер с улыбкой поблагодарил и сказал:
— Верьте — немцы разные.
Новосельцев, однако, закрыл каюту на ключ, едко заметив:
— В плену они все вежливые.
В кают-компании остались Новосельцев, Глушецкий, Гриднев и Семененко.
Гриднев и Семененко стали расстилать пробковые матрацы.
— Занимай мою каюту, — предложил Новосельцев Глушецкому. — Мне отдыхать не придется до прихода в базу.
Глушецкий прошел в каюту, сел на узкую койку, зевнул и потянулся:
— Устал, как гончая собака.
— Удачно все сложилось? — спросил Новосельцев.
Николай утвердительно кивнул головой.
— А где ты подцепил фашистского офицера?
— Около Феодосии. Не знаю, что он делал в горах, но, увидев нас, замахал фуражкой и пошел навстречу.
— Интересно, что за тип.
— Его отец профессор в Берлинском университете. Крупный специалист по химии. С сыном был в ссоре.
— Почему же все-таки он сдался в плен?
— Он объяснил это тем, что война не может принести победу Германии и что Германии грозит участь Римской империи. Гитлер и его клика, по его мнению, бездарнейшие авантюристы, разжигающие низменные чувства в народе и ввергающие немецкий народ в бездну. Пока не поздно, надо спасать немецкий народ от гибели.
— Толково рассуждает, — согласился Новосельцев. — А что в Крыму происходит?
— Становится крымским ханством, — усмехнулся Глушецкий. — Немцы привлекли на свою сторону татарских буржуазных националистов из разгромленных в свое время организаций «Миллифирк» и «Курултай». В Симферополе создан «мусульманский комитет». Председательствует в нем сын бывшего кулака Курт Сеитов, его заместителями являются сын торговца Абдурешитов и националист Керменчеклы. Членами комитета состоят бывший помещик Аблямитов и буржуазные националисты Шевкет и Куртиев.
— Ты помнишь фамилии всех гадов? — изумился Новосельцев.
— Приходится. Разведчик обязан держать в памяти все, что видел и слышал.
— Не узнал, что в Севастополе происходит?
— Кое-что партизаны сообщили, — оживился Глушецкий. — Зверствуют гитлеровцы, вешают, расстреливают, но спокойно себя не чувствуют. По ночам боятся ходить по улицам. Из развалин стреляют, бросают гранаты. Не покорен Севастополь!
— Не склонил, выходит, голову, — с удовлетворением произнес Новосельцев. — Об отце узнал?
— Спрашивал, — вздохнул Глушецкий. — Не знают. А вот о биологической станции, на которой я работал, рассказали. Варвары! Они устроили в здании станции склад и казарму, а оборудование выбросили на лом. Вскоре из-за неосторожности какого-то паршивца произошел пожар, истребивший все имущество, библиотеку, музей. Крыша обвалилась. В общем, теперь это обугленные развалины. Станции не стало. А она существовала с 1871 года. Одним из основателей ее был Миклухо-Маклай.
Наступал рассвет. На море спустился холодный туман, от которого вахтенные матросы поеживались. Унылая серая мгла заволокла все кругом, невозможно было разобрать, где кончается море и начинается небо. Новосельцев приказал сбавить ход корабля.
И вдруг раздался тревожный голос Шабрина:
— Мина у левого борта!
Новосельцев взглянул за борт и испуганно отпрянул. На расстоянии не более метра в воде качался рогатый шар. Рога то оголялись, то вновь скрывались под водой. Отходить назад было поздно: струя воды обязательно бы качнула мину и ударила о катер. Вперед двигаться тоже нельзя — мину затянет под винт. Несмотря на испуг, Новосельцев успел моментально поставить ручки машинного телеграфа на «стоп».
Но он не успел решить, что предпринять дальше, как стоявший у леера Пушкарев, скинув бушлат, быстро спустился за борт. Осторожно толкая руками мину, он повел ее вдоль корпуса корабля. Все, кто находился на палубе, с замиранием сердца следили за каждым движением комендора и мины. Новосельцев, поняв замысел Пушкарева, подбежал к борту, готовый сам прыгнуть в воду, чтобы помочь ему.
Но вот мина уже за кормой. Пушкарев несколько раз толкнул ее, чтобы она отплыла подальше. Когда расстояние между ней и катером увеличилось метров до десяти, все облегченно вздохнули. Пушкарев поплыл к катеру. Через минуту он уже стоял на палубе.
Катер медленно двинулся вперед.
Новосельцев подбежал к Пушкареву, обнял и поцеловал:
— От всей команды — сердечное спасибо!
Комендора бил озноб, и Новосельцев распорядился:
— В моторное отделение…
Вскоре мина исчезла в туманной пелене. Новосельцев хотел было взорвать ее, но не решился. Видимости при тумане не было никакой, мину за два десятка метров уже не видно, а стрелять по ней на близком расстоянии опасно.
Через два часа морской охотник вошел в бухту.
Один мотор на катере Новосельцева давно барахлил. Нужно было сделать полную переборку и заменить изношенные детали. Но деталей на складе не имелось, и ремонт мотора откладывался со дня на день. Сегодня, когда катер пришел в базу, дивизионный механик обрадовал Ивлева сообщением о том, что на складе появились детали.
Катер поставили на ремонт. Новосельцев был доволен, что наконец-то найдется время отдохнуть и можно завтра отметить день рождения комендора Пушкарева. О подвиге Пушкарева он доложил Корягину, и тот тут же заполнил наградной лист и пошел с докладом к контр-адмиралу. Вскоре он вернулся и сообщил:
— Контр-адмирал подписал приказ о награждении Пушкарева орденом Красной Звезды.
«Вот это будет хороший подарок ко дню рождения», — подумал Новосельцев, выходя из штаба.
Около склада с химическим имуществом он увидел капитана Уздякова, и у него появилась неожиданная мысль.
Уздяков приветливо протянул Новосельцеву руку и сказал:
— В штабе мне сказали, что двух человек с вашего корабля наградили.
— Трех, — поправил Новосельцев.
— Кого же еще?
— Медалью «За отвагу» наградили боцмана Ковалева и матроса Токарева, а сегодня подписан приказ о награждении орденом комендора Пушкарева.
— И вы, конечно, надеетесь на орденок.
— Пока не думаю об этом.
— Бросьте скромничать, Виктор Матвеевич, — щуря маленькие глаза, с вызовом проговорил Уздяков. — Кому другому, а мне бы вы так не говорили. У каждого в душе тщеславное желание иметь побольше орденов, чин повыше, должность поспокойнее.
— Не у всех…
— Шиллер писал, что миром правят любовь и голод. Каждый борется за теплое место на планете. Так оно было, есть и будет. Все повторяется, дорогой мой Виктор Матвеевич.
— Шкурники, стало быть, все? — начиная сердиться, спросил Новосельцев.
Будь Новосельцев равным по званию и должности, он отчитал бы его сейчас. Но какое право имеет лейтенант делать замечание капитану? Не положено по уставу.
«А наплевать мне на то, о чем он думает», — решил Новосельцев, вспомнив о цели, с которой он подошел к Уздякову.
— У меня просьба к вам, товарищ капитан, — сказал он. — Премного буду благодарен вам, если удовлетворите ее.
— Пожалуйста, — насторожился Уздяков, не любивший, чтобы к нему обращались с просьбами.
— Мне нужно к завтрашнему дню четверть хорошего вина.
Уздяков догадливо улыбнулся:
— Понятно. Катер на ремонте, а командир…
— Вот именно, — нетерпеливо подтвердил Новосельцев. — Могу я рассчитывать на вас?
— Удружу, — уже покровительственным тоном сказал Уздяков. — Вечером пришлите ко мне матроса.
— Спасибо, — подал руку Новосельцев и, довольный, пошел на корабль.
После обеда лейтенант уволил на берег почти половину команды. С каждым из увольняемых он побеседовал наедине — о подарках имениннику. Сам Пушкарев не знал о том, что товарищи собираются отметить день его рождения. Настроение у него было прескверное, и он мечтал напиться на берегу. Но, по-видимому, командир предвидел это и на берег его не отпустил, а поставил дежурным по кораблю. В полночь Пушкарева сменили.
Проснувшись утром, Пушкарев увидел в кубрике командира отделения мотористов Харитона Окального, комендора кормового орудия Афанасия Акульшина, Дюжева, Шабрина, Наливайко. Баянист сидел с баяном на коленях.
— Музыка! — воскликнул Дюжев, заметив, что Пушкарев проснулся.
Душко заиграл туш, а Дюжев, Шабрин и Наливайко подскочили к нему и стали теребить за уши, приговаривая со смехом: «Расти большой, расти большой». Не поняв, в чем дело, Пушкарев рассердился и стал ругаться. Тогда Окальный отстранил рукой товарищей и сказал:
— Не серчай, Серега. Сегодня твой день рождения, ну мы и решили тебя поздравить.
Пушкарев сел на койку и оторопело обвел всех глазами.
— Это вы серьезно? — спросил он.
— От души! — воскликнул Дюжев. — Глянь-ка, что у тебя под подушкой.
Пушкарев поднял подушку и ахнул от изумления.
— Вот это подарок от командира — книга Николая Островского «Как закалялась сталь», — стал перечислять подаренные вещи Дюжев. — Это зажигалка от Антона Румянцева. Этот обеденный агрегат — складная ложка и вилка от нашего уважаемого кока Кирилла Наливайко. А вот часы со светящимся циферблатом. Наши мотористы купили их вчера на базаре и дарят тебе. А вот еще подарок — кисет из бархата с вышивкой шелком: «Отважному черноморцу от Нади».
— А что за Надя? — насторожился Пушкарев.
— Есть такая знакомая мне особа. А вот подарок от меня, — и Дюжев вытянул из-под койки вещевой мешок, наполненный яблоками. — Собственно говоря, деликатно выражаясь, — слегка смущаясь и косясь на Шабрина, поправился он, — это не от меня, а от колхозников. Вчера, как мне дали увольнительную, я проведал сначала Токарева. Парень на днях вернется, у него не воспаление легких, а грипп. От него я пошел к Наде. Долго у нее не пришлось, к сожалению, задержаться, поссорились немного. Забрал я у нее кисет и ушел. Смотрю, время еще в достатке. Решил сходить к Лене.
— Это еще зачем? — с подозрением спросил Шабрин.
— Ты, Максим, не серчай. С твоей Леной у меня было чисто деловое свидание.
Все в кубрике рассмеялись, а Шабрин покраснел и поперхнулся.
— Честное слово, Максим, — заверил Дюжев. — Она же дочь колхозного бригадира. Дай, думаю, насчет каких-нибудь фруктов для нашего именинника переговорю. Пришел и папашу ее дома застал. Обсказал ему все, как полагается. Пошел он к председателю — и вот результат!
Пушкарев сидел, смущенно поводя глазами и придерживая левой рукой подарки. Он был явно растерян и растроган.
— Как же так, ребята? — протянул он дрогнувшим голосом и неожиданно признался: — А я думал сегодня уволиться на берег и нализаться у какой-нибудь шинкарки.
— Какая проза, — усмехнулся Румянцев. — Надо культурненько…
— Верь, Сергей, — сказал Окальный, — у тебя есть друзья, и друзья верные. Лишь бы ты был добрым товарищем.
— Спасибо вам, братишки! Э, да что там говорить, — махнул рукой Пушкарев.
В люк просунул голову Ковалев.
— Командир приглашает всех в кают-компанию, — сообщил он. — Коку приступить к исполнению своих обязанностей.
Маленькая кают-компания не вместила всю команду катера. Несколько человек остались за дверями и разместились у входа.
Пушкарев сидел рядом с командиром, смущенный и улыбающийся. На столе красовалась большая бутыль с вином, оплетенная лозой. Новосельцев кивнул боцману и, когда тот разлил вино по стаканам, встал.
— Товарищи матросы и старшины! — сказал он, слегка улыбнувшись. — Сегодня мы решили отметить день рождения нашего комендора Сергея Пушкарева. Он недавно служит у нас, но мы уже убедились, что это настоящий моряк, и мы приняли его в свою морскую семью. Друзья преподнесли ему подарки. Но об одном подарке он не знает. Вчера контр-адмирал подписал приказ о награждении Сергея Макаровича Пушкарева орденом Красной Звезды. Поздравляю с высокой наградой.
Пушкарев встал и срывающимся голосом произнес:
— Служу Советскому Союзу!
— Подписан также приказ о награждении медалью «За отвагу» боцмана Ковалева и матроса Токарева.
Все зааплодировали. Боцман, чтобы скрыть волнение, начал приглаживать свои усы.
— Предлагаю выпить тост за нашего именинника и пожелать ему прожить счастливо трижды столько, сколько он прожил! — закончил Новосельцев и чокнулся стаканом с Пушкаревым.
Все выпили. Закусили хлебом с маслом и яблоками.