Отец закончил читать, откинулся на подушку и стал думать о том, что хорошо все-таки, когда ты одинок в своем доме, читать такую книгу. «Хотя… почему же одинок, – подумал он. – Вот рядом со мной сидит маленький, почти взрослый человечек, и в нем – частица меня. Пусть он многого еще не понимает, но все-таки я не так уж одинок». Потом еще какие-то мысли стали приходить, и он не смотрел на сына, и ему совсем не хотелось говорить.
– Грустная история – правда, пап?
– Угу.
– А ты почитаешь еще?
– Завтра почитаю, а теперь иди спать. Маме не говори.
– Ладно, – ответил мальчик.
Отец встал с кровати, отпер дверь. Мальчик тихо спустился к себе в комнату. Ему хотелось узнать, что еще написано в книге. Он лег в кровать и поскорее закрыл глаза, потому что время быстрее всего бежит во сне, а еще – ему хотелось увидеть во сне того человека.
Отец лежал и думал под шум дождя. Спать не хотелось. Окно его комнаты долго светилось в ночную непогоду.
Обычная история.
Мне было хорошо известно, что он любил ее. Я знал это лучше всех в нашем городке, где тайны не выдерживали долгого хранения, точно молоко в летнюю жару. Ведь я провел с ними целое лето, а потом все кончилось. Я сначала не понимал, почему у них все кончилось. Позже – когда подрос – понял, почему всё так случилось. Или мне это только так кажется? Кто знает? Теперь легко говорить об этом…
Я тогда просиживал штаны в школе, а брат мой успел побывать в армии и работал водителем на большом грузовике. Помню, я сильно завидовал, когда видел его в кабине этой огромной машины. Брат возил грузы на дальние расстояния. Он, бывало, подолгу не появлялся дома, а когда приезжал – вечером всегда рассказывал о поездке, пока мама не выгоняла меня спать в мою комнату. Мы жили в доме с небольшим садом, как и многие в нашем городке. Большие многоквартирные дома появились позже, а тогда: каждую весну деревья в саду зацветали, и мы с мамой за ними ухаживали, и собирали плоды, и она консервировала их на зиму. Мне больше всего нравилось, когда деревья стояли в цвету. Потом цвет опадал и черная, перекопанная земля, из которой сочился густой, тяжелый запах, покрывалась тонким ковром из нежных лепестков.
Сейчас и не вспомню, где они познакомились. Верно, на танцах… Помню, как она в первый раз пришла к нам домой. Брат шел в клетчатой рубахе и джинсах. У него были широкие плечи. В этих узких, темно-синих брюках, плечи его казались еще шире. Девушка шла рядом. На ней была узкая юбка с разрезом сзади и легкая, темная рубашка, расстегнутая на две пуговицы. Она была без чулок. Ноги ее показались мне очень красивыми. Я только-только оставил дерганье за косички и презрение по отношению к девчонкам, и начал думать о том, кто же из знакомых девочек больше всех нравится мне. Но когда я увидел подружку брата, она показалась мне красивее всех-всех девчонок, которых я когда-либо видел и, даже то, что была она немного выше брата, шло ей. Потом мы сидели и обедали за столом, покрытым расшитой скатертью, под легким, полосатым навесом. Девушка была очень красивая. Мне понравилось ее узкое, бледное лицо, понравились узкие руки с длинными пальцами. Брату она тоже нравилась. Ей было приятно нравиться нам обоим.
Брат любил ее. Глядя на него, я был уверен в этом. Он много говорил о ней, и я узнал: она работает в магазине, в отделе промышленных товаров. Когда брат приезжал из поездок, они всегда были вместе, даже наша мама привыкла к этому. Мама считала, что брату давно пора жениться…
Я уже не говорил брату: Где твоя подружка? Или: Ты был со своей подружкой? Я называл ее по имени. Брату это нравилось. Я видел, как он любил ее.
Они часто брали меня с собой, когда шли купаться, и нам всегда было весело. Им никто не был нужен, поэтому они уходили далеко от переполненных пляжей, а я был с ними. Ох, и красивая она была в купальнике, который делал ее еще стройнее, хотя, казалось, это невозможно. Она замечала, что я смотрю на нее и шептала брату, отбрасывая волосы движением головы. Они смотрели на меня и улыбались, и никто на свете не знал, как мне хотелось прикоснуться к ее гладкой, блестящей – от воды – коже.
В то лето брат много разъезжал на своем грузовике. Ей это не нравилось. Она говорила:
– Если бы мы только чаще были вместе…
– Мне обещали со следующего года хороший маршрут. – отвечал брат.– Надо потерпеть.
– Так долго?!
– Надо подождать.
– Ладно.
– Вот увидишь – все будет хорошо.
Это позже она говорила, что он думает только о себе, а ей неизвестно, что он делает, пока она остается одна. Да, это было позже! Но тогда все заканчивалось хорошо, и, возвращаясь домой, мы заходили в бар у моря, и сидели там, в тени деревьев, пока солнце вовсю припекало, и потягивали из соломинок прохладные коктейли, в которых плавились кубики льда…
Хорошо помню день, когда в последний раз мы вместе купались тем летом. На следующий день брат должен был уезжать, а через три дня мне нужно было идти в школу. Ну и дурачились же мы тогда в море… На обратном пути, зашли в бар. Я стоял в очереди за коктейлями, они разговаривали друг с другом за столиком. Я принес напитки: два фруктовых, потом один молочный для себя.
– Разве ты должна делать это?– сказал брат.
– Должна…
– Почему?
– Потому, что мне рано.
– Неужели?
– Ты прекрасно понимаешь.
– Да, – сказал брат, – я понимаю.
Я не знал, о чем они говорят и, вместе с соломинкой, углубился в коктейль. Да они, кажется, и не обращали на меня внимание.
– Так будет лучше.
– Кому?
– Нам.
– Ты этого хочешь?
– Да.
– Делай, как знаешь.
– Все будет хорошо.
– А вдруг – нет?
– Не говори глупостей. Я советовалась…
– Только не со мной!
– Успокойся, все будет хорошо.
– До моего приезда ничего не делай, пожалуйста.
– А ты не можешь остаться?
– Мне нужно ехать. Ты ведь можешь неделю подождать?
– Я и так жду, не знаю только чего…
– Не начинай, мы говорили об этом.
– Говорили, и будем говорить.
– Не надо.
– Нет, надо! – сказала она очень резко.– Тебе бы нужно побыть со мной, а ты рвешься куда-то. Кто у тебя там?
– Не говори ерунды. У меня есть ты.
– Ах, вот как! Поэтому ты не можешь остаться?
– Я не заставляю тебя делать это.
– Хватит! Сама знаю, что делать…
Тут брат вспомнил обо мне.
– Ну-ка, пойди, погуляй.
Я допил коктейль. На дне стакана, вокруг подтаявших кубиков льда, осталась белая пена. Я встал из-за столика, вышел. Сел в тени, на скамейке, под большим деревом, рядом с невысокой оградой бара. Было видно, как они говорили, только слов я не слышал. Сначала говорил брат, потом отвечала она, потом опять говорил брат и вдруг она заплакала. Потом они встали и вышли. Глаза у нее были припухшие. Она вытирала их скомканной салфеткой. Брат шел рядом.
– Идем,– сказал он, обращаясь ко мне.
Не разговаривали до самого дома. Брат на следующий день уехал. Через три дня я пошел в школу. Лето прошло. Мы никогда уже не ходили купаться втроем. В конце недели пришла телеграмма, которая извещала о том, что брат попал в аварию. Мама поехала к нему. Я остался дома. Мама вернулась дня через три-четыре и сказала: «слава Богу, ничего страшного нет». У него оказалась сломана ключица, выбита коленная чашечка на одной ноге, другая нога сломана в двух местах. В общем, он легко отделался, по мнению врачей.
Брат вернулся домой через месяц. В руках у него была палка. Выглядел он неважно. Мне было жалко его. Его девушка лишь однажды позвонила нам. Она выспрашивала у меня разную ерунду, вроде того: как я учусь, как у меня дела, как мама, и тому подобное… Я ждал, когда она спросит о брате. Она спросила о нем позже и таким беспечным голосом, точно вчера рассталась с ним. Я сказал, что знал и, кажется, очень резко. Больше она не звонила.
У них все закончилось в один день. Было еще тепло. Брат спал внизу, а мы с мамой перебрались на второй этаж. В этот день я договорился с приятелем идти ловить рыбу, и встал пораньше. Еду, которую с вечера приготовила мама, завернул в тонкую, шуршащую бумагу и вместе с банкой, в которой была наживка, сунул в рюкзачок. Потом взял бамбуковую удочку, спустился по лестнице. Тут все и услышал.
– Ты и сейчас пьяна…
– Это не важно.
– Вот как.
– Я решила зайти…
– Для этого нужно напиваться?
– Возможно.
– Что с тобой случилось?
– Ничего. Ровным счетом ничего. Как твоя машина? Не скоро сядешь за руль?
– Прекрати.
– Что прекратить? Все кончилось, неужели ты не понимаешь? Все кончилось,– повторила она.
Брат молчал.
– Теперь ты знаешь,– сказала она. – Мы скоро уедем…
– Что ж,– сказал брат,– может это к лучшему.
– Да,– сказала она.
– А теперь – уходи.
– Прощай,– сказала она.
Брат молчал.
Я, со своей бамбуковой удочкой, спрятался за угол дома. Я видел, как она шла вниз по ступеням, держась за перила. Она была красивая и совсем чужая. В комнате брата было тихо. Девушка потом уехала из городка, а брат… Не важно! Ведь это была обычная история… Пожалуй, только мне она когда-то казалась не совсем обыкновенной. Может потому, что я только-только начал думать о девушках, и они были для меня загадкой, а может быть… нет, не знаю. Теперь трудно в этом разобраться.
Бракоразводный процесс
На улице лил дождь. В комнату вошла женщина. Она держала зонт. Её аккуратные, короткие волосы были подвернуты внутрь.
– Садитесь, пожалуйста,– сказал чиновник,– слушаю вас.
– Я,– немного неуверенно, нащупывая нужные слова, сказала женщина, присев на краешек стула,– я по поводу развода.
Чиновник достал несколько исписанных листков бумаги.
– Вас как зовут?
Женщина назвалась. Чиновник отыскал листок, показал ей.
– Ваше заявление?
– Да, мое.
– Оно только с вашей стороны?
– Да.
– Ваш муж согласен с разводом?
– Думаю, он против. – сказала женщина. Она опустила голову, ее глянцевые волосы поникли.– А без его согласия разве нельзя?
– Почему же, только это займет больше времени, и вам придется объяснить причину развода.
– А если я не стану объяснять?
– Вы должны понять, я спрашиваю не из любопытства. Ваше объяснение попадет в протокол, вы его подпишете, и делу будет дан ход. Это в ваших интересах, не так ли? – разъяснил чиновник скучным голосом.
– Да, верно,– ответила женщина.
– Я приглашу секретаря.
– Зачем?
– Вести протокол.
– А вы сами не могли бы его составить? Мне неловко говорить об этом.
– Вообще-то, положен секретарь… Хорошо, обойдемся без него.
В комнате стало тихо. Было слышно, как за стеной, картаво тараторила печатная машинка.
– Не знаю с чего начать. – сказала женщина, она старалась не смотреть на чиновника.
– Хорошо, я буду спрашивать, а вы отвечайте.
– Да.
– Попробуйте объяснить причину вашего желания развестись.
Женщина задумалась.
– Знаете,– она была молода, привлекательна, и чиновнику было приятно смотреть на нее,– муж у меня верующий человек. Когда мы познакомились, он говорил, что верит в бога, но я не придала этому значения, потому как не знала, насколько он религиозен. А, впрочем, если бы и знала!.. Я не сказала ему… Я была замужем два года, мы развелись, детей не было. Я решила: не стоит об этом говорить.
– А почему вы так решили? Были опасения?
– Нет, вовсе нет. Не могу объяснить, почему… так получилось. Сказала примерно через месяц после свадьбы.
Женщина умолкла. Было слышно, как движется маятник в стенных часах. Комната, в которой располагался кабинет чиновника, была небольшая: кое-как умещался стол со старым, удобным креслом, узкий, двухстворчатый шкаф для бумаг, пару стульев у стола, и крохотный столик у двери, предназначенный, наверное, для секретаря. Женщина сидела на краешке стула, рядом со столом чиновника, опустив голову.
– Что было дальше?
– Он сказал: грех жить с разведенной. Я приняла его слова за шутку и предложила развестись, но это была не шутка. Он сказал, что не может стать вдвойне грешником.
Женщина подняла голову, посмотрела прямо в глаза чиновнику и спросила:
– Жить вместе – грех, разводиться – грех, что за религия такая?
– Вы не волнуйтесь…
– Простите меня, это все нервы. Я тогда подумала: все уладится. Да только ничего не уладилось. Все пошло кувырком. Он, с тех пор, не спал со мной. Поначалу я думала, что он ревнует меня к прошлому, и это пройдет. Да только ничего не прошло. А потом я поняла: он не станет больше спать со мной. Он любит меня, но спать со мной он не станет, а я ведь женщина, я не могу так. Я люблю его, но я женщина… я – женщина…
вот дела люди разводятся из-за измен или ссор а тут бред нужно быть ненормальным чтобы не спать с такой женой
– А он нормальный? Вы уж извините меня,– сказал чиновник вслух.
Она кивнула. Волосы пружинисто закачались.
– Он хороший человек… Мне будет тяжело расстаться, а ему будет еще тяжелее. Только по-другому нельзя. Я не хочу изменять ему, но я женщина, и мне хочется иметь детей, и все, что имеет жена от мужа.