Annotation
Ничего в мире не меняется. Скука правит людьми. Трагедия А. С. Пушкина, повторившись спустя почти 150 лет, превратилась в трагифарс.
Клейман Борис Маркович
Клейман Борис Маркович
Долгое прощание
1
ДОЛГОЕ ПРОЩАНИЕ
Скука - отдохновение души...
А. С. Пушкин
Дед ремонтировал утюг. Он отвинтил ручку и осторожно снял верхнюю крышку, под которой асбестовый лист скрывал вольфрамовую спираль.
- Так, - сказал дед задумчиво, - и где же она у нас погорела?
- Дед, - удручённо сказал Игорь, - давай я тебе новый куплю. С терморегулятором. С паром. Непригарный.
Игорь помогал деду - держал в руках пассатижи.
- Молодой ишшо, не понимаешь.
Дед водил отвёрткой по спирали, которая издавала жалобный треск. Два человека сидели за столом, кроме деда, и они одновременно вздохнули. Так же жалобно, как и спираль. За спиной моложавого стояли два таких же моложавых. Они жевали жвачку и с интересом смотрели на руки деда. Руки были замечательные: коричневые пальцы гнулись плохо, но держали крепко; ладони, морщинистые и мощные могли, казалось, сломать всё, что зажмут. И ногти - ровные, обработанные и мраморные.
- Тогда открути снаружи изоляторы и отсоедини спираль. Зачем тебе знать, где она перегорела?
- Это верно. Надежда, что твои мозги шевелятся, крепчает день ото дня.
Дед пальцами, чуть поморщившись, отвинтил снаружи крепление изоляторов, как и советовал внук. И вытянул полхвоста спирали.
- Так как же, Лазарь? - спросил второй, сидевший за столом; одет он был в строгий серый костюм, несмотря на летнее солнце, кремовую чистейшую рубашку с галстуком. - Твоё слово решает.
- А вот и обрыв! - радостно сказал Лазарь. - Будем менять! Сходи-ка в сарайку, на верхней полке справа стоит картонная коробка. Найди в ней запасные спирали, - обратился он к Игорю. - А под верстаком поищи коробку с асбестовой нитью.
- Дед, давай купим "филипс" или "бош".
- Голландцы под немцами пять лет пролежали. Один переводчик, сюда приезжал, сказал мне: "Я немцев не люблю. Я из-за них всю войну голодал". Бедолага. В университете там лекции читает. Нынче сытый. А у немцев я покупать не буду ничего и никогда. Хорошая у них была фирма в тридцатых-сороковых годах. Машинен фабрик "Топф унд Зоне". Лучше уже не создадут ничего, слава Богу.
Игорь ушёл.
- Лазарь, - напомнил скромно о себе серо-костюмный; за его спиной тупо смотрели в стену две гориллы с крутыми лбами; жвачку они не жевали - они стояли истуканами.
- И у японцев тоже. "Сам сунь" этот ихний...
Лазарь вытащил из утюга останки спирали, от которой полетели асбестовые крошки. Потом он стал зачищать электропровод, старинный, обмотанный хлопковой цветной нитью.
- Скажи мне, Витя, - наконец ласково обратился Лазарь к молодому, - у тебя мама была?
- В смысле? - опешил тот.
- Женщина, которая тебя родила, воспитала, вынянчила бессонными ночами?
Виктор пожал плечами и хотел что-то ответить.
- Молчи. Знаю. Была. И не шалава подзаборная. Она тебя с ладони своей ягодками кормила. Смородина, крыжовник, вишня. Ты какую больше любишь?
- Рябину, - ответил Витя. - На коньяке.
Его сотоварищи показательно заржали. Сотоварищи серого не дрогнули даже ресницами.
- И покупала она тебе эти ягодки у бабушек стаканчиками. В газетном кулёчке. И радовалась, когда ты, чмокая, глазёнками лучился от удовольствия. И ты, значит, этих бабушек решил обложить?
- Они на моей территории.
- Витя! Витя... Ты оглянись, только шею не сломай. У нас здесь заводы где? Фабрики? Одно молочное хозяйство только на турбазу работает да типография. Где у народа деньги, Витя? У той бабушки от ейной власти двадцать шесть рублей пенсии как колхознице. Испугайся и вздрогни. Эти садоводы только за счёт приезжих и живут потом всю зиму.
- Пусть сеют мак. Я куплю.
- Где твой холодный пот? Его нет вместе с сердцем...
Витя взвился:
- Что-то я не догоняю. Мне забили стрелку, чтоб я слушал про свою душу? И от кого? Чтобы этот жидяра обрезанный мне про маму втирал...
Он очень неаккуратно правым указательным ткнул в сторону Лазаря. Лазарь взял в воздухе его палец.
- Какое у тебя погоняло, Витя? Как тебя зовут в народе?
- Колорадо его зовут, ╛- сказал серый. ╛- Типа, жучок на полях.
Молодые жвачные перебегали глазами с одной фигуры на другую, не зная, что им делать.
- Жидяру я тебе прощаю, Витя Колорадо, а вот за маму твою - нет. Оставь старушек.
Лазарь положил палец Виктора на кухонное полотенце и взмахом ножа отрубил его. Пацаны, опрокинув табуретки, вскочили с мест и... не успели. Им в лица уставились чёрные стволы "Глоков". Опытные гориллы пристально смотрели на прыткую молодёжь, мало знающую, ничего не умеющую.
Колорадо просел на стуле, и его лоб наконец-то покрылся потом. Он коротко и быстро дышал. Кровища текла на полотенце.
- Никто здесь стрелять не будет, - сказал Лазарь. - Сегодня суббота. Открывать огонь нельзя.
- Суббота послезавтра, - поправил его серый.
- Тем более, - ответил Лазарь. ╛- Руку замотай. Полотенце стоит два тарифа.
- Как же ты теперь волыной управлять будешь? - спросил серый. - Обрезанный у нас теперь ты. Пошли, - приказал он всем.
Пацаны подхватили под локти Витю и вывели его во двор. Слышно было, как у него прорезался наконец-то голос, и он стал материться. Серый достал два конверта.
- Полотенце не забудь, - напомнил Лазарь.
Серый утвердительно кивнул и достал третий конверт.
Вернулся Игорь. Понюхал воздух.
- Чтой-то хлоркой воняет?
Дед как раз насухо вытер кухонный стол и бросил тряпку в полиэтиленовый пакет.
- Выбросишь потом где-нибудь на свалку, - сказал он Игорю. - Продолжаем. Я буду держать спираль, а ты наматывай асбестовую нить медленно, виток за витком. Век ещё прослужит утюжок-то.
- А посетители твои ушли?
- Не то слово - умчались.
2
- Ты их видишь? - испуганно прошептал Игорь и сжал её пальцы в своей ладони.
- Кого? - удивилась Марина и попыталась вытащить пальцы.
- Да вот же они...
Но на вытоптанной поляне никого не было.
- Пусти меня, дурак. Больно же.
Игорь отпустил её пальцы.
- Смотри, что натворил, - Марина пошевелила слипшимися пальцами у его лица.
Пальцы местами побелели.
- Там была Идалия Полетика. И ещё какие-то люди, офицеры...
Марево пропало. Весь пригорок Сороти прозрачно светился берёзами. Тропинка с песчаной косы поднималась сюда, к полянке, заросшей крапивой в рост человека. Мало кто знал, что внутри этих жгучих зарослей кем-то была выкошена и вытоптана ещё одна небольшая полянка, во вход на которую, заметный только для знающих, стояли, укутавшись в пляжные подстилки, Игорь и Марина.
- Чш-ш-ш! Вот же, исчезают... Размываются...
- Ты скоро свихнёшься со своим девятнадцатым веком!
Они расстелили на полянке подстилки и уселись на них.
- У нас в школе был знакомый по фамилии Политика. Все в классе хохотали, когда историчка объявляла тему "Внешняя и внутренняя политика где-нибудь там..." - Игорь попытался поцеловать её, но она увернулась. - И кто эта Политика?
- Так сразу не расскажешь. Из окружения Пушкина. Да Бог с ней! - Игорь снова попытался поцеловать Марину; она приподняла плечо, защищаясь. - Ну чего ты?
- Не сейчас.
- Слушай, давай поженимся. Мне надоело прятаться по кустам, скрываться. Я тебя очень люблю, ты себе не представляешь - как.
Марина улыбалась.
- Чего ты смеёшься? Я, честное слово, вот руку отсеки, не смогу без тебя и дня. И часа.
- Нет-нет-нет...
- В Питере у меня квартира, дедова квартира, но записана на меня. Я работу найду. Мне в библиотеке предлагали... Там в подвалах сундуки не разобранные... Описания составлять. Платить будут полную ставку.
- Ну, если полную...
- Я после универа туда часа на четыре-пять, а потом с тобой...
- Со мной что?
- Выходи за меня! - угрожающе проговорил Игорь. - А то я пойду к твоим родителям и буду просить руки и сердца по традициям прошлых веков! Или по традиции Кавказа: невесту надо вначале украсть.
- Ах, как романтично!
Игорь начал ласкать девушку, целуя ей шейку и горлышко. Она уже не уворачивалась, а, жмурясь, подставляла. Каким-то образом - ну, кто бы мог подумать каким! - лифчик расстегнулся, и губы Игоря заскользили всё ниже и ниже.
- Кто-то идёт... - прошептала Марина и натянула бретельки на плечи.
Игорь, в совершенно туманном состоянии, проговорил:
- Да провались они...
- Пора-пора-пора...
- Я сейчас лопну.
Марина опять засмеялась.
- Не сегодня.
Она снова закуталась в пляжную простыню и стала протискиваться в высоких зарослях крапивы.
- Ау! Ты где? - закричала она.
Игорь с рычанием вырвал несколько стеблей крапивы и стал хлестать себя по спине. Потом рванулся сквозь стену зарослей, которые ошпаривали его как рухнувший демократический централизм - снизу доверху и сверху донизу.
- Ты рехнулся, что ли? - с испугом спросила Марина.
В вечереющем небе они вернулись в Носово. Навстречу им двигались родители Марины. Отец катил подпрыгивающую на грунтовых кочках инвалидную коляску с девушкой-дауницей. "Дураки и дороги, - с неприязнью подумал Игорь. - "Голова Мышлаевского была привлекательна красотой давней, настоящей породы и вырождения", - вспомнил Игорь "Белую гвардию". Однако Мышлаевскому было далеко до Марининой сестры: девушка была инвалидом первой группы. Спина у Игоря, ноги, руки чесались и покраснели. Казалось, что и уши тоже. Ягодицы, по крайней мере, чесались невыносимо.
- Ты где пропадала? - спросила мать строго. - Мы из-за тебя в Петровское не поехали.
- А там, между прочим, сегодня экскурсию вёл сам Сергей Степанович, - губы отца Марины были пухленькими, "бантиком", словно он держал во рту вишенку; и губы эти были обижены весьма.
- В следующий раз сходите, подумаешь, - легкомысленно отмахнулась Марина; наклонившись над сестрой, она чмокнула её в жирную щёчку.
- Когда - в следующий раз? Ему почти девяносто! Другого раза может не случится вообще! - с пафосом возвысила голос мать. - Я уже не говорю о его подвиге: немощный, старик-калека, инвалид войны, жертвует своим здоровьем...
- Молодой человек, - обратились алые бантики в сторону Игоря. - Я вас настоятельно прошу оставить нашу дочь.
- В конце концов, мне нужна моя фотография с Гейченко для занятий. Личностное отношение к Пушкину просто необходимо проявить на лекциях.
- Ваши прогулки дурно влияют на атмосферу нашей семьи.
"И путешествие в Опочку, и фортепьяно вечерком, - подумал Игорь. - Ах, какой я аморальный!"
Они шли вдоль центральной улицы Носово. Улица, тёплая летним воздухом и пустынная, наполняла этот воздух вечерним запахом резеды и тополиных листьев. Лишь чья-то "Лада-Самара" с тонированными стёклами чуждо нарушала умиротворенный пейзаж. Если бы не её голубой цвет на фоне серых изб и пыльной дороги, Игорь бы не обратил внимание на машину. "Где-то я её уже видел, - подумал он, - это голубое "зубило"..."
- Дом Ганнибалов! - продолжала причитать мама. - Герой Социалистического труда! Лауреат!
"Ограбил две области, чтоб все эти декорации построить... - возражал мысленно Игорь. - Теперь в этом заповеднике ничего нет: ни производства, ни сельского хозяйства - Пушкин же! заповедник же! Мужики все спились, в лопухах с утра ваяются. Что только ни пьют! Всех разорил".
- Я, собственно... - начал было Игорь.
- Я тебя прошу, - перебила его Марина, прикоснувшись к руке. - Не надо.
- Да я не о том. Если хотите, я свожу вас в Тригорское, в Михайловское, в Святогорский монастырь. Попрошу у соседа "москвич".
- Ну, зачем, юноша, нам Святогорский монастырь?
- Так как же?.. Там же...
- Оставьте. Открыток накупили - в каждом киоске пачками продают. Мы сюда загорать приехали, дочку оздоровить на свежем воздухе.
- А вы с Мариной гуляете днями. А молоко у бабы Насти мы должны по вечерам вот с коляской таскаться брать! - губы папы вели какой-то самостоятельный образ жизни: они шевелились, даже когда он молчал, и производили впечатление слюнявости.
- И лишаете меня важного дидактического материала!
- Давайте ваши банки, я схожу к бабе Насте. Где её дом?
- Идите уже, идите.
Игорь шёл пешком по тропке напрямки через лесок в соседние Дедовцы. Не хотелось никого встречать на дороге, да и вечер падал стремительно с неба на землю. Кожа чесалась везде: ступни в сандалиях-плетёнках, ноги, живот и спина. Болела даже шея и кожа лица. Кажется, поднялась температура. "Я ехал прочь: иные сны... Душе влюблённой грустно было... Она завтра с утра пойдёт на мостик купаться. Там и встречу - поговорить до конца. Я же не пацан, чтоб так динамить. Я же серьёзно".
3
В леске, несмотря на позднее для прогулок вечернее время, кто-то был. Сквозь чёрные стволы пробивался слабый свет, слышны были негромкие голоса. "Что за ерунда? Опять хиппи голые пляски устраивают?" Но не слышно было треска сучьев в костре, и не раздавался присущий в таких случаях запах огня и дыма.
И поляна была не поляна, а какое-то дачное место. "Куда это я забрёл? И откуда здесь солнце?" Свет был не солнечный, а рассеянный, как в фотоателье. Он шёл отовсюду, а не сверху. Женщины, одетые в платья девятнадцатого века, сидели и расхаживали с кисейными зонтиками. Стояли офицеры и несколько штатских.
- Как вам, сударыня, показалась Асенкова в роли Керубино?
- Ах, князь Пётр Андреевич, - отвечала рыжеволосая красавица с мягкой романской певучестью в голосе, - я ушла после первого действия. Стоило этой травести появиться на сцене, как сразу какая-то молодёжь устроила le tapage. Хлопали ей где надо и не надо при каждой реплике! У меня разболелась голова...
- Это возмутительно! Как пускают их в храм Мельпомены! - какой-то длинноногий попрыгунчик во фраке хотел понравиться всем сразу.
- И что обидно - буквально под нашей ложей!
- Я подам записку Леонтию Васильевичу с предложением учредить специальную театральную охрану... - начал было попрыгунчик, но на него посмотрели так, что он понял: начальника этого департамента упоминать здесь моветон.
- Но асанже им сделал Пушкин так, что они умолкли, - заметил высокий Пётр Андреевич, протирая свои круглые очки.
- Да, господа, я сидел как раз за креслами, - трескучим баритоном сказал уланский полковник. - Они обозвали его дураком за то, что равнодушен к спектаклю и Асенковой.
- Ах, господа, я знаю! - воскликнула высокая полная дама весёлым почти детским голосом. - Это всё Американец - он подкупил этих молодых людей. Подумайте сами - откуда у них деньги на партер?
- Откуда у этого сочинителя деньги хотя бы на партер? - спросила рыжеволосая красавица с негодованием. - Экономит на платьях своей Natalie, chipe у нашей grand-mеre...
Обмахиваясь веером, хозяйка дачи подошла к рыжеволосой красавице и зло прошептала:
- О чём и где ни заговоришь, все свернут на Пушкина.
- Изверг рода человеческого, - прошипела та в ответ.
- Крепитесь, дорогая Идалия! Ваш поручик вот-вот должен прийти. Я послала ему вчера билет.
К даме подошёл уланский полковник:
- Позвольте, Мария Дмитриевна, вашу ручку! Ваши знания общества и наблюдения столь же изящны и тонки, как вкус суфле из бекасов вашего почтеннейшего Карла Васильевича. Так вот, господа, Пушкин им сказал: "Я бы надавал вам пощёчин, да Асенкова сочтёт их за аплодисменты". Каково?