Китнисс совершенно запуталась: кто она и почему должна приносить себя в жертву? Вокруг столько людей, но почему она, она, она? В эту минуту Китнисс разрывается от желания накричать на Гейла и одновременно кинуться в его объятия: уже две недели, как они с Питом вернулись из Тура, а друг до сих пор избегает ее.
Не выдержав, она отводит глаза: что бы ни было, но потерять Гейла - это выше ее сил. Можно было бы говорить часами, но Китнисс боится, что он все равно не поймет, поэтому она набирает в легкие побольше воздуха и выпаливает:
– Президент Сноу пообещал, что убьет тебя.
Гейл только приподнимает брови. Ни страха, ни изумления.
– Кого еще?
– Полный список мне не показывали, – внезапно огрызается она, – но все наши родные наверняка там есть.
Он, наконец, хмурится, отчего черные брови едва не сходятся на переносице. Гейл проводит рукой по чуть заснеженным волосам и подходит ближе к печи, садится на корточки рядом с Китнисс, примостившейся на лавке.
– Что можно сделать?
Она качает головой.
– Уже ничего…
Молчание повисает как немой упрек, брошенный друг другу, и он нарушает паузу только спустя несколько минут.
– Расскажи мне, что произошло.
От его просьбы Китнисс сразу становится как-то легче, будто, если обличить в слова то, что томит сердце, тогда сомнения и страхи уменьшатся или даже рассеются, лопнув пузырем из мыльной пены.
Она начинает чуть неуверенно, но постепенно ее голос крепчает, набирается интонаций и эмоций. Китнисс рассказывает другу о том, как после первых Игр ментор предупредил ее и Пита – Сноу недоволен; как перед Туром Президент лично появился в кабинете ее дома и угрожал. Она вспыхивает, когда упоминает, что Сноу знает об их с Гейлом поцелуе: это случилось только однажды в лесу, когда он неожиданно притянул ее к себе и накрыл губы Китнисс своими, напугав ее силой внезапного порыва.
Их взгляды встречаются, и девичьи щеки выдают волнение, залившись румянцем, а Гейл делает только хуже, задержав взгляд на ее искусанных губах.
– Не смотри на меня так… – едва слышно просит Китнисс.
Гейл мог бы сделать вид, что не понимает ее, но он настаивает:
– Почему?
Ей кажется, что она того и гляди загорится, как сухая ветка, поднесенная к огню: чувствуя жар, возникший из ниоткуда, она все-таки находит в себе силы угрожать.
– Меня это нервирует, – заявляет Китнисс.
– А ему ты позволяешь так на тебя смотреть?
– Кому? – она не сразу понимает намека, а потом, краснея дальше некуда, признается:
– Пит – часть игры…
В серых глазах Гейла мелькает недоверие, однако уже через мгновение его губы складываются в улыбку.
– Ну, так что там дальше? – спрашивает он.
Не перебивая, Гейл слушает о том, как они вместе – Китнисс, Пит и Хеймитч – придумали устроить помолвку, за которую ухватились, будто за спасательную соломинку; как на празднике в Капитолии Президент дал понять, что их усилий недостаточно. Во время ее рассказа Гейл успевает достать из сумки еду и приготовить ужин. Китнисс рассматривает его руки: красивые ловкие пальцы, все в шрамах, но крепкие и умелые. Они могут добывать руду в шахте и в то же время способны сплести тончайшую ловушку на зверя.
Руки, которым можно довериться.
– Китнисс? – Она вскидывает голову, слишком поздно сообразив, что давно уже молчит, просто рассматривает Гейла.
– Извини!
– Да ничего, смотри, сколько хочешь, – широко улыбается он, – мне не жалко.
Его глаза искрятся весельем, и среди той серости, в которой он живет, это похоже на луч света, пробившийся сквозь тугие тучи. Взгляд напарника такой теплый и ласковый, что Китнисс невольно улыбается в ответ; он протягивает ей чашку горячего чая, и, когда она принимает ее, кончики их пальцев соприкасаются. Ее словно бьет током, а он лишь ухмыляется, зачарованно глядя на нее.
– Давай убежим…
– Что? – от неожиданности Гейл давится чаем.
– Ты сам говорил, что должно получиться! Помнишь? – она отставляет чашку на стол, готовая применить все свое скудное красноречие, чтобы убедить друга. – Тогда, перед Жатвой! Бежим в леса, насовсем…
По его лицу невозможно понять, о чем думает Гейл, он встает, и Китнисс повторяет за ним.
– Хорошо, давай убежим.
– Серьезно? – спрашивает Китнисс, не рассчитывавшая на легкую победу.
Он делает шаг вперед, хватает ее и поднимает, заставляя комнату перед глазами Китнисс закружиться. Гейл хохочет от счастья, и она, обняв его за шею, широко улыбается в ответ.
– У нас получится, – быстро говорит он, – непременно получится. Давай удерем навсегда, без оглядки! – Его голос подрагивает от возбуждения, а зрачки расширяются, почти прикрывая радужку.
– Уверен? – все еще не верит Китнисс. – Это ведь будет непросто, особенно с маленькими. Не хочу, чтобы через каких-то пару дней…
– Совершенно уверен, – твердо заявляет Гейл.
Он наклоняет голову, привлекая Китнисс еще ближе, прижимается лбом к ее и прикрывает глаза. Ему кажется, что он внезапно стал самым счастливым человеком на свете, его тело пылает, будто он превратился в печку. Китнисс, не переставая улыбаться, опускает веки, и их дыхание смешивается, превращаясь в одно на двоих. Пахнет костром, супом и подтаявшим снегом; между их лицами всего несколько сантиметров, и Гейл не замечает, как признание срывается с его губ.
– Люблю тебя, – понизив голос, шепчет он.
Китнисс распахивает глаза, выглядит удивленной, если даже не совершенно сбитой с толку.
– Я… – начинает она, но слова застревают в горле, а руки на его шее, еще недавно крепко обнимавшие, теряют нажим. – Спасибо, – глухо отвечает Китнисс, пряча взгляд.
Гейлу кажется, что ему всадили нож в самое сердце, он отпускает ее от себя и отходит в сторону; стоит, уставившись на огонь, и старается отрешиться от боли, заполнившей все его существо. А чего он, собственно, ожидал? Мечтал, что Китнисс рассыплется в ответном признании? Примет его чувства и позволит целовать ее губы, пока они оба не потеряют счет времени?
Китнисс растерянно смотрит ему в спину, понимая, что нужно что-то сказать, но, если она и сама не понимает того вихря эмоций, которые всколыхнули в ней слова напарника, то как же тогда она сумеет их растолковать?
– Гейл, я не в состоянии думать сейчас о мужчинах, – пробует Китнисс, – с той самой минуты, как Жатва выбрала Прим, все мои мысли пропитаны только страхом. Ни для чего другого просто нет места. Может, когда мы окажемся в безопасности, все будет иначе…
Он оборачивается, скользит взглядом по всему ее телу с головы до ног и снова возвращается к лицу.
– Ладно, посмотрим, – отвечает Гейл, проглотив досаду. – Маму придется долго уговаривать, но, думаю, она не откажется от нашего плана.
Китнисс чувствует, как неуловимо изменилась обстановка, – ощущение счастья улетучилось, уступив место отстраненности.
– Мою тоже, но я все ей растолкую. Объясню, что иначе нам конец.
– Она поймет, – убежденно говорит Гейл. – Мы с ней и Прим часто смотрели Голодные игры вместе. Мама тебе не откажет.
Сквозь единственное окно Китнисс видит, как снаружи сплошной стеной валит снег, застилая собой белесое небо: зима почти отступила и возвращается только в такие вечера, как этот, когда надежда борется с отчаяньем, словно подснежник пробивающийся к свету.
– Надеюсь, – кивает она. – Хеймитч тоже может заупрямиться.
– Хеймитч? – глаза Гейла расширяются от удивления. – Он что, должен пойти с нами?
– Иначе нельзя! Не могу же я бросить его и Пита, когда…
Гейл стонет, будто от боли, и качает головой.
– Может, еще половину дистрикта с собой прихватим? – рычит он.
Китнисс хмурится, складывает руки на груди.
– Если они останутся, Сноу замучит их до смерти, хотя бы для того, чтобы выяснить, где мы!
Воздух между ними едва не сверкает искрами, но Гейл не отступает:
– Семья Пита вряд ли бросит насиженное место – больше шансов, что они сдадут нас миротворцам. Если Пит не пойдет без них, что тогда?
Китнисс почему-то уверена, что Пит Мелларк ей не откажет, но вслух произносит:
– Значит, пусть остается.
– Ты готова уйти без него? – Гейл смотрит настороженно, его охотничьи инстинкты выискивают ложь.
– Чтобы спасти Прим и маму, да… – начинает Китнисс, – но… я сумею его убедить.
Он сжимает челюсти.
– А меня ты смогла бы бросить? – спрашивает Гейл с каменным лицом.
– Послушай, но ведь ты же согласился…
– Ну а вдруг, Китнисс? Ты ушла бы без меня?
Она смотрит на него с мольбой, а потом качает головой и отворачивается, слишком ясно осознавая ответ. На кончике языка крутится фраза о том, что без него она просто не решилась бы уйти: он слишком давно рядом, она чересчур привыкла на него рассчитывать – у нее есть только Гейл, которому можно доверять, как себе.
И все равно она не может произнести это вслух: слишком личное, до предела – ее.
– Нет… – шепчет Китнисс, – без тебя я бы… пропала в лесу.
Он щурится, скрежещет зубами, словно ожидал другого, надеялся, верил…
– Ладно, не важно: я в любом случае тебя не брошу. Куда ты, туда и я, – его взгляд теплеет. – Когда?
Китнисс смущается.
– Я еще точно не знаю, надо поговорить со всеми, убедить их. Как только снег сойдет – наверное, это лучшее время.
Гейл соглашается. Ему хочется снова заключить ее в объятия, почувствовать, какая Китнисс теплая и подарить ей собственную нежность, но его руки остаются на месте, а между ними – одиночество.
– Доедай, – он указывает на начатую тарелку супа, – почти стемнело, а надо еще вернуться…
Однако, выбраться из заброшенного дома этим вечером им не удается: пройдя несколько метров, оба понимают, что метель скрывает любое направление.
– Если пойдем дальше – заблудимся в трех соснах, – констатирует Гейл, и Китнисс не спорит. – Придется заночевать здесь.
Они возвращаются внутрь, подбрасывают дров к тем, что почти истлели, и усаживаются на старенькое одеяло поближе к огню. Ни один не нарушает молчания, но каждый ощущает приятное спокойствие, почти умиротворение: у них есть план, и, может быть, удача все-таки окажется на их стороне?
– Иди сюда, – зовет Гейл, снимая с себя куртку и укладываясь на бок, – ночь обещает быть по-настоящему холодной.
Китнисс без раздумий ложится рядом, прижимается к нему спиной, и Гейл накрывает их куртками. Его ладонь проскальзывает на ее живот, прикрытый вязаной кофтой, его теплое дыхание чуть шевелит ее волосы, и по коже Китнисс ползут мурашки. Она прикрывает глаза, наслаждаясь близостью Гейла; сами собой их пальцы сплетаются, образуя надежный замок.
Она чувствует несколько секундных поцелуев, прижигающих сзади ее обнаженную шею, но не предпринимает попыток освободится, позволяя себе улыбнуться в пустоту.
– Люблю… – беззвучно шепчут его губы, и она бессознательно сдвигается еще ближе к Гейлу, в точности повторяя изгибы мужского тела.
Окутанные тягучей нежностью, этой ночью они спасают друг друга от Капитолия, а утром просыпаются нос к носу, деля на двоих миллиметры дыхания, разделяющего их губы.
Старый фрагмент в новом свете ))))
Часть текста позаимствована у миссис Коллинз )))
========== Одиночество ==========
Комментарий к Одиночество
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
- 04 -
Дверь дома Хеймитча закрывается за Китнисс, и она нерешительно топчется на крыльце, не зная, как себя вести. Пит стоит в шаге от нее — осунувшийся и молчаливый.
Завтра еще одна Жатва.
Китнисс прикрывает глаза. Наваждение какое-то! Возможно ли, что она пройдет через это второй раз? Нет, уже решено. Китнисс знает, что для нее это дорога в один конец, она сделает все возможное и даже чуть больше, лишь бы Пит выжил. Он заслужил.
По молчаливому согласию они одновременно спускаются по ступеням и, шурша гравием, бредут по аллее Деревни победителей. Небо над их головами уже пару часов как окрасилось багрянцем заката, теплый ветер едва шевелит отросшие волосы парня, и, глядя на него в пол оборота, Китнисс в очередной раз ловит себя на том, что находит его красивым.
В Пите что-то есть, она и сама не знает. Кто они друг другу? Случайные союзники, пленники президента Сноу. Жених и невеста, хотя уже нет — грядущая Бойня отменяет все, что было раньше.
Они снова трибуты. Снова, снова, снова! Слова набили оскомину у нее в мозгу, но от этого их грохот не становится тише. Она покойница, еще дышащая, еще что-то чувствующая, но уже мертвец.
— До завтра? — Пит останавливается на развилке перед их домами, смотрит на нее так, как только он умеет — с плавящей теплотой в голубых глазах.
И сердце Китнисс щемит, ноет, на какое-то мгновение ей хочется, чтобы он протянул к ней руку, она искренне желает вспомнить его прикосновения: с тех пор, как объявили правила Бойни, Пит держится от нее на расстоянии, он скорее суровый тренер, чем прежний влюбленный парень.
Он к ней не притрагивается, просто разворачивается и уходит, а Китнисс смотрит ему в след, пока дом, точно такой же, как у нее, не принимает Пита в свои объятия.
Хеймитч проболтался, что Пит намеревается пожертвовать собой, чтобы спасти ей жизнь. Глупости! Теперь ее черед отдавать долги.
Китнисс задирает голову, обнаруживая сверху сотню звезд, — потрясающая ночь, тихая, лунная. Ее последняя ночь в Двенадцатом. И Китнисс срывается, выбегает прочь из Деревни и торопится в хибарку — грязную, пропитанную угольной пылью и с тусклым светом через склеенное стекло.
Стучит — она в дверь, или ее сердце? Гулко и резко. Силуэт, возникающий перед ней невысокий, тонкий, как тростинка. Хейзел.
— Добрый вечер, — чуть виновато произносит Китнисс. — Можно?
Мать Гейла улыбается ей тепло и ласково, несмотря на жизнь, полную лишений, она не зачерствела, не высохла в душе.
— Конечно, проходи!
Снаружи домик мрачный и серый, внутри не лучше: любая вещь, на какую ни посмотри, старая и много раз ремонтированная. Обеденный стол под тусклой лампочкой, свисающей с потолка, имеет ножки разного цвета, занавески, разделяющие дальний угол на несколько комнатушек — самодельные спальни для трех малышей, Хейзел и Гейла, — сто раз заштопаны и украшены заплатами. Предельная бедность, хотя Гейл и гнет спину, чтобы прокормить свою семью — в Двенадцатом этого не достаточно.
Он сидит возле печки в окружении младших братьев и сосредоточенно пилит ножом какую-то деревяшку. Отблеск огня покрывает его кожу загаром и бликует в серых глазах, обращенный к Китнисс.
— Привет…
Они усаживаются за стол все вместе, пьют пустой, практически безвкусный чай и говорят: много и долго, болтают, будто и не наступит завтра, словно солнечный свет не принесет с собой неминуемую Жатву. Китнисс тепло и даже уютно, насколько это возможно в ее ситуации, можно притвориться, что все так, как всегда…
Ее мысли возвращаются в реальность, и она клянет себя за мечтательность. Не было у нее в жизни чуда, не произойдет его и сейчас. Китнисс смотрит на Гейла и размышляет о том, как многое ей надо успеть ему сказать.
Прим.
Когда Китнисс не станет, Гейл должен позаботься о Прим и ее маме: после смерти Победителя правительство отменяет причитающиеся ему выплаты — как только она умрет, ее семья снова станет нищей.
— Уже поздно, — вежливо говорит Хейзел.
Ее рука по-матерински ложится на плечо Китнисс, и впервые за весь вечер женщина заговаривает о больном:
— Удачи тебе, милая. Постарайся вернуться.
И Китнисс поджимает губы, храбрится и давит улыбку, лишь бы не расплакаться при всех. Кивает, желает Хейзел и детям спокойной ночи, смотрит за тем, как они скрываются за своими занавесками.
Гейл остается с ней: полумрак, нарушаемый только светом догорающей печи, его взгляд, согревающий не хуже теплой куртки, и отсутствие жалости — ее бы Китнисс не выдержала, заныла бы в голос.
— Они не пропадут, — уверенно говорит Гейл, и Китнисс вскидывает на него глаза.
Она благодарна ему за то, что он все понимает, чувствует ее без слов.