А потом дверь позади распахивается, заставляя всех троих обернуться.
На пороге стоит Ребекка и смотрит на нас, сохраняя непроницаемое выражение лица. Ее взгляд скользит по мне и Мелу, схвативших друг друга за одежду, потом по Вернону, который даже не прикрывается – так со спущенными до колен штанами и стоит, уперев руки в бока.
А потом она смотрит только на меня. Вероятно, я выгляжу совсем уж жалко – Ребекка смягчается, даже сочувственно поджимает губы.
– Отпустите его, – негромко произносит она.
Мел хмыкает и отказывается, Вернон, наконец, начав одеваться, тыкает в ее сторону пальцем:
– Не лезь не в свое дело, – рявкает он.
Ребекка смиряет его взглядом.
– Я забираю Мелларка.
– Хрена с два!
Он приближается к внучке Сноу и нависает над ней, мужчина почти на две головы выше, однако, Ребекку это не слишком беспокоит – уверенная в защите президента, она не боится расправы.
– Ты – жалок, – она усмехается, а у ее противника от злости сводит челюсть. – Хотел поиметь его бесплатно? Сегодня ночью он со мной, так что вы сейчас же его отпустите.
Мужчины переглядываются, мнутся, но Вернон все-таки кивает товарищу, и Мел выпускает меня из своих клещей. Тут же отступаю к самой стене, утыкаюсь глазами в пол.
Вздрагиваю, когда Ребекка прикасается ко мне – ласково берет мою ладонь в свою.
– Пойдем, – шепчет она, увлекая меня за собой.
И я снова иду, позволяю вести себя в неизвестность. Ноги ватные, меня даже чуть шатает – я почти не верил, что мне удастся спастись. Стоило бы поблагодарить Ребекку, но отчего-то первой с языка слетает не та мысль:
– Ты действительно купила меня на сегодня?
Ребекка останавливается, оборачивается ко мне и так долго вглядывается в мое лицо, что мне даже становится неловко.
– Вообще-то нет, – признается она. – Я видела, как тебя увели, а потому пошла следом. Пришлось рискнуть и соврать, – Ребекка подмигивает мне, – я могла и прогореть, если бы у них оказался на руках твой контракт.
– Спасибо, – выдавливаю из себя.
Голова идет кругом, я растерян и подавлен. А Ребекка снова тянет меня за собой.
– Пойдем, я знаю тихое местечко.
Не смотрю вокруг, просто позволяю внучке Сноу показывать путь, наши ладони все еще вместе, и отчего-то это меня успокаивает, придает сил.
Она выбирает уютный цветник возле окна – за стеклом город, красивый в своем ночном блеске, но жестокий – сердца людей чернее неба, раскинувшегося над их головами. Мы стоим плечо к плечу, и какая-то невидимая связь зарождается между нами: Ребекка знает о том, что меня насиловали. Она знает, но все еще рядом, все еще держит меня за руку. Сможет ли Китнисс сделать тоже самое? Сумеет ли понять, что я… не смог защитить себя.
– Я могла бы поговорить с президентом, – произносит Ребекка, – чтобы тебя больше не отдавали им.
– Ты, правда, это можешь? – вспыхиваю я.
Она кивает.
– В обмен я тоже хочу кое-что…
Наверное, я мог бы согласиться сейчас на что угодно, только бы никогда впредь не встретиться ни с Верноном, ни с Мелом.
– Что ты хочешь?
– Тебя, – улыбается Ребекка.
Я не понимаю ее, она и так покупает мое тело, и так использует его, когда хочет.
– Но…
Она не дает договорить, прикладывает палец к моим губам.
– Я хочу, чтобы ты обращался со мной, как с ней… Не по принуждению, не потому, что у тебя нет выбора, Пит, а потому что ты любишь меня.
– Ребекка!
Магия момента, когда я почувствовал родство наших душ, рассыпается по кускам. Я не знаю, что ответить.
«Как с ней…»
О чем говорит внучка Сноу? «Как с Китнисс» у меня не будет ни с кем и никогда. Я не могу приказать своему телу не наслаждаться близостью с Ребеккой, но мне не надо приказывать душе любить или не любить Китнисс – она часть меня, она в моей крови.
– Что ты такое говоришь? – надеюсь, что неправильно ее понял, но она не дает мне шанса.
– Я говорю, что чувствую, Пит, – Ребекка обхватывает руками мое лицо. Мотаю головой, но она не отпускает.
– Целуй меня, как бы целовал ее! Ласкай, словно это ее тело извивается под тобой! Пит, пожалуйста…
Не понимаю ее, не понимаю себя. Мир сходит с ума!
– Зачем тебе это нужно?
– Ты нужен мне, – жалобно шепчет Ребекка, – и я не могу даже думать о том, как ты возвращаешься к ней. Как целуешь ее, как трогаешь… Пит, будь со мной…
Тяжело вздыхаю, отстраняюсь.
– Ты просишь о невозможном, – стараюсь объяснить ей, но она и не слушает, злится.
– Действительно? Может, я так много прошу в обмен на твою свободу от этих парней?
Мы впяливаемся друг на друга, и каждый стоит на своем. Одной мысли о возвращении к Вернону и Мелу хватает, чтобы меня затошнило, но то, о чем просит Ребекка…
– Ладно, – я сдаюсь.
В конце концов, мы были с ней вместе много раз, а сейчас… Просто не думать. Делать. Ребекка мне не омерзительна. Она даже по своему мила. И очень красива.
«Она не Китнисс».
Но за все надо платить, лучше так…
– Уверен? – сощурившись, спрашивает она.
Делаю шаг к ней, обнимаю за плечи. Лицо Ребекки так близко, что в свете звезд я могу пересчитать ее ресницы. И я целую ее губы, уже знакомые, не противные. Теплые и такие податливые, что это вызывает во мне крупицу нежности.
Она обвивает мою шею руками и льнет так близко, словно пытается слиться в одно целое. Она стонет мне в губы, а у меня вырывается то ли вздох, то ли хрип: «как с ней…», забыться, позволить. Не ради Китнисс. Ради себя…
Внезапно Ребекка отстраняется, смотрит позади меня и улыбается, но я не оборачиваюсь, просто смотрю на нее погруженный в свои мысли. Этой ночью я переступлю не только через свою тело, я растопчу душу….
Мне мерещится шум удаляющихся шагов, но, когда я поворачиваю голову, сзади никого нет.
– Там кто-то был? – напряженно спрашиваю я.
Ребекка все еще улыбается.
– Никого, Пит, никого, кто мог бы нам помешать…
В комнате Ребекки мы почти сразу оказываемся на кровати. Целуемся, гладим друг друга. Несмотря на все, мне не гадко. Я истосковался по чьей-то искренней ласке. С Китнисс все так сложно: она не верит мне, а я боюсь выдать себя, проговориться о тех плохих снах, что вижу по ночам. Ребекка знает, что они – явь. И ей не противно, не мерзко прикасаться ко мне, после всего, что со мной сделали.
– Пит… – ее голос чем-то даже похож на голос Китнисс.
Снова целую, сам, без приказа. Ребекка двигается подо мной, трется о мое тело.
– Я хочу тебя, – просит она, цепляясь пальцами за ремень брюк.
Перехватываю ее руки, кладу их к себе на плечи: мне нравится, когда Ребекка ерошит мои волосы, когда прижимает к груди и я слышу биение ее сердца – это успокаивает. Я не хочу заходить дальше.
Она настойчива, снова тянется к моим штанам, подцепляет пряжку.
– Ребекка…
Разрываю объятия, сажусь на кровати спиной к ней. Закусываю губу, пытаюсь придумать, как сказать ей о том, что я не могу быть с ней во всех смыслах.
– У меня не получится, – решаюсь я.
– В каком смысле? – она обнимает сзади, целует в голое плечо.
– Дело не в тебе… Просто… Я не могу… – язык не поворачивается объяснить ей, что игнорируя все, что происходит, я не возбужден. Раньше ее ласки распаляли, тревожили мое тело, а сейчас – мне хочется, чтобы она обняла меня и просто побыла рядом. Хотя бы она, раз я лишен другого.
Ребекка раздражается.
– Мы так не договаривались, – цедит она, растеряв всю нежность в один миг. – Что за шутки, Мелларк?
Она резко поворачивает мою голову и впивается в губы яростным поцелуем, кусает меня до крови, так что я морщусь. Я позволяю ей это, не сопротивляюсь.
– Вот дрянь! – вырывается у Ребекки и она отталкивает меня, отпихивает в сторону, пинается ногами так, что я едва не сваливаюсь с кровати. – Ты совсем дурак? Вообще не понимаешь, что я же стравлю тебя собакам за то, как ты со мной поступаешь! Я не из тех, кто прощает!
Я сжимаю губы и не произношу ни слова: оправдываться позорно, да и это ничего не изменит.
– Молчишь? – она снова оказывается рядом, пальцами хватает меня за подбородок и сверлит глазами, пытаясь прожечь дыру. – Я уничтожу ее, – угрожает Ребекка. – Отдам миротворцам, чтобы те насытились грязной девкой!
Меня будто оказывают ледяной водой: с тем, что пытают меня, я уже смирился, но Китнисс! Она не должна пострадать!
– Только тронь ее! – поднимаюсь на ноги. – Я за себя не отвечаю!
– За что ты ее так любишь?
– Не твое дело!
Щеки Ребекки полыхают алыми пятнами, ее трясет от ярости.
– А кто ты сам, вообще, такой, Мелларк? Ты – вещь! Подстилка! Я предложила тебе больше, чем ты смел мечтать, но нет! Влюбленный идиот! – она орет, но постепенно теряет запал, все больше ее крик переходит в громкий шепот. – Лучшее, что ты заслужил, это вечно страдать из-за нее! Думаешь, женишься, и от тебя отстанут? Нет! Тебя будут иметь! Завтра и через неделю, и через год! В любой день, когда захотят! Ты – вещь, ты – ничто!
Слезы льются по ее щекам, но Ребекка как заведенная повторяет свои угрозы. Я натягиваю рубашку и хватаю пиджак, она не останавливает меня, когда я ухожу, и только что-то стеклянное разлетается вдребезги об дверь, которую я едва успеваю закрыть за собой.
Никуда не ухожу, здесь же прислоняюсь к стене, голова раскалывается от боли. Самое жуткое в словах Ребекки то, что она права. Я – вещь. А у любой вещи есть хозяин. И это не Ребекка, и даже не Вернон с Мелом.
Мой хозяин - президент Сноу.
Бьюсь затылком о стену, тру глаза. Пока он жив, меня не оставят в покое. Пока он жив, Китнисс не будет в безопасности.
Решение приходит само собой: если все нити ведут к Сноу, то стоит их разрубить, и тогда… Я не заглядываю так далеко в будущее. Тем более, что меня в нем, вероятно, уже не будет. Наказание за убийство президента – смертная казнь, но я вдруг ясно понимаю, что готов уплатить эту цену.
Я спасу Китнисс.
И спасу себя.
Словно тысяча свечей, каждая как символ надежды, вспыхивают в моем сердце, и я улыбаюсь, впервые за долгое время.
Комментарий к 20
***
Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то
включена ПБ - буду благодарна за помощь )))
***
До финала фанфика осталось около 5 глав, завершаемся))))
***
Кому интересно, в личном профиле есть информация, как получать спойлеры обо всех моих работах)))
========== 21, часть первая ==========
Не бечено…
POV Пит
Просыпаюсь от дикой головной боли. Кажется, за всю ночь я проспал лишь пару часов. Шея затекла от неудобного положения, и я растираю ее, хрустя позвонками.
Вчерашняя решимость блекнет при свете нового дня. Убить Сноу? Червячок сомнений шевелится в груди, но это не страх – скорее почти исчезнувшее, попранное чувство самосохранения.
И все-таки другого выхода нет.
Сколько я смогу терпеть издевательства до того, как мой разум пошатнется?
Как долго я сумею не утонуть в пучине отношений с нелюбимой женщиной? С разными женщинами?
Мне нестерпимо, и едва ли не до слабых слез хочется забыться, а потом понять: все, что было, – сон. Кошмар. И я проснулся.
Бреду к своей квартирке, возле которой дежурят миротворцы. Просто как свершившийся факт отмечаю про себя, что и этой, пускай только видимости, свободы нас с Китнисс лишили.
– Привет, – от долгого молчания мой голос чуть хрипит, но я стараюсь говорить нежно.
Взгляд же Китнисс, сидящей на диване, такой холодный, что мороз пробегает по коже. Она кивает и вновь отворачивается к телевизору. Мнусь на пороге, не зная, что сказать.
Рассказать, что ночевал на узком диване, а не в постели с Ребеккой? Хотя Китнисс ведь и не знает про внучку Сноу – когда мы виделись последний раз, рядом со мной был Вернон. Качаю головой, торопясь отогнать от себя даже мысли о нем.
Присаживаюсь рядом с Китнисс.
– Как дела?
И снова она смотрит на меня как на врага.
– Не жалуюсь.
Поджимаю губы. От нее исходят волны раздражения, которые, кажется, могут потрогать.
Это то, чего я боялся; то, что было предсказуемо с самого начала. Неужели она уже забыла, как обещала, что примет меня, несмотря ни на что?..
– Китнисс, я только… – касаюсь ее руки, но она выдергивает свою, будто ошпарившись.
– Не прикасайся ко мне!
Смотрю на нее, с трудом сдерживая взрыв отчаянья.
– Я не хотел тебя обидеть…
Китнисс щурится, отодвигается, чтобы оказаться как можно дальше.
– Нельзя обидеть того, кому нет до тебя дела! – ее слова как лезвия, врывающиеся в кожу. – Думаешь, мне не все равно, где ты был?
Мое счастье, которое и так было с заплатами, рвется в клочья.
Она не дает мне ответить:
– Мне без разницы, где ты был и с кем! Понял? Все равно!
Китнисс кричит, и ее глаза сверкают такой злобой, чтобы даже моя наивная любовь не находит изъянов.
– Ненавижу тебя!
Опускаю глаза в пол. Сглатываю. Что мне сделать? Встать на колени? Молить, чтобы она забрала свои слова назад?
Сжимаю руки в кулаки. Может, оно и к лучшему? Рано или поздно, Китнисс бы узнала обо всем, что со мной сделали, и что потом? Ее презрение? Отвращение?
Лучше ненависть – это чище. Тем более, что покойнику, в которого я превращусь, если сумею избавиться от Сноу, будет уже все равно.
– Я понял, – выдавливаю. – Пойду прогуляюсь…
Меня раздирают противоречия: остаться с ней и обнимать, целовать, душить в объятиях, вымаливая хоть каплю ласки, необходимой мне как воздух? Или убежать, скрыться, спрятаться в скорлупе, позволив боли душевной и мукам физическим поглотить меня?
Выбираю второе и поднимаюсь, иду прочь.
Дежурный миротворец поворачивает голову, едва я выхожу из комнаты. Он смотрит на меня так внимательно, будто пытается проникнуть в мои мысли.
«Прости, «друг», в них слишком много горечи, утонешь в такой несладкой карамели».
Бесцельно слоняюсь по дворцу, замечая множество новых постов охраны: на каждом этаже по целой группе вооруженных миротворцев. Будь я легковерным, решил бы, что президент опасается нападения, да только угрозы ему ждать неоткуда: единственные, кто мог помочь, – Тринадцатый дистрикт. Но, если они и живы до сих пор, то растеряли всю свою мощь.
***
Встречаю ее случайно: Джоанна убирает со стола в большой столовой. Татуировка, уродующая ее лицо, это пощечина всем, кто посмел поверить в Революцию, а глаза, сперва пустые, но ожившие, стоило ей узнать меня, – отражение боли, сравнимой с моей собственной. Она была такая сильная, ярая, живая! А теперь искалеченная, сломленная, отчаявшаяся.
Мы смотрим друг на друга, и каждый думает о своем. Мне вдруг становится страшно от своей догадки: Джоанна ведь Победитель, многие годы она провела в Капитолии… С ней делали тоже, что и со мной? Ее тело тоже истязали на забаву тем, у кого есть власть и деньги? Ее душу также вывернули наизнанку и выбросили под ноги тем, кому все равно?
Ее фигура тонкая, угловатая, а кожа бледная, с просвечивающими венами. Она тоже калека, такая же как я… Мой взгляд буквально застревает на ноже, который Джоанна держит в руке: непокорно, острием, направленным прямо в мою сторону. Так, словно она может напасть, так, будто она все еще на Играх – дикая и опасная! А потом меня пронзает: вот оно!
Щеки вспыхивают от волнения, когда я тяну руку к ее оружию, и пальцы Джо похожи на обледеневшие веточки, когда я касаюсь их, вынимая ножик. Она косится на миротворцев, чуть сдвигается, чтобы прикрыть от их глаз нашу тайну, а после разжимает ладонь. Мгновение, и металл прикасается к моему запястью под тканью рукава.
Джоанна смотрит вопросительно, наклоняет голову и вдруг улыбается, так искренне, что даже сердце щемит. Надежда! У нее, видимо, тоже осталась только надежда, крохотный огонек дрожащей свечи в конце длинного-длинного коридора. Она едва заметно кивает, скрепляя немой уговор, и тут же возвращается к своим делам: переставляет грязные тарелки на поднос, кривит губы, нашептывая что-то, и делает вид, будто меня нет рядом.