И вот теперь музей заглох, захирел. Что только не делали чиновники для того, чтобы поднять авторитет своего нынешнего детища: и бросали немалые средства на ремонт здания, и обустраивали окрестности музея, и приводили в порядок ближайшие дороги. Из серого мрачного здания, напоминавшего казарму, музей превратился в настоящий дворец, но…люди туда не идут.
Конечно, жители Ругаева во всем обвиняют чиновников, власти, которые выжили из музея опытных, знающих свое дело специалистов и назначили взамен лишь «местоблюстителей». Все это, конечно, было. Однако только ли чиновники ответственны за моральную чистоту и порядочность отдельных людей, за их собственный выбор, их трусость? Известно, что один человек, порой, может возродить, казалось бы, гибнущее дело, а другой из личной корысти, неумения решать дела и безграничной самовлюбленности может загубить все лучшее, что уже есть! И дело совсем печально, если такой человек становится большим начальником, опираясь на добрую волю «трудового коллектива».
На примере ругаевского музея можно проследить, что же действительно хочет народ, кого он выбирает, и какие последствия наступают при неудачном выборе.
Иван Николаевич Лизоблюдов был простым сотрудником музея, когда вдруг неожиданно грянула перестройка. Молодой сельский парень, старательный и усидчивый, мечтавший вырваться из «идиотизма деревенской жизни», успешно закончивший университет был полон желаний и амбиций. У него впереди была вся жизнь! Сотрудники музея не замечали, что под скромной и покорной личиной скрывался хитрый, расчетливый, опытный в интригах карьерист и стяжатель.
С первых дней пребывания в музее Иван Николаевич был «тише воды, ниже травы». Он знал, что музейный коллектив был достаточно сильным, способным не только защищать интересы сотрудников, но и «ставить на место» нескромных новичков. Здесь работали многие опытные специалисты, истинные знатоки истории родного края: экскурсоводы, археологи, научные эксперты. Молодому Ивану Николаевичу было нелегко идти с ними в ногу, и тогда он превратился в «саму любезность»: был вежлив, предупредителен, разговаривал «вполголоса», старался выглядеть в глазах старших товарищей этаким грибоедовским Молчалиным. Зная о том, как любят окружающие чувствовать свое превосходство над другими, он всячески принижал себя, всем своим видом показывал, насколько он уступает авторитетным сотрудникам и в одежде, и в скромном поведении, и в работе. Будучи же человеком увлеченным стариной, он много читал, расширяя свой кругозор и, в отличие от большинства сотрудников, предпочитавших в свободное от работы время отдыхать, Иван проводил время за книгами. Его увлеченность и знания многих вопросов, о которых не имели даже представления коллеги, не остались незамеченными. Директор музея Александра Яковлевна Семеренко не чаяла в нем души! Иван Николаевич всегда мог дать краткий и вразумительный ответ на любой проблемный вопрос, связанный, в первую очередь, с местным краеведением. А запросы приходили туда очень часто… Порой, даже от высоких чиновников обкома партии!
Кроме того, Лизоблюдов, действовавший по принципу - «Чего угодно?» - всегда был готов к выполнению любого задания высокого начальства, независимо от времени и места: и ночью, и днем, и даже в свои выходные дни. С большой видимой охотой он выезжал на сельскохозяйственные работы, которые расценивались основной массой сотрудников как «крепостная барщина», но и там, несмотря на упорный труд, был скромен и старался, чтобы товарищи не замечали его угодничества перед любым начальством.
Иван Николаевич был очень скрытным в разговорах с окружающими и стремился вызывать собеседников на откровенные беседы своими хитрыми многословными, ничего не обязывающими речами. Так он получал необходимую ему информацию о товарищах, начальстве, а сам при этом оставался в глазах собеседников, не узнавших от него ничего нового, своим «рубаха-парнем».
В конечном счете, Александра Яковлевна, не чаявшая души в молодом научном сотруднике выдвинула его, когда освободилось место, в свои заместители. Чиновники управления культуры, знавшие о скромности, почтительности и исполнительности Ивана, утвердили его кандидатуру.
На посту заместителя директора Иван Николаевич оказался еще больше полезен, чем раньше! Ежедневно, появившись с самого раннего утра на работе, он метался между музеем и управлением культуры, самолично выезжал в отдаленные музейные филиалы, словом, «в поте лица своего добывал хлеб свой». В любой удобный для него момент он старался попасть на глаза чиновникам управления культуры, высказывая в их адрес потоки лестных слов. Если наступал день рождения какого-либо ответственного чиновника, он первым с утра бежал к его кабинету с охапкой цветов, а то и с дефицитной в ту пору бутылкой шампанского, коробкой конфет или каким-нибудь антикварным сувениром.
А в антиквариате Иван Николаевич умел разбираться! Он знал, какую ценность представляют старинные и редкие вещи!
В те годы граждане охотно приносили свои находки или реликвии в музей. Они доверяли, порой, государству самые сокровенные наследственные предметы, надеясь сохранить в памяти людей свои имена и имена своих предков. Очень часто в музей, не обладавший достаточными денежными средствами, реликвии сдавались просто так, задаром. Иван Николаевич передавал часть из них, не представлявшую большой ценности, на регистрацию в музейные фонды, но особо значимые вещи оставлял себе. Если же посетитель требовал за старинные предметы деньги, то Иван либо выплачивал скромные суммы из средств музея, либо скупал их за собственные деньги за бесценок.
Благодаря доверчивости граждан Иван Николаевич стал обладателем богатейших коллекций, которые, возможно, не снились даже миллионерам! Присваивая себе ценности одураченных людей, Иван про себя посмеивался над ними и мечтал, что настанет такой час, когда он будет «звездой первой величины» на вершине богатства и славы.
Однако главные ценности все же оставались в хранилищах музея - фондах. Несмотря на определенную власть, Иван Николаевич пока не имел к ним свободного доступа без свидетелей. Тогда он решил дождаться лучших времен.
Вскоре в стране начались связанные с «реформами» беспорядки. К власти пришли так называемые «демократы», образ мыслей и действия которых вполне подходили нашему герою. Принципиальная партийная директриса Александра Яковлевна подала в отставку. Управлению культуры и прочим чиновникам города Ругаева в ту пору было не до какого-то там музея. В погоне за властью и деньгами они пустили на самотек музейные дела и позволили сотрудникам самим выбирать директора.
Так получилось, что скромный и трудолюбивый Иван Николаевич был выдвинут «группой товарищей» как один из кандидатов. Ему противостоял самовыдвиженец - энергичный и грамотный научный сотрудник Иванов Петр Геннадиевич. Он отличался твердым характером, высокой требовательностью, граничившей со строгостью.
В сравнении с «добрым, отзывчивым к нуждам людей» Иваном Николаевичем, Петр Геннадиевич сильно проигрывал: сотрудники боялись, что их вольная жизнь может прекратиться. - Выберем Ваню, - рассуждали они, - и заживем лучше прежнего! Можно будет совсем ничего не делать!
В свою очередь, Иван Николаевич твердо обещал на общем собрании «хранить и расширять музейные вольности членов коллектива, улучшать их материальное положение и заботиться о них».
Большинством голосов, конечно, победил Иван Николаевич.
Закрепил он свою победу утверждением на должность в управлении культуры. Чиновники, помня о достоинствах и трудолюбии Ивана, не колебались. - Коллектив сделал правильный выбор! - решили они.
Так Иван Николаевич стал руководить крупнейшим учреждением культуры города Ругаева. Вместе с ним радовались случившемуся многие ценители местной истории: наконец-то музей пойдет в гору!
Однако в гору пошел не музей, но лишь…Иван Николаевич.
Прежде всего, он решил выполнить часть своих предвыборных обещаний. Именно тех, которые от него ничего не требовали. Так, он «закрыл глаза» на безделье целого ряда сотрудников, присланных в музей вышестоящими чиновниками. В музее и раньше существовала практика приема на работу «по протекции». По телефонным звонкам из управления культуры, обкома партии, а потом из областной и прочей администраций в музей назначались свои люди, которым обеспечивалась пусть не богатая, зато сытая и спокойная жизни. Эти люди совершенно ничего не делали на работе и начинали свой «трудовой» день с обходов окрестных магазинов, рынков и просто с уличных прогулок. Но при прежних директорах их действия не были такими наглядными. Конечно, к привилегированным лицам всегда было особое отношение, но на работу они приходили вовремя, присутствовали на своих рабочих местах и отлучались по своим делам «потихоньку», не афишируя. Теперь же они стали показывать, сколь велика их власть и независимость. Появились и такие сотрудники, которые все реже и реже бывали в музее, считая нужным регулярно приходить на работу лишь за получением зарплаты.
Несмотря на это, музей вел большую работу и плановые показатели, которые были утверждены вышестоящими чиновниками, никто не отменял. Поэтому меньшинство сотрудников, не имевших высоких покровителей, вынуждены были работать, как говорится, «за себя и за того парня». Среди них было немало трудолюбивых, честных, знающих свое дело специалистов. Вот на их плечи и обрушились все проблемы, связанные с деятельностью директора Лизоблюдова!
До него музейный коллектив был достаточно сплоченным. Бездельники и труженики не враждовали. Последние «знали свое место», потому как в поздние годы Советской власти кастовость пустила глубокие корни, и простым людям было невозможно с этим бороться. Однако на «массовых мероприятиях», проводившихся довольно часто, существовало полное единство. Вместе пили, вместе пели, даже помогали, порой, друг другу в трудные дни: в случае смерти близких людей, при болезни кого-либо из сотрудников или покушении на права музейных работников. Здесь забывались привилегии и «связи».
Опасаясь создавшейся «сплоченности» коллектива, Лизоблюдов решил от этого избавиться. В короткий срок, используя новую политику государства, направленную на то же самое, Иван Николаевич стал медленно, как бы невзначай, натравливать одних людей на других. Первым таковым его действием было создание условий для полной свободы привилегированных лиц. Они теперь только «отдыхали» на работе! С другой же стороны, усилиями его секретарей и доносчиков, за остальными велось наблюдение. И «работяги» были лишены прав на вольную жизнь. Все это породило разногласия в коллективе. Одновременно с этим у нового директора стали появляться свои «любимчики», которые получали надбавки к зарплате, всевозможные почетные грамоты, звания ветеранов, позволявшие иметь к старости льготы. Таковые блага давались только по личному благоволению директора. Это еще больше углубило противоречия в коллективе. И, наконец, с целью упрочить свою власть, Иван Николаевич стал щедро поощрять массовое доносительство сотрудников друг на друга. Последний фактор совершенно разрушил трудовой коллектив. Люди докатились до того, что совсем перестали доверять друг другу и бежали в кабинет директора с доносами, порой, так стремительно, что сталкивались у его дверей чуть ли не лбами, стараясь опередить соперника, узнавшего об очередном «заговоре» против своего избранника.
Иван Николаевич, хорошо зная свои слабые организаторские способности, понимал, что попал в начальственный кабинет лишь стечением обстоятельств, и постоянно чувствовал угрозу своей власти со стороны любого грамотного и мало-мальски энергичного сотрудника. Этим его страхом очень часто пользовались бездельники и интриганы, собиравшие против своих соперников, которыми, естественно, были знающие и трудолюбивые люди, всяческий компромат. Скоро в музее не стало людей, которые бы осмелились высказать вслух правду о своем директоре. Тогда доносчики стали прибегать к выдуманной ими клевете! Доходило до того, что они придумывали, что кто-то из их соперников готовится…убить директора! Ложь и сплетни опутали музей. О какой сплоченности уже могла идти речь?!
Иногда директор любил выдавать своих тайных осведомителей. Он вызывал «на ковер» своих недоброжелателей (каковыми считал более умных, чем он, людей) и как бы невзначай сообщал «по секрету», кто на них донес. Возникали ссоры и скандалы. Собирались целые группировки и коалиции против других группировок и коалиций. Все винили друг друга и не замечали, как ловко манипулирует ими заманивший их в липкую паутину лжи директор.
Все это тянулось годами, пока, наконец, не исчезли любые группировки: люди стали ненавидеть и презирать друг друга!
Воспользовавшись разладом в коллективе, Иван Николаевич занялся «кадровой» работой. Постепенно в музее стали появляться все новые и новые люди. Все уже знали, что если это не присланные от чиновников лица, значит, его односельчане. Деревня заполонила музей. Это уже были преданные, как считал Лизоблюдов, «кадры». Одновременно с этим выживались многие достойные люди и грамотные специалисты. Одним из первых ушел из музея его конкурент на выборах - Петр Геннадьевич Иванов. Хотя с ним пришлось повозиться. Но Иван Николаевич не спешил. Он сумел стравить своего потенциального конкурента с другими сотрудниками, оклеветав его перед ними. Последние, слепо веря своему директору, стали травить Петра Геннадьевича и тот, наконец, не выдержал. Затем «потянулись к выходу» и другие видные специалисты, в числе которых оказались и те, которые выжили Иванова.
Но опытный в интригах и кознях директор, как ни странно, оказался совершенно беспомощным в подборе технических специалистов, бухгалтеров. Для него, постоянно жившего в страхе перед перспективой утраты своей должности, мерой оценки специалиста служили угодничество, лесть и ярко выраженная…глупость. Сотрудники музея замечали, что директор часто предпочитал дурачков вместо умелых специалистов.
Доходило до смешного. Так, однажды он принял на должность техника психически больного человека, имевшего даже инвалидность! Этот «специалист-универсал», как он его называл, совершенно ничего не умел делать и, порой, метался по музею, выпучив глаза и высунув язык. Это, видимо, происходило в период его болезненных приступов. Однако при встрече с директором этот «техник» угодливо кланялся и всячески того расхваливал. Он нанес колоссальный ущерб музею, переломав немало ценного технического оборудования и перепортив почти все холодильники, в которых охлаждал чайники с кипятком. Несмотря на все эти безобразия и жалобы на никчемного работника со стороны специалистов технической службы и сотрудников музея, директор продолжал держать того на работе, демонстрируя свою «терпимость и доброту». Но тут случилось чрезвычайное происшествие! Как-то одна сотрудница отправилась по нужде в туалет, заняла известное место в кабинке и уже собралась приступить к делу, как вдруг увидела, что из отверстия в стенке, которого раньше не было, на нее смотрели чьи-то глаза! Она в ужасе, с криком выскочила из туалета в коридор. На шум прибежали другие сотрудницы, открыли дверь женского туалета и обнаружили там веселого и улыбавшегося техника. Он спокойно вышел из уборной и величественно проследовал в свою мастерскую! Но скандал разгорелся нешуточный! Женщины побежали к Лизоблюдову и в категорической форме потребовали уволить «одаренного специалиста», пригрозив написать жалобу в управление культуры. Это подействовало - идиот был уволен.
Однажды директор принял на работу смотрителя - психически больную женщину. Она вытанцовывала на своем этаже настоящие балетные «па», шокируя публику, часто вмешивалась в работу экскурсоводов и подавала такие «советы», что посетители хохотали до упада. Вдобавок ко всему, она буквально преследовала всех молодых смотрительниц и письменно, ежедневно сообщала директору об их мнимых нарушениях: о длительном пребывании в туалете, о приеме в музее посторонних лиц, якобы их любовников, и прочей ерунде. Она замучила мужчин музея рассказами о том, как ее преследуют какие-то злодеи и пытаются изнасиловать. Избавление от нее пришло случайно: родственники перевели ее на какую-то легкую работу поблизости от дома. Немало возникало и проблем из-за уборщиц. Бывали случаи, когда они не выходили на работу по причине пьянства, и музей пребывал в антисанитарном состоянии, но принимать к нарушительницам дисциплинарные меры директор не давал, демонстрируя свою «мягкость и сердечность». Однажды уборщица прогуляла почти целый месяц, и хозяйственникам пришлось прилагать немало усилий, чтобы временно найти на ее место замену. Когда же она вышла и упала перед Лизоблюдовым на колени, тот «великодушно» ее простил, унизив, таким образом, своих хозяйственников, измученных прогульщицей.
Кроме всего этого, директор продолжал (еще более активно!) практику приема на работу неизвестных людей по телефонным звонкам вышестоящих начальников. Практически всегда эти люди были не только не нужны музею, но вообще не хотели работать. Таких случаев было много, но один следует описать как особенно уникальный.