Из музея уволилась молодая девушка-бухгалтер, плохо знавшая работу. А поскольку в бухгалтерии пребывали, в основном, все «блатные», работа не клеилась, и у сотрудников появилась надежда, что, наконец, возьмут хотя бы одного грамотного бухгалтера. Но как раз в это время директору позвонил депутат Государственной Думы и предложил взять бухгалтером свою «протеже». Лизоблюдов, естественно капитулировал!
Так, в музее появилась 25-летняя женщина по имени Оксана. Она прибыла в бухгалтерию, назвала себя студенткой-заочницей какого-то финансового института и была принята «с распростертыми объятиями». Она не имела представления о бухгалтерской работе и не стремилась приобретать необходимый опыт. Несмотря на то, что ее старшие коллеги были также устроены в бухгалтерию по протекции, они все-таки что-то делали, пусть медленно и некачественно, но как могли, и работать за упомянутую Оксану не хотели. К тому же Оксана стала прогуливать и, порой, по два - три дня не выходила на работу. Бывало и так, что она приходила в музей в легком подпитии. Женщины не стали ее долго терпеть и, зная, что директору жаловаться бесполезно, сами умело «выжили» прогульщицу из бухгалтерии. Чтобы не разжигать скандал, Оксана попросила директора перевести ее в гардеробщицы. Но это была сезонная работа, и вскоре «протеже» депутата перевелась в смотрительницы. Но и на этаже среди витрин и экспонатов она долго не продержалась. Подружившись с техниками музея, которые постоянно пьянствовали, она стала уходить со своего рабочего места в их мастерскую, где напивалась «до положения риз». Бывали случаи, когда сотрудники заставали ее среди пьющих мужчин справляющей прилюдно нужду на ведре: выйти в туалет она была не в силах! Смотрительницы многократно жаловались директору на пьяницу, требуя ее уволить, но тот всегда говорил: - Вы что, смеетесь? Да ее прислал сюда депутат…Да меня самого из-за нее уволят!
Как-то в музей пришла иностранная делегация, гости поднялись с экскурсоводом на верхний этаж и, подойдя к одной из витрин, почувствовали скверный запах, исходивший из комнатки смотрительниц. Смущенный экскурсовод увел гостей подальше от зловония, а после экскурсии позвал заместителя директора и нескольких сотрудников наверх. Они обнаружили в комнатке смотрителей лежавшую на полу совершенно пьяную Оксану, которая со слезами на глазах причитала: - Ой, люди, ратуйте, я обделалась!
Слава Богу, что Лизоблюдов был в это время в командировке, и пьяница была вынуждена подать заявление об увольнении «по собственному желанию».
Надо сказать, что директор, как достойный выходец из деревни, не только терпимо, но уважительно относился к пьяницам. Он прекрасно знал о беспробудном пьянстве его технических работников, но не только не препятствовал, но даже поощрял это. И таковое было вполне объяснимо. Дело в том, что музей, как всякое учреждение, нуждался в специалистах, знающих рабочие профессии. Но на низкую музейную зарплату было непросто найти хороших технических работников. Лизоблюдов прекрасно знал, что «работяги» любят выпить и поэтому предоставил им эту «льготу». Технические работники музея часто начинали свой рабочий день с «опохмелки». В стенах их мастерской не переводились алкогольные напитки! Чего у них только не было: и вина всех сортов, и водочные изделия и даже дорогостоящий коньяк! Где же они брали на это деньги? Ведь все знали, что Лизоблюдов наплевательски относился к своим работникам и их материальному положению! Однако для пьяниц он не жалел ничего! Они числились на нескольких работах, получали премии и доплаты из директорского фонда. Кроме того, администрация не препятствовала им подрабатывать «на стороне». В музей буквально вереницами тянулись жители соседних дворов, которые нуждались в тех или иных работах. Дошло до того, что музейные техники стали местными грузчиками, доставлявшими на дом старикам-пенсионерам мебель, холодильники и прочие тяжелые грузы. За все их щедро «благодарили», и они, порой, так напивались, что оставались ночевать в музее!
Конечно, работать на музей они, будучи с утра в подпитии, «желанием не горели», однако со всеми распоряжениями директора справлялись, если к тому времени еще стояли на ногах. Впрочем, в этом случае, как истинный российский руководитель, Лизоблюдов привлекал к переноске тяжестей своих сотрудников-мужчин, естественно, бесплатно, объявляя очередной «субботник». Как результат такой политики, «работяги» вскоре превратились в хронических алкоголиков и жить без пьянства не могли. Они прекрасно понимали, что нигде, кроме музея, им не удастся свободно пьянствовать на работе, и держались за свои места, как «черт за грешную душу». Директора они боялись, и тот периодически, имитируя «заботу» об их здоровье и «отеческую строгость», журил бесхитростных пьяниц, хотя знал, что сам повинен в том, что они так распустились.
Так Лизоблюдов тихо и незаметно превратил этих некогда крикливых и уверенных в себе людей в бессловесных рабов!
Обнаружив, что алкоголь является очень удобным средством для поддержания его власти, директор стал поощрять пьянство и среди научных сотрудников музея. Попойки, в том числе групповые, стали частым явлением в стенах этого учреждения. По всякому поводу (чей-либо день рождения, памятная дата, рождение у кого-либо ребенка, поминки по усопшим и т.д.) собирались застолья. Сначала пьянствовали в конце рабочего дня, но постепенно стали «праздновать» и в дневное и даже в утреннее время. Директор не щадил денег на эти дела: помимо сборов с сотрудников, в ход шли средства из какого-то загадочного «фонда», скорее всего, из премиального. А когда сотрудники, получавшие мизерную зарплату, не видели подолгу и без того скудных премий, верные люди Лизоблюдова как бы «по секрету» сообщали недовольным, что их постоянно обделяет «жадное» управление культуры, присваивая их крохи себе.
Были, конечно, в музее люди, которые не принимали участия в организованных пьяных мероприятиях. Но они скоро стали «в глазах коллектива» «отщепенцами», «гнилыми интеллигентами» и первыми кандидатами на возможное увольнение.
Так, постепенно и уверенно разваливалась музейная дисциплина. Но от этого положение директора не только не ухудшалось, но наоборот, упрочивалось.
Совестливые люди совершенно устранились от критики директора и его кадровой политики, более того, они утратили веру в справедливость и возможность навести порядок. Теперь Лизоблюдов мог свободно, без свидетелей, «заглядывать» в фонды. Здесь было достаточно ценных вещей! Только одних монет было «море»! Но возникла еще одна проблема: как быть с заведующим фондами? Ведь не каждый захочет нести ответственность за пропажу вещей?
Тогда началась чехарда со сменой заведующих. Каждый новый заведующий, принимая фонды, обнаруживал недостачу. Одних монет исчезло огромное количество. Директор же успокаивал будущих потенциальных виновников словами: - Ничего страшного. В музеях всегда воруют! Спишем по акту!
Однако вскоре очередной «главный хранитель» потихоньку увольнялся.
Эта «практика» тянулась годами.
Господин Лизоблюдов ухитрился даже «заглянуть» в музейные витрины! Из экспозиции «на реставрацию» «ушли» две медные платы, номиналом в «полтину» и «полуполтину», имевшие огромную нумизматическую ценность. Туда они так и не вернулись, а в фондах внезапно пожелтели - стали бронзовыми. Вскоре наступил черед правительственным наградам, хранимым в музее. Как-то директор пригласил на работу специальный отряд частной охраны. Сотрудники тогда удивлялись: - Нет денег на ремонт, протекает крыша, а на дорогостоящую охрану деньги нашлись!
И вот «настоящие профессионалы» взялись за дело! В вечернее и ночное время они стали «бдительно» охранять музейные ценности, получая солидную заработную плату, о которой только могли мечтать научные сотрудники. Но вдруг случилось непоправимое!
Как-то утром одна из смотрительниц, обходя витрины экспозиции, обнаружила, что медали и ордена, висевшие на генеральских мундирах, как-то поблекли. Ну, допустим, потемнело серебро, а что же тогда с золотом?!
Разразился скандал. Несчастный директор едва усидел в своем кресле. Его спасли лишь местные властные неурядицы и чиновники, ставшие уже его покровителями.
Делом занялись следственные органы, «воры» куда-то исчезли, и после долгой волокиты и какого-то суда случившееся забылось. Вот только на месте дорогих и редких орденов так и остались муляжи.
Тем временем директор занялся «научным» творчеством. Сам он не умел писать книги и для этого привлек публициста Ивана Евгеньевича Звонарева. За бюджетные деньги Лизоблюдов с помощью Звонарева, обрабатывавшего его каракули и фактически писавшего за него, в короткий срок сумел издать несколько книг и стал прославленным краеведом. Но, несмотря на поддержку умелого литератора, его книги не получили высокой оценки рядового читателя, хотя оказали существенную медицинскую помощь читателям, страдавшим бессонницей: достаточно было прочитать буквально несколько страниц из его книг, чтобы надолго излечиться от этого недуга. Один житель Ругаева даже хвастался, что как только почувствует возбуждение и не может уснуть, сразу же вспоминает о прочитанных страницах Лизоблюдова или только подумает о перспективе прочтения его книги, и немедленно засыпает «крепким здоровым сном»!
Также директор интересовался картинами и иконами. Он считал себя (возможно, так и было на самом деле!) неплохим экспертом в области живописи. Благодаря его «экспертизам» немалая часть произведений искусства отправилась в частные коллекции, естественно, за приличную мзду. В области живописи Иван Николаевич стал даже «меценатом». Он якобы поддерживал местных художников, скупая за бесценок их картины, однако, на самом деле, нещадно обирал талантливых стариков-живописцев и без того обделенных жадным и жестоким по отношению к творческим людям государством.
Была у Лизоблюдова еще одна страсть, та самая, которая искони была свойственна российским государственным чиновникам – любовь к иностранцам! Когда в музее появлялись гости из далекого зарубежья, директор музея из кожи лез, чтобы угодить им! Ему льстила возможность прославиться на Западе своей эрудицией, человечностью и гостеприимством. И такая возможность предоставлялась ему не один раз…Однако наш талантливый руководитель не всегда оказывался на высоте.
Как-то в музей прибыл известный французский журналист, сопровождаемый не менее известным российским юристом. Господин Лизоблюдов, окончивший университет с красным дипломом и имевший по французскому языку оценку «отлично», так поприветствовал зарубежного гостя на его родном языке, что тот в отчаянии смотрел на переводчика, жестом показывая, что язык гостеприимного хозяина ему не понятен! Переводчик, также ничего не понявший, был вынужден придумать краткий корректный ответ, чтобы замять неловкую ситуацию. А когда завершилась экскурсия, и француз направился к выходу, Лизоблюдов вновь огорошил его потоком бессмысленных фраз, непонятных всем присутствовавшим при этой комедии людям.
- Мерси боку! Мерси боку! – бормотал иностранец, пытаясь как можно скорей покинуть стены славного музея.
Но наибольшим достижением Лизоблюдова явилось его приветственное слово к многочисленной делегации из одной англоязычной страны…Здесь он превзошел нашего замечательного знатока английского языка министра спорта Виталия Мутко, который в свое время поразил мир своей языковой эрудицией!
Правда, талантливый руководитель музея не изучал английский язык, но, подобно своему не менее одаренному высокопоставленному коллеге, чиновнику от спорта, прочитал приветственное слово делегации, написанное ему русскими буквами местным переводчиком. Последний, многократно обиженный издевательствами Лизоблюдова, подготовил ему жестокую месть! Хотя в начале своего приветствия директор музея произнес, и достаточно неплохо, несколько дружеских фраз, но вот в конце своей речи, глядя на улыбающихся иностранцев, он вдруг сказал: «We are always glad to see you here and you may have me in my arse hole every day if you like!» [«Мы всегда рады видеть вас здесь, и вы можете иметь меня в задний проход каждый день, если вы пожелаете!»]
Последовало гробовое молчание, после чего раздался такой смех, что сотрудники разбежались в страхе от возможного обрушения здания!
Лизоблюдов же посчитал, что проявил невероятное остроумие и, раскланявшись, удалился под раскаты неутихавшего смеха в свой кабинет, предоставив возможность переводчику мучиться с задыхавшимися от смеха иностранцами, так и не успокоившимися до конца экскурсии.
Случившееся не поколебало положение Лизоблюдова. Переводчик, опозоривший его, вскоре тихо уволился, музейные работники, составлявшие директорскую свиту, ничего не поняли из произошедшего, а высшее начальство и вовсе ничего не узнало.
За годы своего правления господин Лизоблюдов сумел войти в полное доверие чиновникам. Он знал, что им нужны только власть и деньги. Но властью они уже обладали, а вот денег им всегда не хватало, тем более, что Ругаевская казна была почти пуста. Лизоблюдов нашел и здесь способ удовлетворять аппетиты своих покровителей. Само собой разумеется, не из своего кармана. Ежегодно управление выделяло на строительные и ремонтные работы в музее большие денежные суммы. К концу года они переводились на счета музея, а затем директор, за спиной не только всего коллектива, но и своих хозяйственников, возвращал эти деньги назад в управление, как неиспользованные. Чиновники, благодаря этому, получали хорошие премии за «экономию средств». Как не любить такого директора?! К тому же, он продолжал свою практику беспрекословного выполнения всех указаний чиновников, не обращая внимания на их некомпетентность, навязывая сотрудникам все виды деятельности, вплоть до уборки территории вокруг других учреждений. Интересы музея и коллектива ему были глубоко чужды. Главное - это личное благополучие, почести, слава. А тем временем музей приходил в упадок. Протекала кровля, трескались и осыпались стены кабинетов, в аварийном состоянии оказались экспозиционные залы.
За все эти «заслуги перед Отечеством» Лизоблюдов был буквально засыпан наградами, подарками и благодарственными письмами. В Ругаеве его иначе как «крупным ученым», «краеведом с огромным опытом», «честнейшим и бескорыстнейшим человеком» не называли. Это был огромный авторитет. Он ухитрялся угодить едва ли не всем, кроме своих «работяг», которые ковали для него награды и почетные звания. С ними он был беспощаден! Уже сразу после избрания на должность директора Лизоблюдов «забыл» о многих своих предвыборных обещаниях. Так, к концу его «правления» сотрудники музея, ученые люди, имевшие научные и литературные труды, получали зарплату ниже тарифной ставки уборщицы или дворника в жилищном, к примеру, управлении! К простым людям, которые не могли «дать сдачи», директор музея относился особенно нагло и цинично, издеваясь над их бедностью. Бывало и так, когда он давал кому-нибудь из своих сотрудников дополнительную работу «по совместительству», а потом вдруг, по своей прихоти, отнимал ее, не сообщая об этом несчастному труженику. Человек продолжал работать, добросовестно выполнял чужие обязанности, а когда приходило время получать заработанные деньги, бухгалтера, смеясь, говорили, что он «уже давно уволен директором»! Если же обманутый сотрудник пытался что-то доказать Николаю Ивановичу, тот, весело говорил, наслаждаясь его страданиями: - Иди! Жалуйся в управление! Там тебя все равно никто не послушает!
И люди молча переносили подобные унижения. Впрочем, иногда некоторые работники музея приходили в управление культуры и робко пытались что-то выяснить, но получали неутешительную информацию. Так, однажды две работающие пенсионерки явились в управленческую бухгалтерию и спросили, почему работникам музея, несмотря на выполнение планов, не выплачивают премии. - Как это не выплачиваем?! - возмутилась бухгалтер. - Еще как выплачиваем! Например, вашему директору и главному бухгалтеру! Сам Лизоблюдов сказал нам, что у вас работают одни бездельники, недостойные премий!
Основным критерием человека Лизоблюдов считал его близость к вышестоящим чиновникам и представителям власти. Все остальные им не воспринимались как люди.