– Половец-то, может, и не тронет, а вот сам хан… – вздохнул он. – Тут, понимаешь, в чем дело!
Мономах отвел купца в сторону и вкратце рассказал о том, что было на встрече со Святополком. Начал со своего предложения всей Русью выступить в Степь и закончил предложенной им хитростью с Корсунью.
Польщенный таким вниманием со стороны переяславльского князя и особенно его доверием, купец даже не замечал, что их разговор подслушивал подкравшийся к ним и притаившийся за раскидистым дубом юноша в дорогой шубе, собольей шапке и отороченных мехом сапогах.
– Ну как, берешься съездить в Степь – передать эту ложную весть? – сказав все, что посчитал нужным, спросил Мономах. – За труды заплачу, не обижу! Сколько хочешь?
– Да будет, князь, я… и так съезжу! – махнул рукой купец. – Мне за то любой наш торговец спасибо скажет. Половцы – ведь они нам, как кость поперек горла стоят. Не будет их – без опаски и с ромеями, и с арабами торговать станем! Я и сам тогда куда боле получу, чем на деле своем потеряю! – показал он глазами на Святополка.
– И с братом поговорю, решу твое дело! – пообещал Мономах. – В накладе не оставлю!
– Вот видишь? Ну, как с тебя после этого деньги брать? К тому же, ты сам сказал, для Руси это надо. А это все равно что родной матери в беде или болезни помочь, а потом затребовать с нее денег! Так что, князь, сделаю все, как велишь.
Купец клятвенно прижал ладонь к груди, желая заверить Мономаха. Чтоб тот не сомневался в нем, но в этот момент раздался вскрик схваченного игуменом за ухо и подведенного к князю отрока.
– Это еще откуда, кто таков? – нахмурился Мономах. – Подслух?
– Нет, я… – захныкал отрок.
– Сын это мой! – подсказал купец и знаком попросил игумена отпустить парня.
– Как звать? – мягче спросил Мономах.
– Звенислав, во Святом Крещении Борис! – с готовностью ответил отрок.
В далеком Киеве послышался удар колокола, и он, повернувшись на него, благоговейно перекрестился.
– Хороший отрок, богобоязненный! – сразу успокоившись, одобрил игумен и отошел в сторону.
– Он – всегобоязненный! – с горечью махнул купец и строго спросил сына: – Ты что это 48 тут делал? Подслушивал?!
– Я не хотел… я только… это не нарочно… – забормотал отрок, испуганно пятясь от отца.
– Все! Поедешь со мной в Степь! – остановил его тот.
– Как! Ты и сына с собой возьмешь? – удивился Мономах.
– А куда его теперь девать? – пожал плечами купец. – Не оставлять же мне его теперь здесь! Да и хан скорей поверит, увидев, что я родным сыном рискую!
Лицо отрока позеленело и перекосилось от страха.
Мономах заметил это и пожалел его:
– Может, все-таки лучше оставить его здесь?
– Да нет, прости, княже, я лучше знаю своего сына! Он и тайну подслушанную растрезвонить может, и вообще пора учить его мужеству! Сейчас отправлю домой обоз, который оставил тут рядом, в двух шагах, а после этого, на двух лошадях, мы быстрей ветра домчим до главного хана. Тем более он сейчас невдалеке, вместе со всеми другими ханами отмечает конец зимних набегов!
Он низко поклонился Мономаху, а затем повернулся к Звениславу и строго сказал:
– Сбегай к обозу и передай мой приказ немедленно отправляться в обратный путь, без меня! Да! И без тебя тоже! – приостановил он со всех ног бросившегося было выполнять наказ отца сына. – И быстро назад. Одна нога там, а вторая тут!
Пир, на который, по приглашению главного хана Ороссобы, собрались почти все половецкие ханы, был в самом разгаре, когда ковровый полог стремительно распахнулся и в шатер вошел маленький коренастый степняк в серебряном наличнике.
Огромные богатыри-телохранители, не рискуя даже приостановить его, только склонили перед ним могучие шеи.
– Белдуз! Хан Белдуз пришел! – послышались одновременно приветливые, испуганные и мстительные голоса.
Вошедший, сняв наличник, почтительно поприветствовал сначала главного хана, затем – всех остальных. После этого он занял одно из самых почетных мест и с нескрываемым вызовом огляделся вокруг.
Посреди шатра, в сложенном из степных камней очаге, тлел священный огонь. Ороссоба, старый, высохший, как осенняя степь, сидя на самом высоком войлоке, уже долго не отрываясь, смотрел на него и даже не слышал, как участники пира хвастаются друг перед другом захваченной этой зимой в русских землях добычей.
Все временно, все тленно в этом мире! – говорил его застывший, отсутствующий взгляд.
Превратятся в прах и шелк, и ковры, состарятся молодые рабы и рабыни, потеряют свой аромат самые изысканные благовония, а приятно отягощающее ладонь золото и звонкое серебро перетечет неверными ручейками в реки иных времен и моря чужих судеб…
Ничто, казалось, уже не волновало в этом мире человека, по мановению одного пальца которого могла ожить и прийти в движение вся бескрайняя Степь.
Но разговор о появлении на пиру хана Белдуза сразу дошел до слуха главного хана.
Он поднял глаза, следуя оживающим взглядом за синей струйкой дыма, которая уходила в отверстие посреди крыши, и уже властными и зоркими опустил их на вошедшего хана.
– Почему сразу не приехал на мой зов?
– Не с-смог, хан. Прости, были дела поваж-жней пира! Но на второй, как видишь, откликнулся сразу и даже загнал двух коней! Что случилось?
Ороссоба хотел погневаться, что Белдуз осмелился опоздать на его пир, тем более, что такое уже было и не раз. Но решив, что, видать, у того и правда были на то серьезные 49 причины, мысленно махнул рукой на его ослушание.
– Да вот! Приехал сначала этот, – кивнул он на сидевшего среди половцев князя-изгоя. – Говорит – руссы на Степь хотят идти!
– Рус-сы? На нас-с? – даже забыв от удивления про обычай, запрещающий младшим переспрашивать старших, не поверил Белдуз.
– Да никогда они не пойдут на Степь! – раздались уверенные голоса.
– Чтобы они вышли из-за своих валов?
– Оставили города?
– Да речные переправы?
– Тихо! – властно поднял руку главный хан и, показывая на купца, уже мягче продолжил: – А потом прискакал этот. И говорит, что Русь действительно готовится выступить в поход этой весной. Но вовсе не на Степь, а на богатый град Корсунь!
– Дозволь спросить, хан!
– Спрашивай!
– И что же вы решили делать?
– А мы еще не решили. Мы только решаем, что лучше сделать, – сцепил кончики пальцев, унизанные перстнями с драгоценными каменьями, Ороссоба. – Предложить ли руссам богатый откуп или, пока еще есть время, уйти в самую глубь Степи, куда не дотянутся даже копыта их быстрых коней.
– Трус-сы! – злобно прошипел хан своему соседу. – С-сначала раз-зузнать все, как сследует, надо, а уж потом решать?
– И что же ты предлагаешь? – усмехнулся тот, грызя баранью лопатку.
– Еще не знаю! – снова шепотом огрызнулся Белдуз и громко сказал: – Дозволь, хан, мне ссамому с-спросить этих руссов!
– Да они и так уже вроде бы все сказали, но если хочешь – спрашивай! Но помни, это – мои гости!
Белдуз согласно кивнул и обратился к князю-изгою:
– Скажи, к-нязь! Ты с-своими ушами с-слыхал то, что твои ус-ста принесли нам?
– Да, хан! Конечно! – клятвенно стукнул себя в грудь князь.
– И от кого ж-же?
– От самого великого князя и Мономаха!
– К-де? – продолжал допытываться Белдуз.
– На их съезде!
– Это ч-что ж-же, тебя, из-згоя, приглас-сили на с-съезд князей?
– Н-нет, – уже менее уверенно ответил князь. – Но я сидел у самого входа в шатер, где он проходил, и слыхал все!
– Ай-ай, какая оплошнос-сть Мономах-ха! – покачал головой Белдуз. – И про Корсунь тоже слых-хал?
– Чего не слыхал, того не слыхал, врать не буду.
– А говоришь, что слыхал вс-се! Люблю предателей, но ненавиж-жу их! – снова шепнул соседу Белдуз и, продолжая свой расспрос, обратился теперь к купцу: – А ты откуда про Корсунь знаеш-шь? Тоже великий князь рас-сказал?
– Нет, у меня есть знакомый ростовщик, – охотно принялся объяснять купец, – через которого Святополк дает под проценты займы киевским людям. Так вот, у этого ростовщика есть другой ростовщик, который ему очень много должен, и мой ростовщик, очень обеспокоенный, как бы его ростовщик не разорил его, после съезда князей выказал мне свои опасения…
– Вс-се яс-сно! Мож-жеш-шь не продолж-жать! – остановил его жестом Белдуз и с полупоклоном повернул голову в сторону старого хана:
– Позволь попросить тебя кое о чем хан?
– Проси!
Белдуз поднялся со своего места и, пройдя к главному хану, прошептал:
– Вели этим… с-своим гос-стям удалиться! Что им делать тут, когда решается с-судьба всей С-степи?
Ороссоба несколько мгновений подумал и, решив, что просьба Белдуза справедлива, объявил об окончании пира и приказал слугам проводить князя и купца в приготовленные для них шатры.
– Да проследи, чтобы наши дорогие гости ни в чем не имели нужды! – прикрикнул он им вдогонку.
– И жен своих попроси уйти, – продолжил Белдуз и, перехватив недовольный взгляд старика, пояснил: – Уж очень они любят то, что привозит им этот купец!
Главный хан нахмурился, но выполнил и эту просьбу Белдуза, и, когда в шатре остались одни только ханы, тот спросил:
– Что они про-сят за с-свое предательс-ство?
– Как всегда! – пожал плечами главный хан. – Князь – помочь ему выгнать из города своего брата, чтобы сесть там на стол. А купец, известное дело что, – золото!
– Ну, с к-нязем мне все ясно, – презрительно махнул рукой Белдуз. – А вот купец для чего пожаловал? Зачем нам надо знать про то, что Рус-сь пойдет на Корс-сунь?
Вошедший слуга молча подложил в огонь лепешки сухого верблюжьего навоза, смешанного для аромата с пригоршней высушенных прошлогодних трав. Ороссоба стал долго смотреть в очаг, на его синий дым и наконец задумчиво, словно бы нехотя возвращаясь в эту, по сути прожитую уже им жизнь, находясь как бы уже не тут и не совсем еще там, сказал:
– Выгод от его сообщения действительно много. Мы можем, например, известить византийского императора о планах руссов – Корсунь все же его город! А можем сами, пока они будут стоять под крепостными стенами Корсуня, напасть на оставшуюся без войска Русь!
– Коней откормить сначала надо! – послышались возражающие голоса ханов.
– Какой может быть набег, если они едва держатся на ногах?
– Вот если бы руссы отложили свой поход на месяц-другой…
– Или бы корсунцы смогли продержаться такое время…
– А?
Но главный хан снова смотрел на костер и внимал только своим мыслям. Иначе наверняка бы услышал эти последние слова и заметил, как вдруг вспыхнули глаза хорошо услышавшего их Белдуза…
Очнулся он только, когда тот вновь с почтением окликнул его:
– Ну, что ты еще хочешь? – устало спросил он.
– Прош-шу тебя, вели опять привести сюда русского кня-зя! – уже не столько прося, сколько требуя, сказал Белдуз.
– Зачем?
– Надо! Я хочу задать ему один вопрос.
Главный хан бровью показал телохранителю на полог шатра, и не прошло минуты, как тот привел изгоя, который, судя по его бледному лицу, приготовился к самому худшему… Тем более что к нему, поднявшись со своего места, подошел самый страшный из всех этих ханов – сам Белдуз.
Но тот вдруг не стал доставать нож, которым половцы режут скот, пытают пленных или добивают раненых, а, наоборот, с деланно ласковой улыбкой спросил:
– С-скажи, а гонцов к к-нязьям уже отправили?
– Да!..
– Эх-х! Ж-жаль… – огорчился Белдуз.
– Но не ко всем! – тут же добавил, заметивший это князь.
– Та-ак, – погасший было взгляд Белдуза вновь оживился.
– Троих послали прямо с Долобского озера. А к остальным пошлют, может, завтра…
– Та-ак-та-ак! – поощряя его взглядом, заторопил Белдуз.
– А к тем, кто совсем рядом, и вовсе третьего дня!
– Хорош-шо! Молодец-ц! – обрадовался хан, узнав все, что желал. – С-ступай обратно!
– Как! И это все? – удивился князь.
– А ты что еще хотел? В твоем шатре все то же, что здесь! Ведь приказано, чтобы ты ни в чем не нуждался! Или, мож-жет, ты хочешь вот это?
Белдуз взял со стола кусок сырого мяса, что половцы ели наряду с вареным, готовить которое научились у русских совсем недавно, и поднес его прямо к лицу изгоя.
Тот отшатнулся и выскочил из шатра.
– Ай да Белдуз! – захохотали ханы.
– Вот насмешил!
– И выпроводил надоедливого гостя, и не обидел его при этом!
– Что ты задумал? – спросил старый хан после того, как ханы отсмеялись. – Чего ты хочешь?
Белдуз посмотрел на него и упрямо наклонил голову:
– Я прошу дать мне три дня. И ничего не решать до этого!
– Три дня? – недоуменно пожал плечами старый хан.
– Это не так уж и много, уч-читывая, что у нас еще много времени, чтобы успеть собрать дань или уйти хоть за Дон!
Половцы зашептались, задумались…
Собирать дань для Руси – значит возвращать все награбленное, которым они только что хвастали друг перед другом. Уходить в глубь Степи – значит оставить свои вежи и города. А это убытки. Такие убытки… А что, если и правда Белдуз что-то сможет узнать. И даже что-то придумать!
К тому же не так уж и много он просит – подождать всего каких-то три дня. Да хоть десять!
Главный хан, для которого и один лишний час был теперь самым бесценным подарком на этой земле, сначала нахмурился. Но потом и он согласился и вопросительно посмотрел на Белдуза:
– Допустим, мы согласимся. И… что же ты собираешься сделать за эти три дня?
– У меня есть свой человек во дворце великого князя. Я узнаю от него, куда послан последний гонец. А потом перехвачу его и добуду грамоту!
– Думаешь, это будет так просто сделать?
– А я пойду тихо, с малым отрядом.
– А если вас обнаружат?
– Тогда сделаю вид, что совершил набег. Гонец спокойно поедет по этому месту, а тут я со своими людьми, в засаде…
– Ложный набег? Засада? – неожиданно оживился Ороссоба. На несколько мгновений он словно вернулся в свою молодость, когда сам был горазд на подобные выдумки. – А что – русские хорошо знают, что мы сразу же уходим после набега. Ложный набег – это даже лучше правдивой тишины, когда всех боишься и всего опасаешься… Гонец наверняка потеряет осторожность и будет беспечным. И засада тоже неплохо. Ты хорошо это придумал, Белдуз.
Ха-ха… Ложный набег… Засада… Ладно. Иди! Мы подождем тебя. Но помни – только три дня…
Главный хан взял шелковую веревочку и неторопливо завязал на ней три узелка. Показав 52 ее всем, он жестом отпустил быстро надевшего свою серебряную личину Белдуза и, еще раз посмотрев на очаг, устало прикрыл глаза. Что для него каких-о три дня, когда перед ним вотвот начнет расстилаться еще более огромная и бескрайняя, чем сама эта Степь, – вечность…
– …ну, вот и все!
Святополк размашисто подписал очередной лист пергамента, который подсунул ему писарь, и устало взглянул на Мономаха:
– Я думал, мы попируем с тобой. А тут вот чем пришлось заниматься… Вечер, ночь, день, опять ночь на исходе…
– Ничего, брат! – Мономах, казалось, и не ведал усталости. Он был радостно возбужден. – Зато столько дел сделали!
– Еще бы! Приказы по кузницам, корабельщикам, пекарям, плотникам… – простонал великий князь и, разгибая свое большое тело, с хрустом потянулся. – Голова кругом идет!
– А как же? Времени-то в обрез, а сколько еще успеть надо? Зато теперь у нас пешцы не как встарь, кто с чем, а с боевыми копьями да щитами пойдут! Ладьи по Днепру людей повезут! Обозы, наполненные всем необходимым в Степи, за нами потянутся!
В дверь гридницы осторожно постучали.
– Ну, чего там еще? – поморщился князь.
– Гонец из Полоцка! – доложил младший дружинник.
– Что-о? Откуда?!– не поверил Святополк и оглянулся на Мономаха. – Сорок лет Ярославичи со Всеславом воевали. А тут от его сына?! С честью? Впусти!
Младший гридь широко распахнул дверь.
В гридницу вошел донельзя усталый, запачканный дорожной грязью до самого шлема, воин.
– Ну, и чего ты привез? – с напускной строгостью накинулся на него Святополк.
– Послание… князя своего… Давыда Всеславича… князь на словах велел передать – рад, счастлив, готов с вами идти до конца! – с трудом ворочая от усталости языком, промолвил гонец.