Затем Святополк встал у полога и стал наблюдать, как приближается к нему возок двоюродного брата в сопровождении своего немногочисленного отряда под личным стягом.
Как только Мономах сошел на землю, он вышел из шатра и широко развел руки для приветствия.
Братья крепко обнялись и расцеловались.
Затем последовал черед дружины и двух просителей великого князя.
Воеводу и дружинников Мономах поприветствовал, как давних знакомых, и даже боевых друзей, что и было на самом деле.
А что касается остальных…
В отличие от Святополка Мономах приветливо поздоровался с купцом. Даже заговорщицки шепнул ему на ухо:
– Дождись меня! Может, понадобишься…
С изгоем же, наоборот, хоть и был тот ему троюродным или четвероюродным братом, ограничился лишь холодным кивком. И того с него хватит. Слишком уж много зла успел причинить Руси этот, с детства обойденный Ярославовым порядком, кому и где править на Руси, князь.
Все начиналось как нельзя лучше.
Святополк радушно пригласил Мономаха войти в шатер. Они сели друг напротив друга на покрытых узорчатыми коврами скамьях. Позади, как повелось, по чину, расположились воеводы и старшие дружинники.
Но как только Мономах взглянул на бегающие глаза брата да на то, как посматривают на великого князя его люди, он сразу понял, что все тут было настроено, а точнее, подстроено против него. Святополк был верен своей привычке загребать жар чужими руками – не зря про него шла упорная молва, что он даже займы дает в Киеве под большие проценты, через подставных людей. Вот и сейчас, не желая портить отношений с братом, от которого зависело, шаток или прочен его Киевский стол, он решил укрыться за спинами своих бояр.
И не так-то просто будет переломить их, закаленных во многих битвах крепче любого меча и вынудить отступиться от своего князя.
Но коль уж приехал – то надо!
Мономах кашлянул, давая понять, что готов говорить, и, встретив благожелательный кивок Святополка – приглашение к началу разговора, сказал:
– Брат…
Великий князь сразу помрачнел лицом и насупился – он не любил, когда даже Мономах 43 обращался к нему так.
Но Мономах, словно не замечая этого, обвел глазами стоявших перед ним дружинников, снова остановился взглядом на Святополке и повторил:
– Брат…
Все ожидали, что он начнет, как всегда, осторожно и издалека. Про дела в Константинополе и Европе, кичась, как считали некоторые, тем, что состоит в родстве едва ли не со всеми царями и королями и сам имеет не меньше прав на византийский престол, чем нынешний кесарь – Алексий Комнин.
Те же дружинники Святополка, что ближе знали Мономаха, встали поудобнее – интересно послушать, что скажет на этот раз переяславльский князь? Он всегда говорит о таких удивительных вещах, что порой замечаешь, что слушаешь его с широко раскрытым ртом. И откуда только он все знает – и про великого полководца Александра Македонского, и про римских кесарей, и даже про крестовый поход, который идет сейчас на Иерусалим? Хотя неудивительно – если батюшка его, покойный Всеволод Ярославич, знал пять языков, да мать византийская принцесса – как не набраться всякой книжной и прочей премудрости.
– Брат! – в третий раз сказал Мономах и вдруг начал с самого главного, ради чего, собственно, и приехал: – Доколе мы будем терпеть половцев? Доколе Русская земля будет страдать от их набегов? Не пора ли нам с тобой собрать всю Русь да сообща выступить на поганых?
– Вот те раз! – даже крякнул от неожиданности Ставр Гордятич. – Мне велел молчать. А сам что творит?
– Чш-шш!! – строго остановил его игумен и, как бы благословляя Мономаха взглядом, нравоучительно шепнул: – Аще угодно будет Богу, чтобы успешно решилось это дело, то какая разница, с конца разговор начинать или с начала?
Опытный в боевых делах, Ратибор, хорошо зная, какая польза бывает от внезапной атаки, тоже согласно кивнул словам Мономаха и продолжал стоять с самым спокойным и невозмутимым видом.
Зато Святополковы советники выглядели растерянными. Они оказались явно не готовы к такому началу.
Ну и хитрость выдумал этот переяславльский князь! Попробуй сразу ответь такому…
И никому из них – ни Ставру Гордятичу, ни Ратибору, ни опешившему великому князю с его дружинниками – было невдомек, что это вовсе никакая не хитрость или уловка.
Мономах и впрямь думал начать издалека, чтобы поучительными примерами из истории подготовить всех, а потом уж сказать про поход всей Руси в Степь, но по дороге все увиденное, услышанное и бурлившее в нем последние годы так накипело, что он сам, того не ожидая, сразу сказал об этом!
– Но, князь, – первым приходя в себя, развел руками Святополк и, явно уводя беседу в сторону, примиряюще улыбнулся: – Насколько мне известно, все половецкие набеги уже прекратились!
– В эту зиму – да! – согласился Мономах. – Но чтобы их не было в следующую, и через десять лет, и даже через сто, я предлагаю – собрать всех князей воедино и объединенным русским войском самим выступить в Степь!
– Как! Самим? В Степь?! – недоуменно, словно давая понять своим дружинникам, что ослышался, переспросил Святополк.
– Да виданное ли это дело? – первым, густым басом, поддержал его воевода. – Дело руссов – сидеть по укрепленным городам да встречать половца на валах и речных переправах.
Главное, не пускать их в глубь русских земель.
Ставка рванулся было вперед, чтобы объяснить воеводе, что не может больше обескровленная переяславльская земля быть таким княжеством – крепостью между Степью и 44 Русью. Да и сколько раз обходили их степняки, чтобы напасть на другие города и тот же Киев… Но, перехватив взгляд Мономаха, он только опустил руки и сжал кулаки так, что все услышали их хруст.
– Вот оно как… – задумчиво покачал головой Святополк. – И когда же это ты, князь, выступать предлагаешь?
– А как только сойдет снег и просохнут дороги! – спокойно, точно речь шла о простой поездке на охоту, ответил Мономах. – Прямо этой весной!
Тут уж дружинники Святополка пришли в себя, и послышались их возмущенные голоса:
– Да ты что, князь!
– Слыхали?
– Зима на исходе!
– Скоро – землю пахать, а мы крестьянина и его коня – на войну?!
– Великий князь, скажи хоть ты ему, что со времен наших прадедов этого не бывало!
Святополк успокаивающе кивнул крикнувшему это дружиннику, все лицо и шея которого были изуродованы боевыми шрамами, и вопросительно посмотрел на своего брата:
– Да, князь? Дружина моя верно молвит! Виданное ли дело – самим в Степь идти? Да еще и весной!
– То-то и оно, что самим! – убеждая и великого князя, и его советников, горячо заговорил Мономах. – Тогда наша слабость, что мы сто лет в Степь не хаживали, силою обернется! Тото и оно, что весной! Ибо сейчас кони у степняка слабы после зимней бескормицы. Для тяжкого боя бессильны.
Мономах говорил про то, что половцам, которые привыкли жить у себя в вежах, не таясь, и в голову не придет, что русские осмелятся оставить свои укрепленные города, валы да переправы и напасть на них.
Ставр Гордятич так хотел добавить что-нибудь для красного словца, но, помня наказ Мономаха, только рукой красноречиво советовал людям Святополка: слушайте, слушайте, мол, что говорит мой князь!
А Мономах выждал паузу, чтобы лучше вняли тому, о чем он только что сказал, уже с упреком, поочередно заглядывая в глаза каждому из стоявших перед ним бывалых воинов, и, подолгу не отводя взгляд, продолжал:
– А вам я, дружинники, многими победами славными, удивляюсь. Коня… смерда жалеете.
А про то, что, откормив за лето свои табуны, половец отберет и урожай, и коня, а самого смерда в рабство угонит, словно знать не хотите!
Он опять помолчал и теперь, давя уже на воинскую гордость, тоном, каким говорил с ними, бывало, на ночных привалах у костров, спросил:
– И вообще мало мы с вами за половцами по русской земле гонялись, да стыдно вспомнить, и от них тоже побегали? Теперь пусть они побегают от нас! Да не где-нибудь, а в своей Степи! Степь большая – спрятаться негде!
Дружинники Святополка засмеялись, но, взглянув на своего князя, закашляли, осеклись.
– Полон отобьем, наших русских людей, которые уже и не чают, что мы их когда-то спасем, вызволим! – продолжал уговаривать Мономах, с радостью замечая, что лица многих дружинников при этом потеплели. Вспомнив про алчность брата, не преминул воспользоваться и этим: – Да и добычу возьмем! Великую! Какой никогда еще не бывало!
Откуп с каждой вежи, что сдастся сама, и все, что сможем увезти с тех городов, которые мы возьмем на щит!
Тут уже оживился и сам Святополк. Как будто увидев перед собой табуны лошадей, потоки серебряных монет, парчу, шелка… он даже невольно зашевелил пальцами, подсчитывая, сколько можно получить от этого похода, если все будет так, как говорит Мономах.
А Мономах видел перед собой лишь сожженные русские веси, вытоптанные половецкими 45 конями поля, лежавшие вдоль дорог трупы, а еще едущую на санях женщину и глаза ее ребенка…
И потому, наверное, тон и слова переяславльского князя становились все более убедительнее всех доводов Святополка с его людьми.
– Оно-то, конечно, так … – уже слышались с той стороны осторожные голоса.
– Хорошо бы одним ударом степняка от Руси отвадить…
– А ну как проведает он о наших планах? – могучим басом оборвал их воевода Святополка.
– Да! – поддержал его тот. – А на это что скажешь, брат? Шило в мешке – и то не утаишь, а тут – целое войско!
– А мы через купцов ложный слух пустим… – понизив голос, многозначительно поднял указательный палец Мономах. – Идем, мол, брать богатый град Корсунь!
– Нет! – вдруг выкрикнул дружинник со шрамами.
– Что значит нет? – нахмурился Мономах.
Он знал этого дружинника как одного из самых мужественных и честных едва ли не во всем русском воинстве. И, откровенно говоря, даже втайне надеялся на его поддержку.
– Не бывало такого, чтобы руссы подло, как ночной тать, шли на врага! – твердо сказал тот, не отводя дерзкого взгляда от глаз князя. – Еще со времен великого Святослава мы всегда говорили всем прямо: «Иду на вы!»
– А мы и скажем! Мы даже пошлем им такую грамоту! – примирительно улыбнулся ему Мономах. – С самым лучшим гонцом! – он мгновение помолчал и с хитринкой добавил: – Как только, не доходя до Корсуня, повернем на Степь!
– Поганые Божьи храмы жгут, – неожиданно подал голос игумен. – Священников убивают.
Жрецы из лесов вышли. От истинной веры, которая только – только укоренилась на Руси, людей хотят оторвать! Снова Перуну да поверженным идолам поклоняться! А мы тут еще раздумываем, идти или нет?
– Верно молвишь, отче! – кивнул игумену Мономах. – Я про это как-то и не стал говорить, думал, здесь все православные, и так все понятно…
А дальше, обращаясь уже к одному только Святополку, закончил:
– Не за себя, за всю Русь и тех, кто больше всего страдает от поганых: простых горожан и смердов – стариков и старух, мужиков, их жен и детей прошу. Для того и приехал сюда. Я все сказал. Теперь твой черед отвечать, великий князь! Идем на Степь?
Святополк долго сидел, не поднимая головы, затем решительно встал во весь свой могучий рост и, к радостному изумлению своего воеводы с дружинниками, усталым и тихим голосом сказал:
– Да вот он я… Готов уже!
Мономах порывисто сделал навстречу ему шаг и, заключая в крепкие объятья, от всего сердца сказал:
– И тем великое добро всей земле русской сотворишь, брат!
– Уф-ф! – выдохнул Мономах, выйдя из шатра и с наслаждением подставляя лицо еще позимнему морозному, но уже ласкающему первым солнечным теплом воздуху. – Легче в жестокой битве побывать, чем один такой спор выиграть!
– Такой спор десятка битв стоит! – коротко возразил Ратибор.
– Я как только услыхал, что ты про дело начал, думаю, все – можно сразу уходить не солоно хлебавши!
В шатер вошли и вышли один за другим несколько гонцов. Затем появился со своим ящичком игумен и, наконец, сам великий князь.
– Все! Эти пусть едут! – кивнул он вослед поскакавшим с написанными и скрепленными печатями грамотами гонцов. – А остальных, к тем князьям, что ближе живут, – завтра, а то и третьего дня из моего дворца приказы отправим.
Мономах согласно кивнул. Завтра так завтра. Есть еще время. О многом надо перетолковать с братом в его тереме-дворце. Есть у него кое-какие задумки и по пешцам, по их вооружению, и по тому, как добираться до места, и надо заранее решить, каким строем – походным или боевым – пойдут они по Степи.
Братья еще раз обнялись и разошлись до вечера.
К Святополку тут же направился находившийся все время у самого входа в шатер князь изгой.
На полпути он поравнялся с Мономахом, и взгляды их встретились.
В глазах Мономаха на какое-то мгновение промелькнули жалость и сочувствие, что судьба так жестоко распорядилась с этим, так же как и он, Рюриковичем. Но тут же в них появился непримиримый стальной блеск, как ко всем врагам Руси, и он громко посоветовал великому князю:
– Не обещай ему ничего, брат! Все равно он больше того, что уже имеет, не получит!
Святополк с облегчением – вот выручил так выручил брат, теперь и объяснять мне ему ничего не надо – даже не обиделся на такое обращение. Он лишь дождался, когда к нему подойдет проситель, и бессильно развел руками: мол, слыхал, что я могу поделать? Хоть нас и двое, а все-таки как-никак – съезд князей!
– Ах так? Ну ладно!
Князь-изгой яростно взмахнул головой, сел на своего коня и, бешено нахлестывая плеткой, помчался прочь.
Ратибор хмуро поглядел ему вслед и подошел к князю.
– Не нравится мне все это, – тихо сказал он.
– Что именно? – не понял Мономах.
– Слыхал больно много! – объяснил Ратибор, показывая глазами на превратившегося в точку изгоя.
– Ну, все, да не все!
Мономах загадочно подмигнул воеводе и подозвал к себе купца, от которого в который уже раз отвернулся, делая вид, что занят крайне важным делом, Святополк.
Он давно знал и уважал этого торговца.
– Что – тяжба? – кивая на брата, спросил он.
Купец, не отвечая, только молча мотнул головой.
– Я чем-то могу помочь?
– Вряд ли. Я ведь не стол у него просить пришел!
– А что же?
– Да так… Одолжил денег одному ростовщику, через которого великий князь киевлянам под проценты деньги дает, а тот возвращать не желает. Думал, через твоего брата на него поднажать, а он, вишь, даже слышать меня не хочет!
– Д-да… – покачал головой Мономах. – И много одолжил?
– Много не много – а все деньги!
– Ну ладно! Не могу я тебя, так ты меня – выручишь?
– Я? Тебя?!
– И даже не меня, а – всю Русь!
– Да я, да… – засуетился купец.
– Погоди, тут дело непростое, я бы сказал, даже опасное, – остановил его Мономах. – Так что не торопись с ответом. В Степь надо идти. И даже не идти, а ехать, – покосился он туда, где уже исчезла точка от князя-изгоя. – Как можно быстрее! Сможешь?
– Конечно! – кивнул купец.
– И не сробеешь?
– А что мне бояться? У меня охранная грамота от главного хана имеется. Никакой половец даже пальцем меня не тронет!
Мономах горько усмехнулся, слыша эти слова. Для него они не были новостью. Набеги набегами и войны войнами, а купцы обеим враждующим сторонам нужны были всегда. Комуто ведь нужно сбывать награбленные товары и кому-то продавать взятых в плен мирных жителей…
Сам этот купец, насколько было известно Мономаху, никогда не занимался такими делами.
Считал это не Божьим делом и что богат только тот, кто в Бога богатеет. То есть и зарабатывает честно, да еще и делится своим богатством с другими людьми. И правильно делал. Но в то же время он, как никто другой, умел доставать то, что очень любят ханские жены, всякие редкостные ткани и благовония. Да и самого главного хана не забывал почтить дорогими подарками, а иногда даже выполнял его тайные поручения в Константинополе и латинских странах.
Но тут дело было особого рода… И Мономах обязан был честно предупредить честного человека о возможной опасности.