- Почему? - грустно спросила Любава.
- Это не та история, которую я бы стал рассказывать своей невесте, - нерешительно начал польский рыцарь, опустив глаза, подбирая слова. Любава молча смотрела на него, ожидая продолжения.
- Одной панне очень понравился пленник, захваченный Болеславом в Киевских землях. Она выпросила или выкупила его у князя. Пыталась сделать своим мужем. Но мимо проходивший афонский монах постриг ее пленника в монахи. Панна пожаловалась князю Болеславу. Тот, узнав, что это не единственный случай, отдал распоряжение, выгнать всех афонских монахов со своих земель.
В горнице повисло молчание.
-Я пойду, отдам нужные распоряжения?
- Всеслав, вернись за мной, проводить меня на пир, ладно?
Всеслав слегка поклонился и направился к выходу.
- Он уйдет, а я добавлю, Любава, то, что он постеснялся сказать своей невесте, - хмуро сообщил Сольмир. - Я слышал эту историю от дедка Опанаса. Всеслав ее очень неуклюже сократил.
Всеслав замер, не дойдя до двери, развернулся и приготовился слушать, скрестив руки на груди.
- Некоторые истории, в том числе и эту, нужно рассказывать полностью. Хотя я понимаю, почему твой жених ее сократил. Но я сейчас подумал, что она может тебе пригодиться. Потерпи. История действительно противная. Хотя и не такая идиотская, как во Всеславовом пересказе. Начать надо с того, что панночка эта была одной из полюбовниц Болеслава. Баба невероятно горячая. Она увидела христианина по имени Моисей среди отроков княгини Предславы. Уговорила князя отдать пленника себе. Бывшей своей полюбовнице князь отказать в такой просьбе не мог. Этот Моисей, венгр по происхождению, очень красив, и горячая панночка хотела его себе в полюбовники. Он отказался. Она сказала, что отдаст в его распоряжение свое имение и саму себя в качестве жены. Он отказался. Тогда она отправила его в темницу и приказала его бить. Его избивали до полусмерти. Он стоял на своем. Мимо проходивший афонский священник постриг полуживого пленника в монахи, и, как это называется, благословил терпеть дальше. Тогда та баба, поняв, что он для нее потерян безвозвратно, в горячем злобном порыве оскопила венгра. Когда тот выжил после этого, отдала его княгине Предславе обратно. Тот афонский монах, священник, что постриг Моисея, был приглашен княгиней в свой дворец. И там он сказал слово, Обличительное. Так я говорю?
- Проповедь после службы?
-Наверное. Он сказал, что напрасно, мол, княгиня, дщерь Владимирова стала наложницей князя Болеслава. Королем Славии тому не быть, а душу она свою загубит, если не покается. Ради тщетной мечты она отдает то, что для христианки дороже всего - надежду на вечную жизнь.
- Это у кого же хватило аудации, сказать такое вслух?- спросил Всеслав от двери. - Многие так думают, но вслух назвать стремления князя тщетной мечтой - неслыханная дерзость. Кто это был?
- Да так... Священник один. Княгиня, говорят, рыдала. Женщины рядом с ней тоже. И в порыве покаяния - я правильно сказал? - Предслава дала князю Болеславу от ворот поворот. И вот тут появляется наша горячая панночка, бывшая Болеславова полюбовница и жалуется князю на афонского монаха, лишившего ее вожделенного удовольствия. И тогда князь в ярости отдал приказ - поубивать всех афонских монахов на своей земле.
Любава, сильно побледневшая, опустилась на скамью рядом с Сольмиром. То, бросив быстрый взгляд на Всеслава, обнял ее за плечи, притягивая к себе, Всеслав тяжело вздохнул и промолчал.
- В той корчме, где буйствовали четверо новгородских пьяных воина, тоже была какая-то панночка, - тихо закончил Сольмир. - Любава, тебе нужно встретиться с княгиней Предславой. Она может что-то знать.
- Под Глоговым? - резко спросил Всеслав, стараясь не смотреть на Любаву. - Замок панны Катарины где-то там. И она как раз говорила, что мечтает соблазнить монаха...
- Какой еще панны Катарины? - Любава вскочила со скамьи.
Всеслав снова тяжело вздохнул. Потом грустно улыбнулся.
- Это опять не та история, которую мне приятно рассказывать своей невесте. Панна Катарина давно положила глаз на Рагнара. И как бы не получилось...
Он резко замолчал, потому что задетая за живое Любава сосредоточенно вдыхала и медленно выдыхала, чтобы хоть как-то успокоиться.
- ...что она может знать, что случилось с Рагнаром, - быстро закончил Всеслав.
В дверь постучали, потом вовнутрь просунулась лохматая голова.
-Пан Всеслав, тебя долго ждать? Пир скоро начнется, а ты с дороги. Не умылся, не побрился.
Пан Всеслав рассеянно провел рукой по небритому подбородку.
- Из-за этого треклятого пира я не могу немедленно отправиться разобраться, - мрачно сказал он. - Но я пошлю самых надежных своих людей. Они выяснят, что возможно.
- Очень тебя прошу - Любава подошла к нему, положила руки на рукав свитки, умоляюще заглянула в серые глаза, еле сдерживая слезы.
Польский рыцарь сжал ей руки, буркнул что-то маловразумительное и быстро направился к двери.
- Всеслав, - тихо окликнула его Любава, - я тебя жду, чтобы под руку с тобой войти в Большой зал. Без тебя это будет невыносимо. Хорошо?
- Хорошо, - ответил Всеслав, закрывая дверь за собой.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В Большом зале было накрыто несколько столов. Один на помосте, другие, длинные под прямым углом к нему, ниже помоста.
Всеслав, надевший длинную нижнюю тунику ниже колен, из-под нее были видны только чулки, и верхнюю, синюю узорчатую с широкими рукавами и подолом, в один цвет с туникой своей невесты, не спеша провел Любаву на почетное место на помосте. Князь Болеслав себя ждать не заставил. Он был очень полным, высоким мужчиной с сильной проседью в темных густых кудрях, с длинными залихватски изогнутыми усами, с живыми темными глазами. Под взглядом этих глаз даже предубежденная Любава почувствовала, что обаяние личности этого человека заставляет забыть о его внешности. Всеслав сел по левую руку от князя, расположившегося во главе стола. По правую руку сел пан Вроцлавский воевода, хозяин замка. Любава заняла место рядом с женихом. Князь, оказавшийся сидящим наискосок от новгородки, внимательно ее разглядывал. Она, опустив глаза вниз, терпеливо ждала, когда ему это надоест. Надоело быстро.
- Ну, пан Всеслав, - удовлетворенно сказал Болеслав, - выбирал ты долго, но с выбором не ошибся. Что-то, кстати, Касеньки не видно. Неужели неинтересно ей, кого ее отвергнутый жених вместо нее выбрал?
- Была бы здесь, - с чувством ответил Всеслав, - как бы я ее поблагодарил за то, что она отвергла глупого юнца, ничего не видевшего кроме ее золотых кудрей да лазоревых глазок под соболиными бровками.
- Глядишь, наконец бы и дала поцеловать себя. В знак благодарности... - усмехнувшись, пробурчал князь.
- Повезло мне, что ее уже тогда интересовали не молодые парни, а мужчины постарше, - не обратив внимания на усмешку князя, продолжил Всеслав и резко оборвал сам себя. Помолчал и еле слышно сказал Любаве, внимательно слушавшей их с князем разговор.
- Да. Касенька это и есть та самая панна Катарина. Действительно странно, что она не приехала посмотреть на мою невесту. Всегда отличалась любопытством, - и уже громче спросил. - Тебе налить вина?
- Налей, - вежливо ответила Любава, скрывая за улыбкой свое горе.
- Потерпи, родная, - нечаянно вырвалось у Всеслава. - Разберемся.
А вокруг них шумели, веселились люди, и веселье неуклонно набирало обороты. Сказители и песенники, сменяя друг друга, веселили народ. Выступил и Сольмир, полностью затмив своим выступлением всех предыдущих исполнителей. Он так играл на гудке, что кто-то из рыцарей даже в голос разрыдался от чувств, подогретых впрочем, обилием хмельных напитков. Женщины вытирали слезы, не смущаясь.
- Это сказитель из свиты твоей невесты? - спросил Болеслав. В гвалте голосов и стуке кружек по столам, поднявшемся после окончания игры Сольмира его слов никто кроме Всеслава не слышал. - Красавец.
Он многозначительно посмотрел на своего рыцаря.
Тот равнодушно пожал плечами. Ни один влюбленный никогда бы не сказал своей возлюбленной, что у нее походка как у мальчика недоросля. А вот наблюдательность Сольмира, его языковые способности, благодаря которым он уже говорил на местном диалекте без акцента, народная любовь, которую он вызывал, делали его ценным союзником.
Болеслав с любопытством оглядел своего рыцаря, не проявившего ни тени ревности к красавцу сказителю.
Сольмир запел свою любимую былину о добром молодце, женившемся на Маре Моревне, в результате какового брака молодец по небу летал быстрым соколом, по земле рыскал серым волком и под землей ходил белым горносталем. И, благодаря таким исключительным способностям, завоевывал себе царство за царством.
Любава грустно улыбнулась, вспомнив, как она впервые услышала эту былину, подумав, какой беззаботной девицей она тогда была. Всеслав, поняв, о чем она вспомнила, с невольной нежностью смотрел на нее, а князь Болеслав с любопытством изучал их обоих.
Народ подпевал, фальшиво, но радостно.
Внезапно входные двери нараспашку открылись, волна потрясенного молчания, нахлынувшая от входа, затопила веселье в зале. Сольмир, удивленно обернувшись, замолчал и встал, прижав к себе гусли. В зал неспешно вошел высокий худощавый человек с аскетично запавшими щеками, с выбритой тонзурой и короткой бородкой, в длинных развевающихся одеяниях. Не приглашенный на пир Вроцлавский епископ. Войдя, он остановился, медленно оглядел всех присутствующих холодным взглядом, причем Сольмир мгновенно отодвинулся куда-то в тень, и неспешно двинулся вперед по проходу.
- Что за бесовское веселье здесь царит?
В мертвой тишине этот негромкий вопрос услышали все разом протрезвевшие и притихшие гости.
Епископ дошел уже до помоста.
И тут Любаву глубоко потряс пан Гумберт, который неожиданно сказал.
- Христос благословил веселье на свадебном пиру в Кане Галилейской. И даже вина им умножил.
Это сказались их совместные с Любавой чтения Евангелия от Иоанна. Они только начали чтение, но история об умножении вина на свадьбе в Кане Галилейской как раз в начале и находится.
- Не может быть, сын мой, чтобы ты читал Священное Писание в кощунственном славянском переводе.
- А разве в греческом переводе этого рассказа нет? - не унимался пан воевода, жаждущий докопаться до истины.
- Есть, - хладнокровно ответил его духовный наставник, - но без изъяснений мудрых людей ты все понимаешь неверно. Этот эпизод следует понимать духовно, а вовсе не так примитивно, как ты, сын мой, толкуешь. Речь в Священном Писании идет о духовном веселье. Пение и пляски - это порождение дьявола.
- А почему у вас, на двери в ваш собор, святой Вит изображен с музыкальным инструментом в руке? - вмешалась Любава, не выдержав этого елейного голоса. На входной двери собора юный святой изображен был настолько неискусно, что понять, что он держит в руках, было невозможно.
- Точно, - поддержал подругу Сольмир негромким, но хорошо поставленным голосом, - я видел такой музыкальный инструмент как у него в Самарканде. Как бы гусли на длинной ручке.
- Там книга изображена, - раздраженно сказал епископ.
- А выглядит как гусли на длинной ручке, - не сдавалась Любава, которая в течение всего пира и без епископского поучительного выступления с трудом сдерживала свое горе, и как раз только-только отвлеклась во время пения Сольмира. - И выражение еще есть такое - "пляска святого Вита". Люди пляшут перед изображением святого Вита в день его памяти, чтобы исцелиться от болезней. И многие, я слышала, исцеляются.
- Любава! - ахнул Творимир, сидящий внизу, но недалеко от помоста. Святой Вит был одним из самых почитаемых святых в этих землях. Святовитский центральный собор в Гнезно. Святовитский кафедральный собор в Праге.
Епископ молчал. Пляску перед статуей юного мученика Вита он наверняка считал натуральным язычеством. И в чем-то был прав.
Но новгородка остановиться уже не могла.
- А ты знаешь, Творимир, что в здешних местах, если человек ест Великим постом мясо, ему выбивают зубы?!
- Хотел бы я посмотреть на тех, - холодно улыбнулся Негорад, - кто попробует выбить зубы нам с Харальдом.
- Так они буду выбивать не вам, а простым поселянам, которые и защититься-то не могут.
Епископ, не удостаивая дерзкую рыжую девицу даже взглядом, молча смотрел на князя Болеслава.
- Пан Отто, - мягко сказал князь, - когда я уеду, будешь вводить свои порядки. Пока я здесь, пусть люди веселятся. Когда людям запрещают смеяться, они берутся за оружие.
Это было сказано мягко, но так властно, что даже епископ не решился возразить. Он бросил пристальный взгляд на новгородку, сидящую на почетном месте, медленно развернулся и неторопливо, с достоинством удалился, отказав в епископском благословении тем людям в зале, которые нерешительно его об этом попросили.
- Vivat, князь, - гаркнул кто-то.
- Vivat, vivat, - поддержали остальные.
Болеслав встал, качнул в знак благодарности в сторону людей в зале рог с вином, которые ему подали по его знаку, и выпил его, не отрываясь. Крики еще усилились.
- Любава, а где ты хранишь свое Евангелие? - неслышно в общем шуме спросил Всеслав. - Принеси ко мне в комнату, если не хочешь лишиться. У меня есть надежный тайник.
- Они не дерзнут уничтожить такую книгу, - резко ответила Любава.
- Ты хочешь проверить?
Любава задумалась. Тот список Евангелия, который для нее привезла в Киев Марьяна, был ей особенно дорог несмотря на дешевую деревянную, покрытую простой телячьей кожей обложку. Евангелие от Луки переписывал лично ее духовный отец, игумен Игнатий. И даже только от мысли о том, что кто-то уничтожит такую книгу, у нее заболело сердце. Она повернула голову к ждущему ее ответа рыцарю.
- Я принесу его тебе.
- Да. Я покажу тебе, куда спрячу.
После ухода епископа прежнее веселье в зале так и не возобновилось. Часть людей время от времени мрачно поглядывали на дверь, в которую неторопливо удалился не благословивший их Вроцлавский прелат. А остальные все же пытались забыть о только что произошедшем, крути не крути, скандале.
- Песенников зовите! - крикнул Вроцлавский каштелян. - Князь велит веселиться.
А рядом с каштеляном сидит как раз его сын Збигнев, - тихо сказал Любаве Всеслав.
Новгородка посмотрела на темнорусого, кудрявого парня с глубокими серыми глазами и закрученными усами над красиво очерченным ртом. Збигнев, замерев, рассматривал сидящую недалеко от него Ростилу. Та и вправду была дивно хороша даже при взгляде сверху вниз, с помоста в зал. Ей шло и светлое зеленое платье глубокого оттенка с золотой тесьмой по вороту и широким рукавам, и изумительный головной убор замужней женщины, только-только появившийся в этих землях, который она рискнула надеть, не имея полного права на него. Этот головной убор состоял из легкого головного покрывала, не скрывавшего волос надо лбом, закрепленного на голове тонким обручем, и широкой, удерживающей покрывало, ленты, обхватывающей подбородок снизу и подчеркивающей красивый овал лица молодой женщины. Впрочем, у старой женщины такой головной убор просто создал бы красивый овал лица и скрыл бы большинство морщин на шее. Ясно было, что входящее в моду покрывало на голову с лентой под подбородком ждет большое будущее. Изумительные светлые волосы муромской красавицы были перевиты лентами и двумя пышными волнами спускались с двух сторон по плечам, груди, почти до колен Ростилы. Та старалась для Харальда. И не зря старалась, судя по взглядам, которыми варяг время от времени окидывал любимую.
Появились песенники и заиграли нечто протяжное.
- Больше ничего интересного не будет, - проворчал Болеслав. - Всеслав, бери свою невесту, пойдем поговорим. Потом мне будет недосуг.
Любава с тревогой посмотрела на своего жениха. Тот выглядел совершенно спокойным. Один песенник в зале запел что-то по-латыни. Дескать, мы и так можем. Какую игру пане закажут, такая и будет. Любава осторожно выбралась из-за стола и ухватилась за локоть Всеслава. Другой рукой она придерживала подол слишком длинного для нее одеяния. Нормальные славянские рубахи были значительно короче, да и значительную часть своего времени Любава проводила вообще в поортах. Всеслав слегка улыбнулся, вспомнив незабываемые слова Сольмира, вынудившие его невесту постоянно держать его за руку. Перед узкой темной лестницей в княжеские покои Любава замерла в нерешительности. Отрок с факелом шел впереди князя Болеслава, следом за князем по лестнице начал подниматься Всеслав. Шедшая последней Любава в темноте наткнулась на первую высокую, почти до ее колен ступеньку. Всеслав обернулся и подал руку. Новгородка окончательно забыв о всех приличиях, ухватилась за предложенную руку, подняв подол неудобного платья до колен. Все равно подниматься было трудно. На последних ступеньках Всеслав попросту взял ее двумя руками за тонкую талию, поднял и поставил на площадку на верху лестницы. Любава облегченно перевела дыхание.