- Хор-рошая лестница, - удовлетворенно сообщил князь, от порога своих покоев наблюдая, как они держатся друг за друга. - Только надо быть смелее, Всеслав, - добавил он своему рыцарю тихо и проследовал в свои покои. Жених с невестой молча вошли вслед за ним. Любава закрыла дверь за собой.
Темные покои князя освещались множеством свеч на поблескивающих золотом подсвечниках. Болеслав уверенно прошел в полумраке к огромному креслу с высокой резной прямой спинкой и резными подлокотниками, не спеша сел на подушку, лежащую на сиденье кресла.
- Ну, рассказывайте, - добродушно сказал он, - как вы познакомились.
- Любава была послухом князя Ярослава в Муроме. Там и познакомились.
- Аа-а. То есть князь захватил святилище, а ты - его родственницу. Неплохо. Хоть какой-то выигрыш в этой истории
Всеслав решил, что лучше помолчать. Любава, понятное дело, тоже промолчала. Болеслав внимательно разглядывал неловко замерших перед ним жениха с невестой.
- Всеслав, я много раз тебе говорил, чтобы ты выбрал для себя что-нибудь одно, - наконец заговорил князь с откровенной грустью в голосе. - Язычники тебе не нравятся, христиане тебе не нравятся. Ты идешь по жизни самым тяжелым путем. Нужно выбрать хоть кого-нибудь и закрыть глаза на недостатки. Иначе как ты будешь жить? Куда я тебя только не посылал. Все не так?
Всеслав молчал, скрестив руки на груди.
- Пока я правлю этой землей, у тебя есть защита. Но после меня что ты будешь делать? А? Невеста твоя мне нравится. Горячая ты девица, Любава. Ишь, как самого пана Отто высмеять пыталась.
- Я не высмеивала епископа, - вспыхнула Любава. - Но как вы могли доверить душу своего народа немцам?! Как можно было отдавать христианскую проповедь миссионерам из Магдебурга? Чему они учат людей? Тому, что новые святые защитят их от болезней и горя? Тому, что властителям христианство поможет объединить землю? И все?! Какой христианской любви можно ждать от людей, в языке которых славянин и раб обозначаются одним словом "sclave"? От тех людей, которые сами никогда не читали Евангелие, потому что греческий и латынь они не знают, а славянский перевод презирают.
Она прервала на секунду свою горячую речь, князь Болеслав тихо рассмеялся.
- Я как будто помолодел лет на двадцать пять, - довольным голосом сказал он. - Вот также, помню, говорил епископ Войтех Славникович. Так же убежденно. Идеалист. Святой Войтех, лично крестивший князя венгров, духовный наставник германского императора, друг клюнийского аббата Оделона. Ему хорошо. Он позволил пруссам себя убить. А нам без него пришлось строить жизнь, которая оказалась куда сложнее, чем нам тогда казалось. Немцы наши соседи. Соседи воинственные, захватившие уже земли множества славянских племен. Да только наше общее христианство и удерживает их от попыток захватить еще и наши земли. Как же я могу запретить миссионерам из Магдебурга здесь проповедовать? Вот если бы мы, славяне, объединились и дали отпор, но нет, от вас дождешься...
С двух сторон от резного кресла Болеслава стояли золоченые подсвечники с семью толстыми свечами в каждом. Хорошо было видно, как князь нахмурился, но быстро взял себя в руки.
- Тогда, когда здесь проповедовал Войтех, я был увлечен его идеями. Пусть проповедуют, решили мы, немецкие миссионеры. Пусть. Мы не можем им отказать. Но мы дадим возможность еще и проповедникам, подчиняющимся не германским мелким князьям, а непосредственно Риму. Они, дескать, независимы, они несут неискаженное христианское учение, а не постоянное требование сдачи десятины в пользу кафедры в Магдебурге. Община Ромуальда, знаменитая итальянская община, отправила в польские земли своих братьев. И что же? Всех, кто пришел тогда, уже поубивали местные жители. Теперь в общине живут совсем другие люди. И их так мало!
- Ты забыл сказать, что местные жители - это лютичи. Поморяне. Заклятые враги христиан. Мендзыжеч расположен рядом с их землями, - усмехнулся Всеслав. - И, несмотря на смертельную опасность, к этим отшельникам ушел твой канцлер Антоний.
- Сказал же, та проповедь была увлекательной. Мы были молоды. Опасность горячила кровь. И умереть, став отшельником в Мендзыжече, было проще, чем остаться моим канцлером в те времена. Но все же, Любава, оцени, что проповедники проповедниками, но мои земли не подчиняются Магдебургу. А так вполне могло бы быть. К этой кафедре заранее приписаны все славянские земли. У нас собственный архиепископ, брат святого Войтеха. Мы все же выбили у германцев независимость. Духовную и денежную, что немаловажно. Так что не суди нас слишком строго. Стараемся, как можем, - князь ей подмигнул, и Любава неудержимо покраснела. Хорошо, что кругом был полумрак.
- Увы, жизнь строят совсем не идеалисты, - продолжил князь добродушно. - Подумай об этом, Всеслав. Еще раз тебе повторяю. Выбери себе одну сторону. Прекрати замечать недостатки. Стань своим хоть для кого-то.
- Не хочу, - тихо ответил рыцарь.
- Ах так. Любава, тебе нужно как можно скорее стать его женой, потому что очень скоро ты останешься вдовой. Раз уж этот привередник тебя выбрал, то ты хоть не тяни. Мгновения счастья в жизни нужно ценить и не сокращать их излишними колебаниями. Счастье в жизни - редкая птица, - князь смотрел на нее пристальным и как будто все понимающим взглядом. - Могу воспользоваться своим правом дружки и провести с тобой первую брачную ночь, - он окинул ее откровенным взглядом. Любава невольно попятилась, уткнулась в неподвижно стоящего Всеслава и замерла, не отводя от князя взгляда.
Болеслав неожиданно грустно улыбнулся.
- Вот также испуганно смотрела на меня лет уже семь назад совсем другая родственница князя Ярослава. Его сестра, красавица Предслава. Но мы поладили. Так что, Всеслав, личной корысти я в этом деле не имею. Твоей невесте до Предславы как кукушке до лебедя. Хочу помочь, дав урок. Ты думаешь, общее ложе - это мелочь? Да это то, что определяет жизнь супругов. Это как раз то, что может вас объединить. Как-то вы не очень объединено смотритесь. Что скажешь, Любава?
- Не надо, - с трудом выдавила Любава и вдруг вспомнила, что сзади нее как раз стоит ее естественный защитник в этом вопросе. Как раз тот, кому, по идее, предложение собственного князя никак не может нравиться. И она решила ускорить его выбор, если он, стоя сзади, колеблется. - А вдруг эта ночь окажется такой, что я больше ни на кого, и даже на мужа своего, глядеть не захочу?
Болеслав польщено рассмеялся.
Всеслав обнял ее сзади за плечи. И его невесте бы развернуться, чтобы ему удобнее было ее обнять, но она, испуганная, стояла, заледенев.
- Всеслав, точно помощь не нужна? - с улыбкой спросил Болеслав.
- Сам справлюсь, - ледяным тоном ответил Всеслав и еле слышно прошептал на ухо Любаве. - Развернись.
Она подчинилась, позволив ему себя развернуть.
- Обними меня, - тоже шепотом на ухо.
Любава кое-как обняла.
- А ты уверен? - ехидно поинтересовался князь, не сводивший с них глаз.
Любава с испугом подняла глаза на своего жениха. Дело зашло слишком далеко. Как он потом будет объяснять разрыв помолвки? Засмеют же.
Всеслав ничего не ответил князю, засмотревшись в тревожные глаза своей невесты. Они, наконец-то, обнялись, как следует.
- Не бойся, - прошептал он, неправильно истолковав ее взгляд.
- Любава, - снова заговорил излишне проницательный князь. - Ты знаешь, что мой отец не был христианином до женитьбы на моей матери, чешской княжне Дубровке? После свадьбы он крестился сам и крестил всю землю. Бывают времена, когда христианство распространяется через браки с христианками. Ничего плохого в этом нет. А лишние колебания - только потеря времени, а иногда и проигрыш сражения. Любой воевода это знает.
Любава ничего не ответила талантливому полководцу. Хотя и могла сказать, что качество христиан в таких случаях оставляет желать лучшего. Но промолчала. Всеслав крепко прижимал ее к себе, она вдруг почувствовала, как сердце у нее застучало чаще, как стремительно колотится сердце у самого Всеслава.
- Целоваться будете? - ехидно спросил Болеслав. - Чтобы доказать мне, что уже умеете? Нет?! Тогда идите, раз больше ничего интересного не будет.
Всеслав не спеша выпустил невесту из своих объятий, медленно поклонился на прощание князю, и они с Любавой вышли из покоев князя.
Площадка перед лестницей была освещена догорающим факелом, сама лестница представляла собой узкий темный провал. Любава со все еще колотящимся сердцем подошла к уже спустившемуся на пару ступенек Всеславу. Тот уже привычно положил обе ладони ей на талию и переставил девицу на пару ступенек ниже.
- Вот и стой здесь, - тихо сказал он, спускаясь на несколько ступенек, прежде чем снова ее переместить. Это было, конечно, гораздо удобнее, чем карабкаться самой, путаясь в длинном подоле, но излишне волнующе.
- Я провожу тебя до твоих покоев. Народ уже изрядно надрался.
Они без приключений прошли во внутренний дворик замка. Ночь была теплой. Любава остановилась у входа в свои покои.
- Ты хорошо провожаешь, - еле слышно сказал она. - Можно тебя попросить, проводить меня к Предславе?
- Давай, подождем, пока возвратятся мои соглядатаи из Касенькиного замка. Если твой Рагнар там, то и ездить никуда не надо. Попросим у князя воинов - и все дела. И не убивайся так. Касенька не из тех, кто будет мучить и пытать человека, чтобы заставить лечь с ней. Это ниже ее достоинства. Вот соблазнить - другое дело. Она убеждена, и справедливо, в собственной неотразимости. Но тут уж дело Рагнара - не поддаться. Успокоил я тебя?
Взволнованная Любава прижала ладони к своим горящим щекам. Всеслав положил руки поверх ее ладоней, приподнимая ей голову, чтобы заглянуть еще раз в глаза.
- Потерпи еще немного. Совсем скоро уже все узнаем. Ну беги теперь к себе.
Она не ответила, приподняла длинный подол и действительно побежала. Нужно было успокоиться в одиночестве. Успокоиться, это, конечно, хорошо, но кое-что в одиночестве было и неприятное. Насколько она понимала, Ростила к ней не придет, потому что у муромки наверняка сейчас Харальд. А тот праздничный наряд, который был на Любаве сейчас надет, мало того, что сильно сковывал движения, так еще и снять его без посторонней помощи было сложно. Рукава и ворот нижнего, обтягивающего фигуру, платья зашивались прямо на человеке. И теперь их надо было аккуратно распороть. Одним словом, Любаве было чем заняться перед сном, чтобы отвлечься от волнующих впечатлений этого вечера.
ГЛАВА ПЯТАЯ
На следующий день князь Болеслав переехал к Вроцлавскому каштеляну, а народное карнавальное веселье выплеснулось на улочки и площади грода. Вроцлав был мало похож на русские города, представляющие собой как бы большие деревни, улицы которых образовывали заборы, за которыми скрывались большие хозяйства жителей, с баней, амбарами, с овином, со скотным двором. Улицы Вроцлава состояли из многоэтажных домов, первый этаж был, как правило, каменным, верхние - деревянными. И по этим улицам ходили с раннего утра люди в вывороченной наизнанку одежде, в разномастной обуви: на правой ноге - черевичка, на левой - сапожок. Конечно же, никто и не пытался, к примеру, сжигать чучело Масляницы. Все-таки епископ Вроцлавский Отто был суров, а сжигание чучел - это уже откровенное язычество. Но здоровенное чучело под названием Карнавал со страшной рожей было усажено с утра пораньше на центральной площади грода. И множество народа, собравшись на этой площади, смотрели как желающие, дурачась, разыгрывают разные сценки из жизни, чтобы свалить вину за дурное поведение вроцлавцев на чучело, которое вечером, накануне Пепельной Среды, торжественно утопят в Одре. Развеселый народ с хохотом и гулом одобрения приветствовал наиболее известных персонажей городской жизни.
Любава впервые за то время, когда она узнала об исчезновении своего отца, почувствовала, как ее отпустила тревога. Всеславу удалось ее успокоить. И она позволила себе увлечься общегородским весельем. Они с Ростилой и Добровитом попробовали бесплатных угощений от щедрот князя Болеслава и Вроцлавского каштеляна под крики откровенно объедающихся людей, вроде: "хочь пузо раздайся, а Божий дар не останься". Они вместе со всеми посмеялись над изображаемыми на суде над Карнавалом сценками. Хотя Любава узнала только пародию на Збигнева-колдуна. Трудно было не сообразить, кого изображало волосатое, со страшной бородой и накладными когтями чудище, молча бережно носившее под мышкой здоровенное закрученное яйцо. Люди просто падали от хохота, когда актер трагично осматривал свою ношу. Дескать, опять ничего не вылупилось.
Следующая компания песенников громко затянула похабнейшие песенки с матерными словами, призванными увеличить плодородие земли в наступающем году. Любава, подумав, что нет на них пана Отто, утянула Ростилу на какую-то улицу. Там несколько людей с хохотом волочили на мешке с пеплом какую-то смеющуюся женщину. Несколько раз ее уронили, подняли, потом вся компания завалилась в какое-то питейное заведение.
А новгородцы вышли на маленькую площадь, где оказались втянутыми в увлекательную игру. Под зажигательную музыку все присутствующие на площадке танцевали друг с другом, меняя партнеров. В определенный момент нужно было высоко подпрыгнуть и зубами откусить кусок одного из круглых больших калачей, на веревках развешанных над площадью. Причем нельзя было смеяться. Несколько парней с серьезнейшим видом вымазывали сажей тех, кто засмеется. Прыгучая Любава сумела откусить кусочек от калача, но, глядя на окружающих, не смогла удержаться от смеха и вся в саже отошла к стенке, где могла всласть посмеяться. Напряжение последних месяцев требовало выхода. Добровит и Ростила из игры не вышли. Ростила вообще серьезно относилась к танцам и прыжкам на масленицу, поэтому она успешно откусывала кусочки от одного калача за другим. К одному, особенно высоко подвешенному, ее вдруг подкинул рослый парень, неожиданно оказавшийся рядом. От неожиданности она упала. Парень помог ей встать.
- Збигнев, - представился парень. - Как тебя зовут, прекрасная панночка?
- Я не панночка, а замужняя женщина, - с чистой совестью солгала Ростила. - Не отстанешь - муж мой так тебя отметелит, что даже твоих волос и ногтей для зелья никто не найдет.
- Ты повергла меня в беспросветное уныние, - сообщил Збигнев, нагло улыбаясь, - но я думаю, что в силах выдержать нападение твоего мужа, если ты мне улыбнешься и сладко поцелуешь. Посмотри вокруг. Карнавал!
Ростила посмотрела вокруг, разыскивая взглядом Любаву. Ее тревожный взгляд перехватил Добровит, как раз удачно откусивший кусок калача и оглянувшийся в поисках соперницы. Он сразу бросился на помощь Ростиле, но Збигнев крепко в нее вцепился и не отпускал. Заметив неладное, к друзьям подбежала Любава. Однако кинжал она в ход пустить боялась, а освободить Ростилу, не пустив в ход оружие, они не могли. Збигнев лихо от них отбивался, удерживая пленницу левой рукой перед собой. На помощь к ним никто не шел, потому что такие похищения были вполне в духе времени. Над Вроцлавом царило карнавальное веселье. И неизвестно, как долго бы все это продолжалось, если бы Любаву не нашел Всеслав. Он-то меч вытащить не побоялся, и ровно через четверть минуты Ростила была свободна. Збигнев предпочел временно отступить. Всеслав бережно оттер лицо своей невесте от сажи ее собственным широким мокрым рукавом, все равно платье было безнадежно испачканным, и только потом сказал.
- Любава, тебя Харальд срочно просил вернуться в замок. С Творимиром что-то случилось.
С Творимиром ничего особенного не случилось. Он попросту напился. И пока что тихо сидел в своей маленькой горнице рядом со столиком, на котором красовался внушительный, оплетенный лозой кувшин. Харальд заблокировал ему выход, стоя на пороге, но и входить вовнутрь боялся.
- Не хочу с ним драться. Он раньше, как напьется, так подраться был здоров. И Марьяна далеко. Что теперь будет!
Всеслав вспомнил Харальдову историю о разнесенной Творимиром в мелкие щепки корчме и, не говоря ни слова, отправился искать нужное снадобье.