- Конечно. Только я до сих пор нахожусь во взвешенном состоянии, так что ничего определенного сказать о себе пока не могу.
- И не надо. Меня устроят ощущения, эпизоды, метания - это чудесная почва для изучения жизни. А хочешь, я дам тебе диктофон, и ты наговоришь на него всё, что в голову взбредёт. А можешь, дневник вести! Сам же потом спасибо мне скажешь.
- Ладно, Леша, диктофон у меня есть, тем более - тетрадь для ведения дневника. Я пожалуй попробую.
- Как интересно с вами! - воскликнула детским голоском девушка в углу комнаты. - Послушайте, ребята, у меня есть подруга на Рублевке. Недавно она потеряла мужа, сильно тоскует и мается от одиночества, пригласила меня пожить. У нее осталось от мужа огромное состояние и особняк. Хотите, она выделит вам целый этаж в своем доме. Вам не надо будет думать о еде, одежде, деньгах. Только живите и говорите. Я никогда так здорово себя не чувствовала, как здесь с вами.
- Ну вот, Андрей, видишь, почему на девушку нашло онемение, - проворчал Леша. - Вот как объяснить ей, что она предлагает нам смерть взамен нашей живой реальной жизни. - Он быстро глянул на девушку. - Вам доводилось, милая барышня, видеть взлет космической ракеты? Сколько усилий требуется, сколько расходуется топлива, чтобы оторваться от земли! А земля не отпускает, она будто клешнями цепляется за ракету... Когда же космический корабль преодолевает земное притяжение, ракета набирает огромную скорость и улетает прочь от цепких оков земли, именно туда, куда нужно космонавту. Что же предлагаете вы, милое дитя? К нашим собственным тоннам полезной нагрузки добавить еще и вашу с подругой. Увольте, барышня. Как сказал Лоренс Даррелл в своем гениальном "Александрийском квартете": "Писатель - самый одинокий зверь на земле", он должен быть нищим, голодным, больным и несчастным, только тогда он сможет написать нечто стоящее. А быть шутом у скучающих дамочек - это не к нам, пожалуйста. Думаю, недостатка в желающих у вас не будет.
- А ты, я смотрю, Леша, каждое слово записываешь?
- Почему только слова? Еще и мысли, чувства и озарения. Кстати, это со мной бывает очень редко, чтобы разговор не мешал писанине. Пожалуй только здесь, у Славки, и бывает. Спасибо ему, что не пристает, позволяет сидеть тут, сколько потребуется. Какой из меня собеседник...
- Так он тоже человек творческий, и ему не нужно объяснять, что полезно, а что вредно "ловцу человеков".
- Мальчики! - донесся из столовой хрипловатый голос Тани, - не пора ли вам перекусить?
- А и то правда, - вздохнул Леша. - Пойдем, подзаправимся.
В столовой кроме хозяев сидели двое бородачей. Таня усадила нас за стол, перед нами поставила сковороду, с которой улыбалась яичница с колбасой.
- Танюш, - спросил я, - а что там у вас за девушка сидит?
- А кто её знает, пришла и сидит себе. Может, дети привели, может, сама залетела, как бабочка на огонек. Разве за всеми уследишь... Да вы ешьте!
Слава плеснул в граненые стаканы портвейна и поставил на проигрыватель виниловый диск. Раздалось мягкое шипенье, вступил оркестр и воздух комнаты наполнил женский голос, чуть позже - мужской:
Если любить, как это выразить словами?
Нету слов, - слова приходят сами,
Если любить, если любить так...
- Ты что, нарочно? - всхлипнул один бородач.
- Кто поёт? - спросил второй. - Никак не узнаю.
- Алла Иошпа и Стахан Рахимов, пластинка "Распахни своё сердце", 1976 год, - обстоятельно ответил Слава. - Что, прожгло? А всего-то, казалось бы, песня о любви, исполненная двумя любящими супругами, а как поднимает, как за душу берёт!
- Да, всего-то-навсего, нормальные женщина и мужчина, поют нормальную песню о нормальной любви. - Таня никого не упрекала, она просто смотрела, как за окно, в далекие семидесятые годы прошлого столетия, которые для неё не ушли, а продолжали жить и радовать. Слава поставил на проигрыватель другой диск, проворчав: "Ну вот вам нечто нейтральное: композиция "Эхо" с диска Пинк Флойд "Миддл" 1971-го года".
- Леша, поясни, что тут происходит? - спрашиваю у соседа.
- Всё просто, - улыбнулся Алексей, - цивильная пионерия аскает продвинутого суфию - олдового пипла Мазура (с его герлой Танчей) - с целью просвещения великим путем Лао-цзы и восхождения от дринкера к торчку. Примерно так...
- Ты, брат, сейчас на каком наречии глаголил?
- На хипповом, вестимо...
- А-а-а, да?.. - изумился я, открыв рот, на всякий случай. - Слушай, а почему бы тебе не записывать интересные разговоры на диктофон?
- А я и записываю, - писатель достал из внутреннего кармана вельветового пиджака крошечный аппарат, размером с зажигалку, покрутил передо мной и вернул обратно. - Только без карандашных пометок все равно не обойтись. Ладно, давай умолкнем и послушаем рассказ просветленного пипла.
Алексей перевернул листок блокнота и аккуратно крупными буквами написал заголовок:
Слава: путём света
Всё началось, пожалуй, с недовольства той беспробудной серостью, которая буквально душила всякую свежую мысль. Мы, в силу нашего бессилия, не шли на баррикады, напрягая бицепсы, не выковыривали булыжники из мостовой - мы в основном замыкались, убегали, а кто-то даже улетал. Как сказал какой-то великий пипл: все мы летали понемногу над чем-нибудь и с кем-нибудь. ...Но не всем удавалось мягко приземлиться. Случались и падения на самое дно самой глубокой пропасти.
Ходили и мы с Танюхой по самому краю той пропасти, да не один год. Когда плавно переходишь от портвейна к плану, а потом от гашиша - к кокаину, на горизонте все чаще начинает мерцать героин, он манит к себе, зовет, навязчиво требует: попробуй, брат, первая доза бесплатно, а не понравится, так и не надо, никаких обязательств. И так однажды черной ночью сидишь на жестком грязном полу, задринканный, обторчаный, весь в глюках, как во вшах, и вдруг понимаешь, что движение по пути просветления привело тебя в такой мрак и ужас!.. А еще со всех сторон доносится: ушли в астрал один за другим Винтура и Лёгкий, Гуля и Король, Хорь и Цапля, Уй-дзю и Монгол; засели в дурку Жорик Миропол и Бора Синяк.
Ты в который уж по счету "последний раз", с трясущимися на отходняке руками и кишками, сначала выковыриваешь из заначки сантиметровый бычок, пыхаешь план, потом вдогонку вмазываешь разбодяженый кокс - тебе хорошеет, тянет в полет...
В таком вот состоянии я однажды вышел из высотки на Котельнической и двинул в сторону Таганки. Не иду - лечу! Парю над асфальтом, не чуя ног, замедляя время, проникая сквозь грани пространства, с каждым шагом восходя к Будде, к его светлому образу абсолютного покоя. Остановился у белой стены, навожу резкость - храм Божий. Сам думаю в себе: Бог един, только пути к Нему у каждого разные. Мой - через просветление. Чувствую всеми чакрами - здесь живет Бог, а значит можно и себя увидеть Буддой, просветленным и мудрым. Вхожу в ворота, вижу - монах хайратый-бородатый, в олдовом прикиде - совсем как я - ну думаю: пипловый брат, может даже более продвинутый, чем я в нынешнем полёте.
Монах спокойно смотрит мне в глаза, перебирает четки и говорит: перекрестись. Я вспомнил, как меня бабушка учила, тщательно, по-православному накладываю на себя крестное знамение: лоб - живот - правое плечо - левое плечо. Смотрю - икона, на ней - стекло, вижу отражение, неясно... Глаза-то в разные стороны, всё передо мной расплывчато, близкое кажется далеким, далекое - близким, время почти остановилось. Я сильно напрягаюсь - хочется разглядеть в своем отражении Будду, ведь я почти уверен, что уже вот-вот и буквально через секунду или век - но очень скоро, я стану просветленным.
...Для верности, еще раз перекрестился, смотрю - следом со мной такой же дядька вошел, крестится и поклон делает, тогда и я еще раз перекрестился и положил поясной поклон. Поднимаю глаза к стеклу на иконе, ну думаю вот сейчас в моем отражении проступят черты пузатого улыбчивого дядьки, но - что это!.. На меня из черной бездны зыркнула страшная рогатая образина - ни человек, ни козел, что-то среднее - черный и злобный. Он прожег меня красно-зелеными глазами, будто огнем полыхнул... Видимо, я качнулся, монах, что стоял рядом, подхватил меня под локоть и усадил на скамью. Уже не летаю, чувствую, мягко приземлился. Время потихоньку вернулось в обычные берега, пространство вокруг восстановило привычную статичность, страх тоже стал улетучиваться, только вот ни рукой ни ногой пошевельнуть не могу, словно парализовало.
Потом, откуда ни возьмись, появился седой старец в монашеском одеянии с крестом на груди - это сердобольный монах его на подмогу позвал, видать мой случай оказался клиническим. Взял старец меня под руку и повел в храм. Не помню деталей, не помню, как преодолел крутую лестницу, как упал перед ракой с мощами святого на колени... Только вышел я оттуда другим человеком. Это потом, через много дней - а я ведь стал туда ходить каждый день - мне объяснили монахи, кого я увидел в отражении, почему именно в тот день, и вообще - почему. Вот именно там - в храме Божьем - и началось мое просветление. Оказалось, что вся жизнь до этого была ежедневным сползанием в адскую бездну. А теперь вам жить, ребятки, и вам решать: путём обольщения - к той страшной образине в плен, или через церковные таинства - к Богу в Царство небесное. Как говорится: вольному воля - спасенному - рай.
Ну что ж, ребята-демократы, господа-товарищи, братья и сестры, как сказал пришлым английским колонизаторам вождь Кожаный Глаз: хао, я всё сказал.
+ + +
Алексей аккуратно записал рассказ бывшего хиппи. Слава хмыкнул и спросил:
- Ты бы прочел что-нибудь из того, что раньше записывал. - Повернулся ко мне и добавил: - Он тут у меня, как рыбак, все ловит что-то, ловит, а ухой еще не разу не угостил.
- Во-первых, угощаю и непрестанно - книги вам приношу одним из первых. Разве что вы их не читаете?
- Да читаем, - закивала Таня, - только наших историй что-то не нашли.
- А в этом и заключается "великая сила искусства"! Мне приходится так изменять ваши истории, чтобы никто из вас не мог сказать точно и несомненно: это я, это моя Таня, а это мы взяли Берлин и повесили Муссолини. - Алексей даже палец поднял для привлечения внимания. - Для вашего же блага, господа-товарищи-братва. Ну, и для моего... Меня так благословили писать богоносные отцы наши, чтобы от тщеславия мы с вами не растеряли свои подвиги и победы. Духовная техника безопасности, понимаете ли!
Народ замолчал, погрузившись в философскую задумчивость.
- А во-вторых, - продолжил Алексей, - я вам иногда зачитываю главы из нынеписуемых книг. И вот сейчас, как говорится, "под ваши аплодисменты" прочту рассказ, а называется он страшно-престрашно:
Вой
Капитан Жорин очень сердился, и причин тому имелось немало.
Во-первых, секретарь Верочка, в написании его фамилии опять сделала ошибку. Сколько раз капитан просил эту рассеянную девицу: будь осторожной, буквы "р" и "п" на клавиатуре расположены рядом, и не надо тыкать пальчиком в оскорбительную "п", когда чуть правее есть такая симпатичная, а главное, правильная буква "р", столь разносторонне раскрывающая его суровую личность.
Во-вторых, его супруга Жанна Зуева (отказавшаяся брать фамилию мужа, будто наперед знала о соседстве букв "п" и "р" на клавиатуре, не ведая, что буквы "з" и "х" тоже рядом) вторую неделю заявляется домой под утро в нетрезвом состоянии, с синюшными пятнами на шее, а вчера, раздеваясь в прихожей, обнаружила на себе черные трусы по колено, прыснула: "а чо, прикольно!" и, сладко всхрапнув, рухнула на заботливые мужнины руки. Такое поведение жены вселяло в издерганную душу Жорина смутные подозрения, которые он гнал от себя, с головой погружаясь в работу.
В-третьих, полковник в самый разгар матча на кубок Европы, вызвал его в контору, наполнил коньяком доверху стакан, подтолкнул капитану и поручил расследовать весьма странное происшествие, напугавшее всю округу. Случилось капитану отвозить в данную округу вышеозначенного полковника, пьяного в лоскуты, - ничего себе дачный поселок! Да там самый скромный дом о трех этажах, с одним бассейном, зато с двумя гаражами. Так вот рядом с данным жилым комплексом имелся заповедный лес, из чащи которого в лунные ночи раздавался звериный вой, который пугал жителей поселка, а те обратились к единственному соседу-полицейскому, а тот не мог отказать, по причине острой задушевности. Полковник приказал срочно расследовать злостное правонарушение, нейтрализовать злоумышленника и доложить. Мало мне семидесяти нераскрытых убийств и ста двадцати ограблений, так еще и этот задушевный вой, ворчал Жорин, заваривая в кружке чай трижды использованным и заботливо высушенным пакетиком.
Барыгин пребывал в прекрасном настроении. Не расстроило его даже вторжение в кабину лифта женщины с собаками. Дамочка обсуждала по телефону с подругой скидки в сорок процентов на туфли, плащи, кофточки. Ночью ей удалось изъять у пьяного супруга, инспектора ГИБДД, двенадцать тысяч долларов, не успевших перекочевать в карманы начальства. Эти шальные деньги жгли карман женщины и требовали немедленной растраты. В это время пудель пристроился к правой ноге мужчины, имитируя развратные действия, в то время как в ботинок на левой ноге акульей пастью вцепился английский бульдог, делая из обуви дуршлаг. Барыгин же с блаженной улыбкой смотрел на потолок, расписанный черным фломастером неприличными словами, на треснутый плафон с умирающей лампочкой, а видел синее небо, голубые облака и клин белых лебедей, улетающих в южные страны.
Хорошее настроение посещало Илью Барыгина очень редко, по причине сильной душевной травмы, полученной в детстве.
Отец Илюши служил старшим вором-карманником в районной преступной группировке под художественным руководством вора в законе по кличке Шнобель Сизый. Работа отнимала у отца все силы, и по двадцать часов в сутки, поэтому когда у него родился сын, он не мог определиться, кто же был его матерью, поэтому прогнал своих женщин и нанял няньку, которая и занялась воспитанием ребенка. Шурка Рябая полюбила мальчика как родного и с пеленок принялась учить его самым секретным приемам ремесла. Уже в четыре года мальчик научился влезать в форточку и выносить из дома тщательно спрятанные хозяевами ценности.
Но однажды случилось нечто страшное. Илюша влез в дом знаменитой балерины, набил рюкзачок золотом и деньгами, принялся было отпирать входную дверь, как у него за спиной тихонько скрипнула дверная петля, он оглянулся и увидел в проёме худенькую девочку в белом балетном платье, облитую ярким солнечным светом. Она протянула Илюше бриллиантовое колье, извинившись за то, что взяла поиграть без спросу и не успела вернуть в шкатулку к моменту ограбления. Мальчик поблагодарил милое дитя и понял, что эта худенькая глазастая девчушка навеки пленила его пылкое сердце юного художника форточного искусства, виртуоза изъятия ценностей.
О, если бы об их романе узнал великий поэт, из-под его гусиного пера вышло бы гениальное произведение, истомившее сердца миллионов романтиков, источившее декалитры слёз и принесшее огромные деньги издателям всего мира. Только юные влюбленные покрыли молчанием тайну своих чувств, словно наперед зная разрушительную силу человеческой зависти. Илюша встречал Стеллочку у входа в спецшколу, вручал девочке букет пурпурных роз, коробочку с бриллиантовым перстнем, они не спеша прогуливались по аллеям парка, иногда ходили в кино на детский сеанс, иногда забредали в ресторан, принадлежавший Шнобелю Сизому, где под звуки классической "Мурки" или популярной среди артистической интеллигенции "Гоп-стоп, мы подошли из-за угла" пили ванильные молочные коктейли, держась за руки, глядя другу-другу в глаза, улыбаясь так нежно и тепло...
Их недолгое счастье закончилось в один мрачный вечер, когда мама Стеллочки, знаменитая балерина Алавердынская, вошла в ресторан под руку с владельцем Парижского варьете "Гламурные кошки" мсье Жюль Дуррэ и увидела влюбленных. Стуча каблуками по паркету, она решительно подошла к дочери и тоном, не терпящим возражения, громко отчеканила: "Этот мальчик тебе, дочка, не пара! Он из чуждой социальной среды! Я этого мезальянса не допущу!" Стелла окаменела от материнских слов, особенно страшным ей показался "мезальянс" - как "ангина", "вареный лук" или "контрольная"; поэтому шофер балерины беспрепятственно увёз безвольно провисшую девочку домой. А Илья так и остался сидеть за столом, тупо рассматривая хрустальную перечницу, отпивая сдувшийся молочный коктейль. Так закончилось его счастье, так ушла из жизни радость.