Или вот это:
"Знаешь, мама, однажды ты, наверное, в приступе печали сказала: и зачем только я родила тебя, сынок, в этот жесткий мир, где человек человеку - волк. Ведь я слабая женщина, и не смогу защитить тебя от зла, окружающего нас со всех сторон. Что же получается, я дала тебе жизнь для того, что бы ты, моё дитя, мучился, болел, изнывал от тоски и одиночества? Дорогая моя, родная, прошу тебя тысячу раз, не кори себя за это окружающее зло. Ни ты, ни я, ни кто другой - мы с этим ничего не поделаем. Но, скажи, мама, разве у нас с тобой мало было счастливых минут? Разве твой борщ не нравился мне? Разве запах твоих духов не вызывал во мне детскую радость? Разве наши путешествия на море, в леса и степи, в горы и на озера - не дарили нам с тобой радость общения с природой? А разве наша любовь - такая редкая по нынешним временам гостья - не обещала нам с тобой блаженство вечности? Прошу, не печалься, мама, не мучай себя, ты всегда будешь для меня идеалом женщины, идеалом человека - тебе ли грустить! Да ты купаешься в радости, только она тихая и красивая, как могучая река, несущая на себе огромные корабли".
...И это написано мертвым женщинам! Конечно, для него мать и невеста - живы, причем гораздо более окружающих ходящих и говорящих, которые не могли дать и секунды любви, которую изливали на него его возлюбленные. А он - на них, и тогда, и до вчерашнего дня...
Почему сегодня, когда я слушал слова песни Вячеслава Бутусова - гениальные, жгучие... Почему испытывал ту же боль, что и этот одинокий человек - чистильщик. Видимо, в нашем зверином сообществе нелюдей это возможно, как вполне допустима смена ролей охотник - жертва. В ту минуту, когда хрипловатый голос вопил: "Я даже знаю, как болит у зверя в груди, Он ревёт, он хрипит, мне знаком этот крик" - в ту горькую минуту мы со зверем сроднились, мы чувствовали боль другого как свою. Так же, как переживал сын - боль умершей матери, а жених - боль растерзанной смертью невесты.
Выходит, мы звери... Только, думается, далеко не все способны на звериную верность и такую любовь до смерти и даже после смерти. Иногда кажется, что я превратился в бездушный автомат, способный лишь считать и после отключения - отдыхать, остывая, потрескивая. Вот почему Господь выдернул меня из деревенского рая на земле, отнял золотого тельца, вокруг которого я так лихо отплясывал. Чистильщику гораздо меньше повезло - у него не было верующей бабушки. У него даже малую звериную радость отняли, а взамен - ничего, кроме боли, одиночества и холодной расчетливой мести солдата на войне.
Я выключил компьютер, закрыл папку с бумагами и, как несчастный чистильщик, цепляющийся за всплывающий в памяти образ любимой, вспомнил как он открыто улыбался мне в тот солнечный жаркий полдень, когда мы сидели под красным зонтом, пили кофе с ледяной минералкой. Я тогда очень обрадовался нашему общению, мне показалось, что я обрел друга. Мы с ним тогда стали хоть на миг одним целым - эдаким тандемом, покоряющим на скорости высоту. Он забыл о своей профессиональной обязанности безжалостного охотника, он стал моим братом, другом, просто интересным человеком, с которым очень приятно общаться, чувствуя, что нет между нами стены отчуждения, нет между нами никаких барьеров - только дружба и взаимный интерес.
"Я даже знаю, как болит у зверя в груди, Он ревёт, он хрипит, мне знаком этот крик..."
Мне знакома эта звериная боль - она и сейчас во мне.
Обсуждение нашего смертельного приключения растянулось на три дня. То Никита, то я, то мы оба - рассказывали соседям, Старому Другу, игумену Паисию и отцу Сергию о том, как уберег нас Господь от выстрела киллера. И если священники отнеслись к этому событию довольно спокойно и рассудительно: "Так и должно было произойти. Слава Богу за всё!", то миряне спорили чуть не до хрипоты. Особенно удивило Никиту и Марину моё дружеское отношение к безымянному киллеру.
Для начала я напомнил некоторые детали нашего разговора с чистильщиком. Во-первых, он напоследок сказал "Прощай!", а во-вторых, я ему ответил: "Благослови тебя Господь!" Мы иной раз сами не понимаем, насколько важные слова произносим, ведь наш русский язык насквозь церковный. Получилось так, что он попросил у меня прощения (за зло, которое он мог причинить), а я испросил для него благословения Бога, Который и не позволил совершить запланированное зло.
Мне пришлось, так же, цитировать Евангелие о раскаянии благоразумного разбойника на Голгофе, слова святых отцов о том, что не праведник, а именно разбойник - грабитель, насильник, убийца - первым вошел в рай после изгнания человека после грехопадения. А "праведники"-фарисеи, безвылазно находились в Иерусалимском храме, истово молились на людях, в пост надевали маски бледной немощи, чтобы все видели их показное благочестие, они жёстко обличали грехи простолюдинов ("во грехах ты весь родился, и ты ли нас учишь?") - они-то как раз и велели римским язычникам убить Сына Божьего, да еще с воплями "кровь Его на нас и на наших детях!", то есть по сути послав проклятие на головы своих потомков.
Поэтому святые отцы утверждали, что кающийся грешник Господу милей, чем самовлюбленный фарисей, погрязший в гордости. Ведь у гордости есть очень страшное свойство - человек слепнет, не видя своих грехов; глохнет, не понимая слов обличения; сердце его каменеет, а он сам попросту превращается в ходячего мертвеца. Сравните: сатана вопил на всю вселенную: "Вознесу свой престол выше престола Божия!", а умирающий Пимен Великий говорил ученикам: "Поверьте, детки, где сатана, там и я буду". Всё потому, что чем выше христианин поднимается в своем покаянии к Богу, тем в свете божией любви ему всё более черными и мерзкими открываются собственные грехи, уродства и несовершенства.
А что касается убийства, так все мы убийцы. Просто не все это осознают. Женщины современные, если у них нет десятка детей, значит убили их во время аборта или химическим прерыванием беременности. Мужчины же часто и не знают, что именно его удар спровоцировал смертельную болезнь. А уж сколько мы по привычке посылаем проклятия на головы врагов ("шоп ты сдох!"), сколько мечтаем убить, но не можем - а это убийство на мысленном уровне, и оно истязуется на посмертном суде, как полновесный грех убийства.
В каждом их нас сидит этот самый зверь - в том или ином обличье - как в той песне Бутусова, и те, кто в своем гордом ослеплении не видят его в себе, они обречены на повторение судьбы сатаны, то есть грозный архангел сбросит их в бездну ада. А те, кто осознают наличие зверя в душе, те содрогнутся, убоятся - да и прильнут к Спасителю: "Каюсь, грешен, Господи, прости и помилуй мя!" - и услышат те же слова, что и благоразумный разбойник на кресте: "Будешь со мной в раю!"
К вечеру третьего дня мне удалось примирить соседей и успокоить.
...Вот тут-то и явилась Татьяна. Лишь мельком взглянув на нее в дверях, сразу понял: дама, что называется "пошла на абордаж", то есть действует по отчаянной схеме "пан или пропал". Она, не снимая босоножек на высоченных шпильках, решительно процокала на кухню, где мы ужинали, и заняла мой стул.
- Почему я о твоем чудесном спасении узнаю не от тебя, а от Виктора? - вместо приветствия бросила она.
Не успел я собраться с мыслями и выдавить из горла ответ, как Назарыч надел очки, взял в руки измятые листочки с письмами киллера мертвым невесте и матери и прочел. Потом от себя кое-что дополнили Марина и Никита, и лишь в завершение, я рассказал о своём расположение к личности киллера и разговоре с ним в кафе.
Татьяна, порозовевшая от гнева, поднявшегося из самых потайных глубин души, каким-то чужим голосом сказала:
- Талантливо и современно: красиво описать зло и обесцветить добро... Бомж не ходил по монастырям, не молился в святых местах, а светлой душой - почувствовал сатанинское зло и неприятие его, а наш Андрей, "верующий человек" - потянулся душой к зверю и даже почувствовал родство душ, желая назвать его другом.
Очень странный психологический пируэт, если учесть, что в духовном мире: добро стремится к добру, как зло ко злу. Не стоит размывать понятия добра и зла, за этим духовная бездна. Зло - некрасиво, даже безобразно! (только прячется за красивой мишурой, стряхни и... мерзость). Зверь в человеке - духовная повреждённость! Одержимость! Сегодня, вокруг, так много мрака, что до боли хочется света! Не заигрывайте со злом! Для любителей света, рекомендую завести себе собачку, вот уж добрые и верные существа. Это вам не зверь.
- Тебя, дочка, Таней, кажется, зовут? - прохрипел дед. - Танюша, прости, но в наших православных кругах женщинам не позволительно так себя вести.
- Это как же?! - воскликнула Таня.
- Ну там, чтобы мужчин богословию учить - у нас для этого священник в церкви имеется, к нему и ходим. А женщина должна при мужчинах молчать и слушать. Вот на нашу Маринку посмотри - она ведёт себя правильно.
- Это, та самая Марина, которая мужиков за деньги обслуживает? - резко бросила Татьяна. - У нее прикажете учиться примерному поведению?
- Я уже давно не "мужиков обслуживаю", а детей в детском саду воспитываю, - чуть не шепотом сказала Марина. - Я, между прочим, педагогический лицей с отличием закончила.
- Не смей оправдываться перед этой... прости Господи, непрошенной гостьей, - прорычал Назарыч, повернулся к Татьяне и, снизив тон, сказал: - Знаешь, дочка, я прожил большую жизнь, у меня было много женщин, но Марина из всех знакомых - самая добрая, самая кроткая и самая заботливая. Она за всё время ни разу не повысила голос, никому не сказала злого слова, никого не обидела. А ты и полчаса тут не пробыла, а уже Андрея оскорбила, и мужиков взялась Закону Божиему учить, и нашу Мариночку обидела. Тебе не стыдно? Тебе не страшно? Ты что не знаешь, что блудницы и разбойники вперед фарисеев и законников в Царствие Божие идут?
- Я не поняла, Андрей, ты-то что молчишь! - снова взвизгнула Татьяна. - Почему позволяешь оскорблять свою невесту?
- Знаешь, просто любуюсь на своих соседей. - Я с полупоклоном оглядел присутствующих. - На твоем нынешнем фоне они засияли, как бриллианты. Спасибо вам, друзья! - Повернулся к Тане и уже вполне спокойно сказал: - Я что-то не понял, кто тут моя невеста? Я что, у тебя руки просил? Скорей, этого Марина дождется, чем ты. Она у нас, действительно, прекрасная женщина - смиренная, кроткая, добрая, заботливая. А тебя, прости, сюда никто в гости не звал. Так что...
- Да вы тут совсем с ума сошли! - взвизгнула Таня. - Все! Ноги моей здесь не будет!
- Слава Богу! - раздался за её удаляющейся спиной единодушный вздох облегчения.
- Слышь, Андрей, - кашлянув, смущенно просипел Назарыч, - я того... не переборщил?
- Нет, старина, в самый раз, - успокоил я деда. - А вот моего Старого Друга надо бы предупредить. Думаю, он и не предполагал, какой зверь сидит в этой с виду ласковой дамочке.
- Послушай, дед, - прервал своё молчание Никита, - где это ты успел набраться такого крутого богословия? Я сейчас прямо не успевал записывать, так понравилось. - Он тряхнул блокнотом.
- Да у вас с Андреем и набрался. Еще в тюремной церкви алтарником ... У меня, слава Богу, память неплохая. Да еще с вашей подачи стал к отцу Сергию в нашу церковь ходить. Вот, что я вам скажу: правильный он человек!
- Марина, - сказал я, глянув на притихшую соседку, - ты прости меня за Таню. Я никогда ее такой не видел. Хоть знаю ее со школы. А ты, что на самом деле уже в детсад устроилась?
- Да, устроилась, - сказала девушка, подняв влажные глаза, готовые прыснуть слезами.
- А как тебе удалось разделаться с прежней работой?
- Никита помог. Он из-за меня с "крышей" встречался, даже деньги отступные заплатил. Спасибо тебе, Никита.
- Да брось, Марин, - смутился Никита. - Пустяки.
- А хорошие соседи у меня! - пробурчал я под нос. - Просто замечательные.
Застрявшие в семидесятых
Мне всегда нравилось посещать этот дом, в котором время будто, не то чтобы остановилось, но сильно замедлилось - во всяком случае семидесятые так и не завершились, так и полыхали оранжево-бордовыми кислотными зарницами. Никакие уговоры друзей и детей так и не заставили сменить пластик с алюминием на добропорядочный дуб и гламурное красное дерево. Хозяин дома Слава и верная ему подруга Таня могли позволить все что угодно, только не обновление интерьера и стиля жизни. Когда-то давно они первыми отпустили длинные волосы до плеч, с халтуры купили у фарцовщиков за двести пятьдесят джинсы "Wrangler", которые называли "врангелями", да так и ходят до сих пор. Слава был художником, разумеется авангардистом, раз в год с проверенными коллегами выезжал на халтуру, что-то расписывал и привозил много денег, разумеется по их меркам, но это как-то поддерживало их на плаву, учитывая непритязательность в еде, напитках и одежде. Гости в дом по традиции приходили со своим съестным, а так как недостатка в гостях не бывало, то и на столе всегда стояли тарелки с колбасной нарезкой, вазы с салатами и разнокалиберные бутылки. Так же практически круглосуточно крутилась музыка на стареньком музыкальном центре "Радиотехника", с четырьмя серебристыми блоками на специальном стеллаже, приделанном к стене, чтобы вибрация пола во время танцев не портила бесценные виниловые пластинки.
По традиции, я осмотрел новые картины, вывешенные на стене, удивившись разнообразию и форме цветовых пятен, выслушал отчет о последних семейных приключениях и, наконец, услышал: "Там, за стеной, с утра сидит Лешка, он спрашивал о тебе, иди, поприветствуй старика".
Алексей сидел в кресле перед большой картиной в полстены и писал карандашом в блокнот. Пейзаж, вдохновивший писателя, привлек и мое внимание. Это не был привычный для хозяев набор хаотичных цветовых пятен, передо мной вполне ощутимое явное солнце рассыпало по зеленой траве и поверхности озера яркие световые пятна в импрессионистской манере.
- Что, и тебя прожгло? - не отрываясь от блокнота, спросил Леша. - Как глянул, так и засел писать. Слушай, Андрей, Слава сказал, что ты всё потерял. Это интересно. Могу я попросить тебя рассказать об этом?
- Можешь. Проси.
- Уже. Ты согласен? Я так и думал.
Наконец, мне удалось оторвать глаза от солнечного пейзажа, и оглядеться. В комнате в углу сидела девушка и неотрывно смотрела на Лешу. Я поприветствовал незнакомку, она не шевельнулась.
- Бесполезно, - шепнул Леша. - Замерла как я вошел, да так и сидит, будто окаменела.
- Уточни, пожалуйста, девушка застыла при твоем появлении или все же когда ты взглянул на картину.
- Интересная мысль, - кивнул писатель, неотрывно покрывая блокнот ровными кудрявыми чернильными строчками. - Да, кажется, когда я вошел, девушка порывалась со мной поговорить, во всяком случае, она тогда еще двигала руками и шевелила губами. Когда же я взглянул на пейзаж, меня словно облило солнечным светом и...
- ...Тебя пронзило вдохновение, - догадался я, - ты взялся писать, а девушка как бы заразилась твоим настроем и тоже вошла в штопор.
- Скорей всего именно так, - согласился Леша. - Это всегда очень таинственно. И, знаешь, уверен, не стоит пытаться анализировать столь тонкие материи... "Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа" (Иоанн 3:8). Кто знает, может эта девушка сейчас путешествует по таким дальним и непостижимым мирам, что нам ее оттуда ни за что не вытащить. Пусть полетает, может быть, это самые счастливые минуты в ее жизни, кто знает...
- Странно, я тебя столько раз зазывал в деревню. Там есть места и получше, чем лесное озеро. Но тебя вдохновила именно картина, изображение, копия, а не живая природа.
- Это потому, что в картине этой живет печать вдохновения. Художника, как ты сказал, пронзил Дух, отразился от картины, облистал меня, а потом и эту девушку. Такая вот гипотеза. А не приехал к тебе, не потому что не хотел. А потому, что когда пишу книгу, это овладевает мною полностью. Нет тогда выходных, отпусков, и даже по ночам продолжает бродить во мне некая таинственная субстанция, из которой вырастают цветы. Или даже деревья и целый лес. - Леша глянул на меня и вернулся обратно к блокноту. - Только меня очень интересует именно твоя нынешняя ситуация. Уверен, тебе есть, что мне рассказать. На место утраты материи, просто обязано прийти восполнение духовное. Сознайся, ведь ты изменился с тех пор?