Annotation
Шибболет - слово из Книги Судей, которое у Клеймана Бориса означает разность культурных кодов израильтян и русских евреев в Израиле. Повесть, пронизанная лирикой бардовских песен, русской поэзией, создана, как всегда у этого автора, переплетением недавнего советского и российского прошлого и настоящего времён. Необычная почти детективная история повторяет проблемы и темы сегодняшнего дня.
Клейман Борис Маркович
Клейман Борис Маркович
Шибболет
ШИББОЛЕТ
...а он не мог сказать правильно; хватали его и резали у переправ Иорданских
Книга Судей 12:6
1
Сегодня у нас среда?
Юрий Визбор
Он давно подозревал, что оказался в царстве мёртвых. Ещё когда жил в Иерусалиме и встречал на тамошнем рынке "Стоянка Иуды" тех, кто или остался в России и покупать здесь ничего не мог, или давно умер и тем более ходить за покупками сюда был не способен. А если приходил, значит, "Стоянка Иуды", Иерусалим и весь Израиль были другим миром. Даже жена, с которой прожил трудных десять лет вместе там и не менее трудных тринадцать лет вместе здесь, вдруг оскалилась и потребовала развода. Даже дети, вынянченные бессонными ночами любимые дочки, окостенели и писали в своих блогах просьбы Богу забрать его к Себе. Значит, он был жив, если Бог его не забрал. Значит, они были мертвы, если не хотели его присутствия рядом.
После развода и бегства он пытался вести себя, как будто тоже умер. Пил много. Сперва водку, потом перешёл на спирт. Выжил - ни алкоголиком, ни даже пьяницей так и не стал. Хотел сделаться наркоманом, мечтал выкурить косяк конопли, но, не имея опыта, даже не знал, где можно его купить, - опять выжил. Пытался читать фэнтези - бросил, поняв, что не хочет Бог брать его к себе. Он ходил среди мёртвых, прикинувшись мёртвым. Он перестал шарахаться от них, пытаясь даже разговаривать с ними, есть их пищу, делать то же, что и они. Он говорил только о деньгах и заработках. Когда на улице холодало, он говорил театрально на людях: "Какой холод!" Если шёл дождь, он дебильно спрашивал: "Дождь?" - интонационно выказывая удивление. Когда наступал летний сезон, он восклицал: "Какая жара!" Они так все вели себя, и он им подражал, чтоб его не трогали.
В этом мире мёртвых были свои запретные, ещё более мёртвые миры. По утрам дети шли в школы и исчезали там. На улицах никто не играл в классики, не прыгал в скакалки, не прятался и не бегал. Вечерами редкие рискованные мальчики, правда, катались на велосипедах и скейтах, но девочки пропадали до утра. Впрочем, некоторые из детей появлялись в супермаркетах со своими родителями.
Мертвецы много ели, закупая огромными тележками продукты по нескольку раз в неделю. Они жрали, жевали, хрумкали, хрустели, причмокивали, облизывая пальцы и откусывая большими кусками. Маленькими кусками они откусывали тоже. Ели толстые и жирные, со свисающими через ремень животами и безразмерными задами. Ели тонкие и поджарые, с накаченными мускулами нарциссы и немощные старики с болезненной худобой. Средние ели ничуть не меньше жирных и обезжиренных. Они шамали. Они хавали. Они грызли, сосали, глотали. Они кушали. Они кормили приведённых с собою детей. Они совали им во рты клубнику и виноград, кукурузные палочки и бананы. Они пихали в них шоколад и конфеты, заставляя запивать неоплаченной колой и спрайтом. Создавалось впечатление, что они ворвались в магазин из голодных краёв - какой-нибудь Зимбабве или Сомали - и боятся, что изобилие вот-вот отменят. Некоторые приходили в магазины несколько раз в день. Ближневосточное единоборство с едой. Еда всё время побеждала. Живые люди столько не едят. Он это знал хорошо, он изучал фольклористику на филфаке, читал Леви-Стросса и Проппа, а теперь работал мясником в большом супере.
Он скрывался от них только в своей маленькой квартирке. Когда закрывалась за ним дверь и поворачивался ключ, на него накатывала усталость и чувство "слава Богу, я один!" Он слушал Визбора и Кукина - живые голоса пели о людях, о жизни грустные и весёлые песни. Он слушал Окуджаву, и мудрый поэт очищал его от разговоров о деньгах, заработках, количествах рабочих часов в других фирмах.
2
Сегодня у нас беда.
Юрий Визбор.
День шёл обычным путём - безумствовал напропалую. Илья готовил паргиоты: осторожно кольцеобразно обрезал мясо с куриных голеней, - выполнял заказ покупателя, похожего на Мэла Гибсона. "Что он с ними будет делать дальше? Конечно, в них можно что-нибудь завернуть. Рис, к примеру, или шпинат - и пожарить. Так он же всё равно потом всё зальёт томатной пастой или кетчупом - ему хоть кошатину, хоть мраморную говядину продай - вкус будет один: томатный. А вдруг нет? Зальёт-зальёт. Мэл Гибсон, кстати, пещерный антисемит. Хотя в Израиле не был ни разу. Да и актёришко так себе". Захотелось порассуждать, продумать разницу между российской актёрской школой и голливудской, между эстетической ментальностью американцев и русских, да где там!
Напротив витрины мясного отдела умные израильские маркетологи очень удачно поставили большой короб с женскими прокладками. Илья обратил внимание, что какая-то бесформенная особь женского пола и немолодых лет давно уже в них копается, выискивая что-то особенное. Она вдумчиво читала инструкцию на упаковке, брала следующую пачку, нюхала её, снова вчитывалась в инструкцию, рассматривала картинку. Действия её были непонятны и завораживали. Вот только необходимость делать паргиоты отвлекала от естествознания. Чуть палец не порезал, идиот!
- Прости, - они все говорили на "ты".
Илья поднял глаза - особь стояла перед ним и протягивала ему пачку упаковок. Похожа она была на жену, но только лицом. Жопа была выдающаяся. Трансцедентальная была жопа.
- Ты знаешь, у них внешняя сторона хлопковая или из синтетики?
Может, у неё дислексия?
- Мадам, - томно ответил Илья, - моя специальность мясо, а не кровь.
И снова углубился в нарезку. Потрясая ягодицами, жена удалилась. Не удовлетворённая.
День квадратным колесом покатился дальше. "...Подари молодой Пикассо треугольное колесо..." - начал бубнить себе под нос Илья.
Подошли два хасида. Один был одет в чёрный пиджак и чёрные, но в мелкую полоску брюки. Второй, помоложе, - наоборот: пиджак имел в мелкую полоску, а брюки чёрные. "Перепутали, что ли, когда одевались?" - подумал Илья. Рассеянно осмотрев прилавок с курятиной и индюшатиной, перешли к мясу. Но кроме говядины на витрине ничего не увидели.
Старший с лицом Владимира Этуша в роли Карабаса спросил:
- У вас есть кошерное мясо?
- У нас всё кошерное.
- А кошерное к Песаху?
- Есть, мой господин.
Ясно. Брать ничего не будут. Делать в городе нечего, пойти некуда - гуляют по ближайшему супермаркету в качестве развлечения.
Младшенький ни на кого не походил - он был никто. "Мистер Никто" мелко толокся по ту сторону витрины.
- А почему ты без кипы?
Очень захотелось послать Барабаса на, в и к. На выбор по вкусу. Всё было кошерным. Но Илья ответил вежливо и внятно.
- В штопку отдал. Пулей пробило.
Карабас покивал шляпой. Понимает. Сочувствует.
- А лицензия у тебя есть?
- От кого? - искренно удивился Илья.
- От рава.
- От рава - есть.
- А как его зовут?
Илья ответил, ничем не рискуя:
- Швондер.
Хасиды ушли удовлетворённые. От соседнего прилавка с колбасными изделиями и сыром вскоре донеслось:
- Да, мой господин, мы используем разные перчатки для молочного и мясного.
Еврею нужна не простая квартира, еврею нужна для житья непорочного квартира, в которой два разных сортира, - читал про себя Илья любимого и ехидного Губермана, - один для мясного, другой для молочного.
Подошёл директор.
- Илья, - сказал он укоризненно. - Илья. Ну, перестань ты шутить с покупателями. Опять на тебя жалобы.
- Если я перестану шутить, нечем будет торговать.
- Почему? - изумился директор.
- Птицы и коровы передохнут от этих покупателей.
- Илья! Илья. Илья...
И погрозил пальцем.
Подошёл взрослый израильтянин, один в один похожий на замдекана Путятина. "Как его звали-то? - вспоминал Илья. - Вообще-то он был педагог". Кандидат эзотерических педагогических наук. Наук без единого закона. В практике, к тому же, активно нарушавших основной ответ на основной вопрос марксистской философии: что первично? У педагогов первично было слово. Ибо материи: не то, что мела, даже аудиторий, - не хватало. Особенно при наплыве вечерников во второй половине дня, а дважды в год и заочников. И те, и другие блистали перлами: "Ахилл изнасиловал гетеру", или "Фаблио родился в бедной крестьянской семье", или "Гулливер за ужином выпил много вина, и потому смог потушить пожар во дворце", или "Ромео переспал с малолеткой и сбежал". А один провинциальный сотрудник местной газетки в маленьком, но очень промышленном городке, пожелавший овладеть дипломом филолога, припёр свою напечатанную заметку, где среди прочего было и такое: "Необходимым атрибутом лица нашего города являются фекальные сооружения". Илья захихикал, вспоминая свою работу в мире людей. Несмотря на необходимые атрибуты, вспоминал со вкусом.
А в этом загробном мире за безымянным Путятой скопилась уже небольшая очередь, желающих покушать-похрумкать-поесть дома в кругу вечерней семьи. Сам же воитель язычников стоял, дегенеративно отвесив челюсть, и рассматривал куриные крылышки, как его предшественник, внук Добрыни, побитых новгородцев. Но тут всё прояснилось. Путяту загробного звали Ицик.
- Ицик! - заорал на него подошедший Фаина Раневская: мужчина лицом был копия великой актрисы в фильме "Свадьба". Даже голос у него был такой же. Илья замер в восторге предчувствия - сейчас скажет:
- Я три года перину собирала! Пушинка к пушинке! Ни одного пёрышка!
Но мужчина ничего не сказал. Мужчины обнялись с любовью и начали целовать друг другу щёки. Потом они хватали друг друга за щёки пальцами и трясли их от приступа нежности. Потом они щупали друг другу плечи и гладили спины.
"Нет, - уговаривал себя Илья. - Это совсем не то, о чём ты подумал. Это Восток. И эти знаки имеют другое семантическое наполнение".
- Господи! - шёпотом возопил Илья. - На кой азазель мне сдалась здесь семиотика? Не нужна тут никому эта глупая наука. Нет здесь и не может быть здесь никакой семиотики! И вспомнил цитату из того же фильма: "А ежели мы, по-вашему, выходим необразованные, зачем же вы к нам ходите? Шли б к своим, образованным!" - голосом Раневской пролетело в мозгу. Гениальная всё-таки была актриса. Кого можно поставить рядом с ней? И сам себе отвечал - никого. И снова Илья хихикал уже над собой, над Горьким, над Лениным, цитат из которых сегодняшние ни заочники, ни вечерники, ни стационарники - никто из тамошних не помнит. А тутошние, уже бессмертные, и знать никогда не знали.
Раневская тут же пролез без очереди к витрине и заказал индюшачьих шницелей. Очередь заволновалась. Путята их успокоил. Очередь заволновалась сильней. Послышались выкрики. "Хорошо! - подумал Илья и вытащил из холодильника длинные индюшачьи горла. - Тут главное - попасть в ритм".
Едва самая возмущённая тётка со злым лицом актрисы Пилецкой в фильме "Разные судьбы", открыла было рот, чтоб выкрикнуть что-то "безбилетнику", как Илья с грохотом отрубил кусок горла. Тётка щёлкнула челюстями. Ритм был пойман: она набирала воздух в грудь - Илья превентивно бил секачом, пауза - удар, пауза - удар. Скандал погас. Как говаривал замдекана Путятин: "В зачатии". Но мир потустороннего безмолвия наполнился грохотом, звуками, разговорами на повышенных тонах. Толстый жирный мальчик что-то, икая, жевал. Маленькая девочка, сидя в магазинной тележке, орала чем-то недовольная, запрокидывая голову к высокому потолку. "Муля, посмотри, какая чудная девочка потерялась! - продолжали в своём мире всплывать мысли, фильмы, книги, ассоциации. - Скажи, маленькая, что ты хочешь, чтобы тебе оторвали голову?.. Да заткнись уже!" Но маленькая рыдала в голос, как четыре больших. Пробежала мелкая собачонка похожая на таракана с ошейником, за которой гнался в полусогнутой позе охранник. Без ошейника. Из короба просыпались женские прокладки, из соседнего - мужские трусы; они спарились на полу разноцветно. Осталось меньше трёх часов. Господи! Дай мне силы и терпения. Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох и сума... Борьба Базарова с князем Мышкиным на время прекратилась - наступил перерыв на обед. За прилавком остались толстая мясницкая тётка и её щуплый муж в кипе. Тётка умела материться на шести языках, потому работа у неё получалась хорошо. Муж её был жилист и любил разделывать туши: покойные коровы и овцы безмолвствовали, и разговаривать с ними не нужно было. Скачаю новый фильм по Грибоедову и посмотрю, решил Илья. Сегодня же.
Он вытащил взятый из дому сэндвич с жареной курятиной и, войдя в овощной холодильник, выбрал пару огурцов. Не успел он захлопнуть дверь, как всё и началось.
Откуда-то из-за ящиков выскочил начальник по безопасности и заорал на Илью.
- Ты вор! Ты воруешь продукты!
- Тебе в голову пнуло? Я три года тут работаю, и все три года беру по паре огурцов на обед. Так поступают все.
- Ты вор! - продолжал вопить главный надсмотрщик.
И Илья рассвирепел. Он взял начальник за нос двумя мясницкими своими пальцами, повернул нос в сторону и, когда начальник раскрыл рот от боли, всунул ему в пасть огурец со словами "Жри, подонок!" И толкнул его в лицо так, что тот сел, опрокинув ящики. Потом Илья вытащил из заднего кармана бумажник, высыпал на ладонь мелочь - шекелей пятнадцать, не меньше, - и швырнул охраннику в морду.
- Когда ты сдохнешь, я насру на твою могилу!
Сорвав с себя белую фирменную куртку и фартук, он отметился на выходе и ушёл. Пройдя метров пятьдесят, он, всё ещё злой, наткнулся на неё.
3
Ах, какая ты, зараза, даже рифмы не подобрать!
Юрий Визбор.
- Жлобы, - сказала девочка зло по-русски и утёрла лоб краем майки. - Дай сигарету.
Возраст её был трудноуловим. Ростиком она едва дотягивала до четырнадцатилетней, вместо грудей сквозь майку торчали два острых соска. Так что лет ей могло быть и двенадцать, и двадцать пять. В лице кроме злобной жестокости ничего не отражалось. Впрочем, опытно определил Илья, следов от иглы на локтевых сгибах тоже не было. Малолетка, решил он. А, может, и нет.
- Не рано ли?
Девочка выразилась в том плане, что будь она парнем, то... и далее по-арабски про гениталии его сестры...
- Я понял-понял, - перебил её Илья; это был распространённый молодёжный сленг. - Только угощать детей сигаретами - уголовное преступление. Для меня.
- Ссышь, папашка? - даже не спросила, а утвердительно произнесла девочка.
- Да и Хилель сказал: "Не делай другому того, чего себе не пожелаешь".
- Иди в жопу, - равнодушно, успокоившись, произнесла малолетка.
- У меня тоже есть дочь, я не хочу, чтоб...
- Воспитатель, - перебила его девочка, - купи тогда три бутылки колы. Хотя там же кофеин... - ехидно произнесла она. - Что сказал Хилель про кофеин?
Нет, она не малолетка, решил Илья, так тинэйджеры с взрослыми не говорят. Почти на равных.
- И стаканчики тоже! - крикнула ему в спину девочка.
Когда Илья вернулся с коробкой в четыре бутылки кока-колы, девочка уже курила, откинувшись на спинку скамьи. Она посмотрела устало на Илью и смяла сигарету.
- А что так мало? Мог бы связку и из шести бутылок взять.
- Ты же заказали три!
- Ладно, пошли, - приказала она тихо.