Откуда-то доносится сердитый крик старика:
— Захлопни пасть, болван! Жизни он нас тут учит, понимаешь ли.
Но я не умолкаю, переглядываюсь с подругой, продолжаю:
— Совершайте только хорошие поступки! Прощайте врагов! Думайте о будущем, о тех, кто будет жить после нас! И всегда имейте при себе мозги!
В жизни я совершил много глупостей, многих обидел. Я хотел бы попросить прощения у всех, кому причинил какую-то, пусть даже самую незначительную боль, но одного желания недостаточно. Я не сделаю этого, потому что никто не попросит прощения у меня. Но если не думать о прошлом, то можно сделать много хорошего в настоящем. Например, причинить пользу прохожим, говоря им умные вещи. Именно причинить. Они с диким нежеланием прислушиваться к чужим словам все равно запоминают информацию.
Громко смеясь, мы доходим до остановки, с которой Максу Остину уготовлена судьба отправиться в Нижний.
Я осторожно переступал через грядки, собирая и отправляя в рот клубнику. Мне десять лет, четверым приятелям рядом со мной тоже в районе десяти. Мы в чужом огороде воровали фрукты и ягоды.
Артур громко произнес, слезая с дерева:
— Попробуйте, груши очень вкусные!
Алмаз на него шикнул, мол, тише, нас могут заметить.
— Да никто нас не спалит, хозяев дома нет.
Я потянулся за очередной ягодой, но нога Артура наступила на растение и раздавила все плоды.
— Ты зачем топчешь?!
Я рассердился и толкнул приятеля, он повалился на грядки. Ну все. Конец ягодкам.
Мы оглянулись. Алмаз подытожил:
— Кажется, тут больше нечего воровать. Раз хозяев нет, может, дом ограбим?
Идея понравилась всем, и мы великодушно ступая по грядкам отправились во двор деревянного домика. Двор был защищен от лишних глаз: высокие ворота и сарай позволяли нам незаметно пролезть внутрь жилого помещения.
Артур подергал замок на двери.
— Кажется, его будет не так просто открыть.
— Да нафиг надо?!
Алмаз поднял лежавший у двери кирпич и им разбил окно, чем вызвал бурную смешанную реакцию приятелей. Он пролез внутрь. Мы последовали за ним. Кухня.
Я схватил со стола книжку, банку с йодом, кинул в пакет, в котором уже лежали груши. Парни не отставали, они все что-то хватали и бросали в пакеты.
Перешли в зал. Алмаз кинулся искать деньги, остальные же просто забирали понравившиеся вещи.
Я прошел в другую комнату — чью-то спальню. Открыл шкаф, несколько ветровок и футболок полетели во второй пакет. Я искал что-нибудь теплое на осень, так как не знал, придется ли снова жить на улице какое-то время. Когда пакет оказался заполнен, направился к выходу, но вдруг заметил синий портфель с нарисованными покемонами. Я узнал его. Портфель одноклассницы. Той самой, высокой двенадцатилетней, непонятно что забывшей в моем классе девчонки.
Что-то, какое-то малознакомое чувство подтолкнуло меня к выходу из дома. Я побежал со словами:
— Пацаны, это дом Светки Семгиной, лучше убирайтесь!
Я вернулся на кухню не оглядываясь, лишь за собой слышал топот ног. Перелез через окно. Парни сделали то же.
— Что? Почему? Мы еще не все собрали.
Они рассердились, а я прервал их ругань:
— Светка — моя одноклассница, не стану ее обворовывать. Я знаю ее брата, он в мусарне работает.
— В мусарне? Черт! Делаем ноги!
Но мы ничего не успели предпринять, как послышались чьи-то шаги за воротами. Нас услышали. Раздался грозный женский крик:
— Я что-то не поняла, в доме воры?!
Открылись ворота. Мать Светы.
Побросав пакеты, мы помчались в огород. Она за нами, я оглянулся, увидел, что гонится и Света. Действительно, черт. Не хватало, чтобы меня узнали.
Участок у Семгиных огромный. Пришлось преодолеть еще сотню метров, чтобы добраться до спасительного лесного оврага, в котором шансы сбежать возрастают. Алмаз, бежавший впереди, столкнулся с преградой первым: колючая проволока.
Сердце колотилось. Я даже на мгновение подумал, что вместо него у меня молоток, неистово долбящийся в грудь.
Яростные крики Семгиных.
Алмаз перелез через преграду, но каким-то образом поцарапал лицо. Он уже бежал по оврагу в сторону речки, а я с тремя приятелями только начал перелазить. Руки мгновенно закровили, но боль оказалась не такой страшной, стерпел. Перепрыгнул через забор, помчался по следам Алмаза.
Сзади раздался крик:
— Макс, помоги!
Твари выдали имя. Только не оглядываться, бежать, бежать. Но я оглянулся. Семгины даже не смотрели в мою сторону — они схватили всех троих застрявших в колючей проволоке.
А я бежал. Через овраг, лес. Наконец добрался до Камы, вдоль нее продолжал бег. Думал, где же мне остановиться, передохнуть. Думал, на какой улице свернуть и побежать домой. Но я сделал круг. Пробежал четыре километра без остановки, только потом оказался рядом с трехэтажкой, в которой жил летом.
Очень осторожно пересек двор, нырнул в подъезд, в квартиру. Отлично, дома только дедушка, он спит. Тихо прошел в спальню, прилег на кровать.
Но нет, меня засекли. В дверь постучались. Дед проснулся, открыл дверь. Я услышал Артема, мальчика-соседа, который никогда не участвовал в плохих мероприятиях, потому что ему не позволяла маменька.
— А Максим дома?
Я знал, что это подстава. Света добралась до Артема, чтобы тот смог выпроводить меня на улицу. Ну уж нет. Просто так не дамся.
Дед думал, что Максим на улице. Так он и сказал мальчику, затем закрыл дверь.
Я облегченно вздохнул. Кажется, пронесло. Но что будет дальше? Светка, скорее всего, меня узнала. Макс пойман. Из заварухи точно не выбраться.
Я поднялся с кровати. Что ж. Настало время манипуляций.
И вышел из квартиры. В подъезде ждали Света с Артемом.
Я произнес:
— Артема хоть отпусти, он не участвовал в ограблении.
— А ты? Ты участвовал?
Посмотрел в глаза одноклассницы. Честно ответил. Она разочарованно вздохнула, прислонилась к холодной стене.
— Такого от тебя, Макс, не ожидала. Ты хоть понимаешь, что сделает мой брат с тобой и твоей семьей, а? Да он тебя на куски порвет, а семью заставит платить за ущерб.
Я усмехнулся.
— Что ж. Давай. Скажите моим родителям, что натворил их сын. Может это и к лучшему, что ограбил дом. Может тогда они обратят на сына внимание. Может тогда папа прекратит пить и пойдет на работу. Может тогда мама вернется и скажет, что он что-то для нее значит.
Уверен, мои глаза заблестели. На лице Светы читалось удивление. Я продолжал:
— У тебя есть папа, мама, даже любящий брат. Я завидую, и хочу, чтобы у меня было так же, как у тебя. Давай. Только рад буду, если сообщите родителям.
Она молчала, опустив голову. Какое-то время спустя сказала:
— Попрошу брата, чтобы он не стал поднимать шумихи. Это всего лишь хулиганство. Я даже услышала, что ты не хотел меня грабить. Не переживай, ты не виноват.
Не знаю, но как-то у меня всегда получалось манипулировать людьми. И я не мог не воспользоваться этим. Когда Света выходила из подъезда, я возвращался в квартиру с улыбкой на лице. Максим Волков снова выкрутился.
Восемь часов сорок пять минут. Обнимаю Катю 3.5, прощаюсь, пока водитель автобуса принимает багаж других пассажиров.
Она говорит:
— Ты молодец. Несмотря ни на что продолжаешь быть позитивным.
Приподнимаю уголки губ, отвечаю:
— Это заслуга друзей. Без них — я ничто, и только с ними что-то значу.
Собираюсь подняться в салон, но слышу вопрос:
— Ты ведь подумаешь о моем предложении?
Она хочет ребенка. Хочет, чтобы у меня после смерти остался сын. Такая странная бывшая лучшая подруга.
— Конечно.
И сажусь в автобус.
Я прыгнул в яму, оказался в длинном коридоре. Подвал когда-то существовавшего здания. Сейчас на его месте огромная дыра, куда выбрасывается мусор непонятной мне с братом организации. Я обошел ловушки, расставленные нами, поспешил к Игорю, который в конце длинного коридора разжигал костер. Пахло протухшими продуктами.
Мне одиннадцать, Игорю девять. В моих руках коробка с просроченной едой, которую я вежливо выкрал из магазина. Достав из коробки кальмары, кинул брату. Сказал:
— Хороший сегодня улов. А у тебя?
Игорь ответил:
— Четыре рыбки поймал. Не пропадем.
Я сел на грязный пол, разорвал упаковку с кальмарами, начал есть. Довольно вкусно. Уж лучше, чем было в прошлом году. В прошлом году нам приходилось есть кузнечиков и прочих насекомых.
Каждое лето родители отправляли нас к бабушке с дедушкой по отцовской линии. И целых три месяца мы были предоставлены самим себе. Удивительно, что бабушке было безразлично наше нахождение. Если мы не приходили на обед или ужин, она считала, что мы трапезничаем у других родственников, а если даже не ночевали– ее отговоркой была фраза «У друзей заночевали, значит. Не о чем беспокоиться». Кто же знал, что она немного сумасшедшая. Дедушка же нас и за внуков не считал. Что мы есть, что нас нет.
Брат, поедая кальмары, спросил:
— Бабку видел?
— Да. Я в наш огород лазил, собирался яблок сорвать, но она оказалась там.
— Вот зараза. На обед не позвала?
— Я попросился, но бабка сказала, чтобы у друзей поели. Мол, ей денег на еду и так не хватает, а тут еще мы как снег на голову свалились.
На самом деле, основная причина, почему мы скитались по помойкам и разным родственничкам, — в нежелании видеть постоянные ссоры бабули с дедом. И то, что они почти круглосуточно работали в охране и котельной спорткомплекса. Не до нас им было. Пару раз в день мы заглядывали домой, да и то, чтобы найти что поесть. Как правило, кроме конфет, которые так любит бабушка, молока и хлеба, ничего не находилось.
А еще мы хотели чувствовать вкус свободы. Нам нравилось жить на улице. Добыча еды и нахождение ночлега приносило огромное удовлетворение. Так мы ходили на уроки жизни. И мы благодарны, что нам было позволено жить самостоятельно.
Наши воровские наклонности объяснялись тем, что мы подражали родителям, которые никогда не были правильным примером для подражания. Окружение, в котором довелось нам расти, было неправильным, нехорошим, но оно нас и формировало. Это общество растило преступников.
На родителях всегда висит огромная ответственность перед обществом. Преимущественно от них зависит роль детей во взрослой жизни. Кем они станут, чего добьются.
Я наблюдаю через окно автобуса за погодой. Дождь со снегом. Картина уже не так приятна, как было пятнадцать минут ранее. В ушах играет музыка. Тяжелый рок. То, что поднимает настроение.
Зависит ли моя взрослая жизнь от родителей? Не думаю. Они почти не влияли на меня, не занимались воспитанием. По крайней мере, правильным воспитанием. Мать поощряла начинания в воровской карьере. Отец был равнодушен, не ругал, если я признавался в краже. Говорил, мол, вырастешь — поймешь, что правильно, а что нет. Судя по аналогичной ситуации с Игорем, у каждого оказываются свои нормы правильности.
Сейчас, когда ему двадцать лет, Игорь принял преступную жизнь как норму. Наркоторговля, воровство — все его существование. А ведь он мог бы стать кем-то другим. Моими силами Игорь полюбил литературу, даже писал рассказы. Спрашивал у меня, хорошо ли получается. Я всегда говорил: да, хорошо. Делал пару замечаний. И молчал, что на самом деле пишет ужасно, так как я боялся, что он потеряет интерес к литературе. Скажет, не дано ему быть писателем. Я считал, если долго и сильно стараться, то можно добиться успехов в любом деле.
Игорь предпочел легкий путь. Решил посвятить себя тому, что у него с блеском получалось.
У Игоря есть две дочери. Но воспитывает их другой наш брат Алексей. Леша не подозревал, что растит неродных детей, пока я ему не сказал правду. Но он не виноват, что бесплоден. Не виноват, что жена — шлюха. С ней переспали все наши родственники-мужчины по отцовской линии. Однажды, когда мне было восемнадцать, Леша сам предложил мне переспать с его женой. Да, у Максима Волкова странные родственники.
Пожалуй, я единственный, кто не засадил ей.
Потому что в восемнадцать моя жизнь наконец стала похожа на светлую полосу. Я стал участником группы Bish-B, навсегда переехал в Нижний Новгород из маленького городка Лаишево.
Потому что я сбросил с себя груз прошлого.
Потому что грезил о светлом будущем.
Будущего у меня нет.
Я могу стать мертвым отцом. Если захочу. И если получится.
Неужели Катя 3.5 действительно готова рожать? С кем будет воспитывать ребенка? Кем он вырастет?
Теперь от меня зависит, будет ли она в ближайшем будущем ответственной перед обществом.
Шестой класс. Второй день сентября. Я с одноклассником Костей спускался по лестнице, к выходу с территории школы.
— Как лето провел?
Словно Костя не знал, как я его провел.
Я улыбнулся солнечному небу, но вряд ли кто-то заметил. На лицо была надета медицинская маска, чтобы скрыть ужасную травму на подбородке. Точнее, подбородка вообще не было, вместо него дыра вплоть до кости.
— Здорово. С папой ездил на рыбалку.
Костя разыграл удивление:
— Правда? Я думал, ты все лето лежал в больнице.
— Ладно, поймал. Но правда ездили на рыбалку, только весной.
Мы вышли за территорию, направились в центр города. Костя задал очередной вопрос:
— И как оно?
— Хороший улов…
— Я про больницу. Слышал, тебя никто не навещал.
— До Нижнего Новгорода четыреста километров. Разумеется, лежал один. Только на пару дней приезжала бабушка, чтобы поухаживать за мной после операции.
Пару минут шли молча. Я чувствовал, что Костя что-то хотел сказать, но побоялся. Поэтому заговорил снова я:
— Мне установили инвалидность на два года. Поэтому бабушка ухаживала за мной. Она всегда там, где пахнет хоть какими-то деньгами.
— Ну это бред. Деньги по инвалидности получает твой отец, а не ты.
— Так-то да, но… Я вчера услышал разговор между папой и мачехой, а ты знаешь, она меня ненавидит, и узнал, что они хотят от меня избавиться.
А вот теперь Костя действительно удивился. Я продолжил:
— Бабушка хочет, чтобы я жил у нее.
— Но почему они хотят тебя выгнать из дому?
Этот вопрос волновал меня больше всего. И тому находился вполне очевидный ответ.
— Потому что ненавидят. Но мне не впервой быть изгнанным из дома. Знаешь, чем я раньше занимался? Воровал. У собственных бабушек, родственничков, в магазинах, в различных офисах, в спорткомплексе, да даже в школе! На эти средства и жил… Обычно, меня выгоняли, когда папаша с мачехой уходили в запой.
Я не ожидал, что внезапно разозлюсь, но я разозлился и продолжал выражать гнев словами:
— Они даже не знают, сколько боли приходится терпеть в больнице. Каждые две недели операция и каждый день перевязки. Тысячи швов, болезненные процедуры, уж молчу о катетере, установленном в сгибе локтя. Ты представляешь, каково приходится, если нельзя сгибать руку десять дней подряд после каждой операции? И уж никто не представляет, каково просыпаться от наркоза с надеждой, что в палате находится кто-то, кто любит тебя, но увидеть лишь санитарку, подающую тебе утку!