Валерий сделал громкость максимальной и вперился в экран. В какой-то момент он начал с силой давить на голову жены, и та, поняв, чего он хочет, заелозила языком вдоль его заднего прохода. Так продолжалось недолго, Валерий, как и парень на экране, уже потерял контроль над своим возбуждением, и ему хотелось только одного – скорее кончить. Что они и сделали, практически одновременно: парень на экране – в рот одной из девушек, а Валерий – на волосы Марии. Та взглянула на него как-то удивленно, и Валерий похлопал ее по щеке, а затем сначала убавил громкость, а после и вовсе выключил ролик.
– Молодец, сучка, – улыбнулся Валерий и отправился в ванную, где провел полчаса, переживая впечатления.
Затем он пришел на кухню. Жена сидела за столом, уставившись в одну точку, в руках – бокал вина. Волосы ее были мокрыми, видимо, она пыталась отмыть их в кухонной раковине.
– Что с тобой? – спросил Валерий.
– Какая я тебе сучка? – медленно проговорила Мария. – Ты вообще соображаешь? – Она не выдержала и расплакалась.
Валерий не нашел, что ответить, и долго молчал.
– Ты не хочешь меня больше, да? – Мария сделала большой глоток, поставила бокал на стол и пристально посмотрела на мужа: – Не хочешь? Секс со мной тебя больше не привлекает?
– А чем мы сейчас занимались? – удивился Валерий.
– Это было не со мной. – Она потрясла головой, словно не могла поверить или, наоборот, хотела забыть. – Ты не со мной занимался сексом.
– Так. Ну а с кем?
– С этими… своими…
– Ты еще скажи, что тебе не понравилось. – Валерий попытался закончить разговор.
– Нет! – закричала Мария. – Не понравилось! Не понравилось, понимаешь?! Ты использовал меня как какой-то мастурбатор, сосущую голову… Ты, ты… как будто дрочил мной! И как это может понравиться? «Соси, сучка»? Я теперь тебе сучка, так? Ты меня унизил!
– Это же секс, – устало ответил Валерий. – Я не унизил тебя при людях, я не унизил твоих достоинств, я… Я не знаю, чего еще. Но унижение во время секса – это удовольствие, от этого… Ну, возбуждаешься еще больше. – Валерию хотелось, чтобы она поняла (и так должна понимать), и хотелось скорее закончить этот разговор. – Ну, у тебя такого не бывает? Желание доминировать или, наоборот, подчиняться?
– Нет, у меня не бывает, – зло бросила Мария. – У меня все в порядке.
– Я рад за тебя, – ответил Валерий.
Она подошла к окну и долго смотрела куда-то в глубь двора, всхлипывая. Затем взяла бокал и сделала еще глоток. Валерий достал кастрюлю с борщом, налил в тарелку, поставил в микроволновку, разогрел, осторожно вытащил и, боясь расплескать, аккуратно донес до стола. Затем достал ложку, уселся за стол и принялся есть. Мария отошла от окна и тихо произнесла, не глядя на мужа:
– Надо что-то делать.
– Сядь, – коротко произнес Валерий.
Она присела за стол и налила себе еще вина. Валерий зачерпнул ложкой борщ, подул и отправил в рот.
– Давай заведем ребенка, – сказал он.
Мария молчала. Голова кружилась от выпитого, и после переживаний ее охватила какая-то странная слабость, неведомая ранее.
– Ты сказал: заведем ребенка? – словно сквозь сон переспросила она.
Валерий встал, поставил пустую тарелку в раковину, брызнул в нее моющим средством и залил водой.
– Да, – повторил он, вытирая губы полотенцем, – давай заведем ребенка.
Когда Иннокентию исполнилось семь лет, они взяли ипотеку. Новоселье совпало с днем рождения, и его отмечали в голых стенах. Посреди мешков с цементом, инструментов, банок с красками, прикрытых газетами и полиэтиленовой пленкой, поставили стол. В Новой Москве, куда они переселились, ни Мария с Валерием, ни тем более маленький Кеша не знали никого, а потому к ним приехали только коллега Марии и друг Валерия – те самые, что были когда-то свидетелями на их свадьбе. Они давно уже жили семьей – так понравились друг другу. Сними приехали двое их детей – сын и дочка.
Со дня переезда Мария с Валерием спали на кухне, на надувных матрасах. Ремонт продвигался медленно: денег у них было немного – ипотека сжирала большую часть дохода, поэтому покупать дорогие отделочные материалы и нанимать рабочих не было возможности. Все делали сами. Валерий никогда не занимался ремонтом: приходилось все изучать с нуля, читать в Интернете, по нескольку раз просматривать видеозаписи, где спецы объясняли, как справиться с ремонтом собственными силами.
Валерий больше не задумывался о природе любви и не строил никаких предположений, на чем держится его счастье. Спроси его, счастлив ли он, он не смог бы ответить так сразу: его жизнь стала простой и привычной. В ней не было никаких эмоций, кроме раздражения по утрам, если не удавалось выспаться, или относительного спокойствия, если, напротив, удавалось. На дворе стояло лето, а после него сыну предстояло пойти в первый класс.
Сын рос спокойным и рассудительным, но и тихоней его нельзя было назвать: он любил прогулки и аттракционы, играл с отцом в футбол, вполне уверенно обращаясь с мячом. От грудничковых месяцев, прорезающихся зубов, первых шагов и первых слов, от попыток самостоятельно сходить на горшок остались гигабайты видеозаписей, фотографии, заботливо расставленные в рамочках, да страница в социальной сети, которую Мария и Валерий завели сразу же после рождения Кеши и вели вместе, посвящая друзей в увлекательные подробности взросления.
– Когда-нибудь он вырастет и сменит пароль, а потом и вообще удалит меня из списка друзей, – шутил Валерий за столом. – А может, и в черный список внесет. В школе дети стесняются своих родителей, а потом всю жизнь жалеют, – сказал он и помрачнел.
Бог подарил им ребенка, но унес жизни родителей: один за другим ушли сначала отец с матерью Валерия, затем и отец Марии. Мария стала чаще общаться с мамой, ездила в Саратов, чего никогда не делала раньше, при жизни отца. «А мне без него здесь делать нечего, – говорила пожилая женщина. – Помыкаюсь немного и – к нему». Мать указывала пальцем в небо, а Марии становилось страшно: она представляла, что умрет Валерий – тсс, конечно! Но вдруг! Все мы смертны, и что тогда? Не то чтобы она не сможет выжить. Та же работа, тот же дом, ну, может, другой дом. Но что изменится? Сможет ли она жить? И как она будет жить? Она чувствовала себя маленькой песчинкой под огромным небом, на котором сияют звезды, летают кометы, неторопливо крутятся планеты, и посреди этого упорядоченного, подвластного сверхлогике Вечности хаоса составляются предписания о судьбах тех, кто ходит по Земле. Об их с Валерием судьбах.
– Ведь молодые же, почему так, – недоумевал Валерий, переживая смерть родителей. Он любил их и всегда хотел, чтобы у них все было хорошо. Теперь он сам был родителем и надеялся, что состоится как отец.
В последний год Валерию стало казаться, что у него все получается. Они с Марией пережили тяжелые времена, но сумели выстоять: в этом им помог ребенок. Правда, когда Кеша только родился, Валерий не знал, как себя вести с ним, терялся.
Он часто злился, просыпаясь от крика, и вялая ругань – дай поспать! – составляла все их общение с женой в первый год после рождения сына. Но чем старше становился Иннокентий, тем интереснее он был Валерию, тем больше его сердце к нему тянулось. Однажды он поймал себя на мысли, что спешит домой к сыну, а совсем не к его маме. Мария относилась к этому терпеливо: знала, что беспомощный младенчик – мамин, а чем старше становится – тем больше тянется к отцу, становится папиным. Кто-то в родном городе объяснил ей эту мудрость, и она запомнила.
Она любила сына и мужа. В день новоселья ее переполняла радость, она светилась улыбкой.
– Дорогие мои, – произнесла она тост. – Любимые вы мои! Просто слов нет, чтобы сказать, как я люблю вас. И это маленькое солнце, – она обняла и расцеловала Кешу, – и это большое вредное солнце, – переключилась она на мужа, послав ему воздушный поцелуй. – Я хочу выпить за вас!
Валерий снимал торжество на камеру.
– Вот, здесь у нас идет ремонт, – комментировал он. – Ремонт у нас идет полным ходом. Балкон, вон, у нас есть. Это мы только въехали. Празднуем новоселье и Кешкин день рожденья. – Он перевел камеру на себя, улыбнулся и помахал свободной рукой, затем направил ее на ребенка – А это Кешка. Кешка, скажи что-нибудь?
– Не хочу, – заупрямился Кеша.
– Кеша! – Мама изобразила строгость. – Папа просит. Мы снимаем кино про наш новый дом. И про нашу семью. Будем смотреть его потом много-много раз. Кешка повзрослеет и будет смотреть на себя маленького.
– Зачем? – удивился Кеша.
– Ну как? – растерялась мама – Кеша же любит кино?
– Любит, – утвердительно кивнул мальчик.
– Ну так что? Кеша скажет что-нибудь папе? – улыбнулась Мария.
– Скажу.
– Ну так что Кеша скажет папе?
– Папа!
– Папа, – улыбнулась Мария теперь уже Валерию.
– Ты у меня самый лучший! – выпалил ребенок. – На! – Он вытащил из нагрудного кармана рубашки конфету в красивом фантике и протянул Валерию.
Теперь уже заулыбались все.
Счастливый отец взял конфету из рук ребенка.
– Самое дорогое тебе отдает, – сказала Мария.
Валерий поснимал еще немного детей – как они возятся с подаренными игрушками.
Застолье продолжалось еще долго.
Проводив гостей до конечной остановки автобуса, они пили вино и смотрели в ночное небо из окна своей новой квартиры. Утомленный Кеша спал на большом надувном матрасе в центре комнаты – там, где стоял стол. Сами они ушли на кухню. Из осветительных приборов была только маленькая настольная лампа, дававшая холодный «офисный» свет, но им казалось, что и он греет, что этот свет – часть их бездонного счастья, бесконечного, которое будет всегда, пока жив человек на Земле.
– Молодость кончается, – отчего-то произнесла Мария, сама удивившись своим словам.
– Да ну и хрен с ней, – ответил Валерий.
Они целовались, кувыркались на надувном матрасе, кидались друг в друга маленькими плюшевыми игрушками, которые им надарили на работе.
Валерий крепко обнял жену.
– Не отпущу! Никогда тебя не отпущу, – сказал он с напускной серьезностью.
Мария приложила палец к его губам и вдруг тихо запела:
Валерий слушал удивленно: за все годы совместной жизни он очень редко слышал пение жены, в основном мурлыканье под нос из репертуара радиостанций.
– Почемуты никогда раньше не пела? – спросил он.
Но Мария продолжала, словно не слышала вопрос:
– Рано? – удивилась Тигра. – Мы уже спим вместе вовсю. Может, и разонравишься. Это как ты себя вести будешь.
– Два раза спали, – коротко сказал Валерий.
– Валер, – вздохнула Тигра. – Я не хочу быть любовницей. Я прекрасная любовница, но я не хочу ей быть. Я хочу быть единственной. Ты уж решай. – Она поцеловала его, взяла за руку и запустила к себе под халат. – По-моему, тут выбор очевиден.
– А что с ребенком? – спросил Валерий.
– Будешь видеться. Я что же, запрещаю?
– Ладно. – Он повернул замок и открыл входную дверь.
– Не поцелуешь?
– Не поцелую. – Вышел в подъезд и хлопнул дверью.
«Но ведь смог же когда-то, – думал Валерий. – Ведь не может же это быть зря? Смогу и теперь, – говорил он вполголоса, убеждая самого себя – Только зачем?»
Он вспоминал ту встречу в троллейбусе и не мог поверить, что все это могло быть зря.
Он никогда не сомневался, ни секунды, что это была судьбоносная встреча, что она действительно изменила его жизнь, что после той встречи не было больше «я» и «она», а было единое целое – любящая семья, и теперь он корил себя за то, что проявил слабость: встретился с незнакомкой, увлекся ею – мог же прервать переписку, просто не отвечать. Но понимал он и то, что теперь не вернуться к прежнему состоянию – к прежней домашней безмятежности, к липкому счастью, прекрасному сну.
Он смотрел на Марию и пытался отыскать в себе прежнюю любовь, вытащить ее наружу, потрясти и заставить снова работать, как севший аккумулятор, но не мог. Благодарность, привязанность, признательность – вот и все, что он испытывал к жене. Ему хотелось обнять ее и сказать: «Спасибо», – но неизменно добавив: «Дальше нам не по пути». Его новая избранница была яркой, от одного воспоминания о ней в голове как будто взрывался фейерверк эмоций и страстей. Тигра звала к себе через все расстояния, она была океаном, в который хотелось нырнуть с головой. В котором хотелось утонуть.
«Мария, конечно, серая мышка, – думал Валерий с сожалением. – Но ведь придет время, когда и Тигра станет такой. Вот что самое главное. Ведь когда ты любишь женщин – разных женщин, – ты всегда при этом будешь симпатизировать другим: какую-то случайно проводишь взглядом в магазине, какую-то одаришь комплиментом, с какой-то проживешь полжизни, а к какой-то потом уйдешь. Но все они – одно и то же. Так или иначе, ты живешь всю жизнь с одной и той же женщиной и любишь только одну. Все они – это она».
Валерий не понимал, откуда в его голове эти мысли.
«Но значит, и менять что-то нет никакого смысла. Ты будешь с той же женщиной, только в ином обличье. А секс – это обман. Это клей, который скрепляет двух разных, чужих людей, это смазка, которая помогает им притереться. Секс уходит – остаются мужская стихия и женская, а вы ничего не значите. Вы просто крючки, которыми эти стихии цепляются друг за друга. И нет никакой разницы, с каким крючком сцепишься ты, потому что важно только одно – сцепиться».
– Ты это сделал, – медленно проговорил Валерий, не замечая, что произносит это вслух. – Так зачем тебе что-то менять? Надо просто жить.
«Это будет самая большая ошибка в твоей жизни, – продолжали нестись в голове мысли, и Валерий ходил по квартире, напряженно схватившись за голову. Скоро придет Мария, и нужно будет что-то сказать ей. – Не делай этого. Нет ничего, что оправдало бы тебя. И дело здесь, конечно, не в предательстве, не в том, что она верит в любовь, а ты засомневался. Дело в том, что это бессмысленно, бессмысленно, бессмысленно!»
– Ты ничего не изменишь, – вновь заговорил он вслух. – Кроме маленькой яркой вспышки в постели. И того, что создашь проблемы себе. И того, что она будет страдать. И того, что ребенок будет спрашивать, где папа. А папа будет так же продавать рекламу, так же ставить машину по вечерам на стоянку, ездить в те же командировки, только возвращаться будет в другой дом.
«Ну, в другой дом? И что? А чем плох этот? Здесь уютно, ты столько вложил в него, здесь тебя ждут и любят. А там? Все привычно. Ну, в конце концов, проститутку сними. Там таких Тигр, знаешь, сколько? Предложи жене секс втроем, предложи ей секс с проституткой, предложи ей садо-мазо, в конце концов. Ну что еще? Да все что угодно. После стольких лет совместной жизни можно, разве ж она не поймет?»
– Она не поймет, – сказал он сам себе, глядя в окно. – Она всю жизнь была уверена, что единственная. На этом держались все ее чувства, вся ее жизнь. Этим осознанием – себя как единственной – она дышала. Это и секс тоже. Для нее секс – это, конечно, измена. Да и вообще, секс – измена. И ты ей уже изменил. Нужно только признаться в этом, и все решится само. Ты подорвал основу, фундамент. Осталось только смотреть, как разрушится дом.