Глава 12. Как моя мать вышла за первого Тельнина
Когда он работал судомехаником, он сунул руку, куда не надо, и ему оборвало указательный палец на правой руке. Когда он познакомился с моей матерью, то его в армию не брали, потому что у него не было правого указательного пальца. И моя мать поставила ему условие: «Что, вот если ты будешь нормальный человек, вот если тебя в армию возьмут, значит, мы поженимся». А для того, чтобы взяли в армию, он, значит, каким-то обманным путем или не обманным ли каким-то. Он вроде как радиотехником стал. И он, значит… ну, а раз радиотехник, то ему не обязательно указательный палец иметь. Он стал радиотехником. Тогда его приняли в армию и дали ему армейскую одежду и этот шлём (буденовку) и все-все атрибуты. Вот уже после этого она вышла за него замуж. Как это оформлялось тогда, я не знаю. Я знаю, что это где-то было в 32-м году, потому что я в январе уже 33-го родился. Значит, где-то в 32-м году они уже познакомились.
Глава 13. Первая мысль в жизни
А в 34-м году – на следующий год – он уже стал радиомонтажником в Центральной военно-индустриальной лаборатории в г. Нижний Новгород. Это на следующий год он уже там. В Нижнем Новгороде. Потому что родители моей матери приехали оттуда. А мать моя уже в Тюмени родилась. Так что они очевидно уже семьи-то были знакомы. Потому что и семья матери из Нижнего Новгорода.
«Но он там только работал».
Но я помню его еще (напрямую я его не помню). Я только помню ограду, где мы жили, и помню вход к себе в дом: сперва поднимались по лестнице (в ограде). По лестнице (по наклонной лестнице). По такой по деревянной наклонной лестнице. Где-то… ну, не в дом заходили, а заходили на какую-то площадку или на настил ли какой-то вдоль стены. По нему шли, затем направо поворачивали, входил внутрь. И там уже – внутри – по лестнице спускались на первый этаж. Там вроде того (я это помню): мать шла (тогда родила Владимира, сына), и она с ним вниз спускалась, и я с ней вместе спускался. Я своим ходом шел. Мне тогда было где-то полтора года. Полтора года. Или что-то около этого. В общем, когда мы спускались вниз: она с Владимиром шла (я считаю, что она с Владимиром). Я даже не знаю, кого она несла— или Владимира, или кого там. И тут ящик стоял с правой стороны, ящик. И в нем какие-то стружки. Я так воспринимал: что это какие-то красивые стружки. Я сразу к этому ящику бросился туда: «Ой! Какие стружки!» Ну, вроде того, что какие красивые! Мне надо стружки, а мать: «Нет, не трогай! Это не твои стружки. Это для братика». Братику. А братик у нее такой, он, знаешь, на руках несла она. Я тогда возмутился: «Зачем братику такие красивые стружки? А он ничего не понимает, ни звука сказать не может, а ему такие стружки! А мне они так нравятся, я их так ценю! И вдруг мне не дают эти стружки». Вот этот момент я помню. Я возмутился тогда, что мне такие стружки не дали. Такие красивые. А что это за стружки были, и что это на самом деле было, я не знал и до сих пор не знаю. Мне вот в голове такая первая мысль – в жизни, что вот именно вот эти вот стружки, яркие такие, еще мать, я шел с ней – с матерью, шел вниз. Больше я ничего не помню.
Глава 14. Первое место жительства
Я помню, что мы жили где-то ниже первого этажа где-то в полуподвальном этаже. Где-то были окна, окна были ну, как-то… знаешь, вот бывают иногда окна в подвале…
«Почти у потолка».
Они где-то сверху – выглядывать надо наверх. Я знаю, где-то мы жили. Где точно – я даже не знаю.
«Вы в радиоузле жили».
Мы жили в радиоузле, где-то там внутри. Это радиоузел там с кинотеатром «Темпом».
«Это рядом с филармонией, кинотеатр «Темп» переделали в продуктовый магазин».
Да. А раньше был кинотеатр «Темп». Вот. И там вот это место я помню. Это на Республике. На Республике и Дзержинского угол где-то. Вот там вот. И где-то в том районе была первая наша квартира. Я ее по старой памяти не забыл: то, как вот я заходил.
Глава 15. Развод
А после мы оттуда из этой… когда мать разошлась с отцом. Он видно был не очень-то такой, потому что и сестра была у меня. А сестра старше моего Владимира. Понимаешь, как получилось? И у него была другая жена. А ту жену я уже не знаю. Я знал, что есть какая-то еще супруга у моего отца.
Есть дочь у него – Валентина. Когда у Владимира родилась дочь, он ее назвал Валентиной. Валентина Тельнина. А ему отказали. Мы, мол, ее не будем так регистрировать. Потому что Валентина Тельнина уже есть. А он: «А мало ли, что там есть. У меня родилась дочь, я ее называю Валентина. Я знать ничего не хочу!» Он был очень агрессивно настроен к отцу. За то, что отец жил не с нами, а отдельно. И он был очень агрессивно настроен. «Я, мол, ничего знать не хочу! Я знаю, что у меня есть дочь, и дочь Валентина». Ее так и зарегистрировали – Валентина Тельнина. Значит, она была Тельнина старше его – это была дочь моего отца. А я был, значит, Павел Тельнин. Я самый старший был – 33-го года. А она где-то 34-го. А брат… я 33-го года рождения.
«Владимир младше тебя на два года».
На полтора года! Потому что он конкретно знает день, когда он родился, все это и имеется в виду вот…
«По новой скажи, по новой».
19-го. Тельнин Павел Константинович. 19 января 33-го года.
«1933-го».
Тельнин Илья Константинович. Он, который двойняшка, он после меня рожался. Он тоже с 19 января 33-го года, потому что он сразу за мной родился. При рождении ударился, мать так объясняла, ударился вследствие рождения или еще почему-либо. Он на следующий день помер. 20-го. Родился 19 января, а помер 20 января. Он, считается, прожил одни сутки. У него возраст одни сутки, вот. Значит, я родился, и Илья родился. Илья, значит, на следующий день помер 20-го числа. 19-го родился, а 20-го помер на следующий день. Он прожил всего сутки. А другой Илья родился уже в 991-м, в 1991-м году. И тоже Илья. А почему его Ильей назвали, почему Дима его назвал Ильей, я даже не знаю. Сын моего сына Дмитрия тоже Илья. Он мой внук. Тут вот у нас накладка такая получилась. Вот у Владимира (20-го 1935-го года он родился). Я 33-го, а он 35-го родился.
«А сестра, значит, 34-го родилась, где-то посерединке. Ты рассказывал, что она старше Владимира и младше тебя».
Да, сначала родился я, потом сестра, потом Владимир, а потом уже наши родители разошлись. Сперва мать не знала, а после уже узнала, что у него там какие-то еще есть. Ну, кроме той жены, у него наверно еще кто-то там был, потому что он тогда же ведь везде ездил. И в Талице где-то были, в Свердловске были, и еще где-то были. Где-то что-то делал. И вот она, значит, где-то он ее «народил», прижил, не знаю, как там что получилось. Вот Владимир родился, значит, 20-го в 35-м году.
«Месяц! Ты месяц пропустил!» 7-й месяц.
«20-го июля 1935-го года. А справа у тебя там 20.01.1992 – это что? Год смерти его?»
Да, это год его смерти. Владимир в 1992 году помер. Он помер, когда уже тут квартиру имел. В своей квартире помер. Он болел. Туберкулез легких у него был. Я, значит, к нему приходил. Он еще жил, жив был, и он мне там кое-что от машины отдал. У меня тогда не жигули, а может запорожец был, а у него уже москвич был. Он мне что-то давал от москвича. У него гараж был где-то, где теща жила. Там вот он был. А сам он жил в полученной квартире, и отдельно там вот. Вот Владимир. Он умер в 92-м, а моя мать, она была (Попова) Тельнина. Девичья фамилия Попова. Тельнина Антонина Михайловна. Она родилась 14.03.1909. В марте – 14 марта. Дата рождения. А дата смерти 15.12.1984. А отец, значит, родился 15.03.1909. Один день разницы по возрасту у них!
Значит мать старше на сутки. А отец умер в 1968-м в Тюмени.
На чем мы остановились?
«Да вроде бы на твоих родителях. Они еще…»
…не разошлись. Или уже на развод… В общем, дело такое что, получилось нехорошо. Я когда уже более-менее такой стал – мобильный ли, подвижный ли как, уже можно сказать… В общем, полтора, два, три года… два—три года в этот момент, наверно, когда мне было, а брат был несколько месяцев или даже год что ли, отношения у родителей совсем испортились, и моя мать предложила отцу: «Иди, мол, и живи, как хочешь. Я ухожу от тебя». Ну а раньше ведь как было, женщина с ребенком или с двумя просто уходила и все. В свою семью или куда-то. Расходятся. Или детей делят между собой или еще как там.
Глава 16. Жизнь у родни
Ну, а получилось так, что она, значит, пошла к своим родителям. В свою семью. К тете Поле. Это старшая сестра. Она была основа семьи у нас и на 19 лет старше моей матери. Она ей в дочери годилась. Ну и вот, когда они стали расходиться и тетя Поля с моей матерью – старшая сестра с младшей сестрой, – они вместе жили и меня с братом к себе приняли туда. Ну, вместе стали жить. А жили они недалеко где-то от отца. Там лог такой был. И через лог там, через низ…
«Там еще мост деревянный был через Туру».
Да, деревянный мост через Туру на правую сторону, а тут такая низина и вниз, и вверху проход такой был. И вот они стали по ту сторону этого перехода-моста жить. И в старой части города у них было жилье, и они туда перешли. И мы с матерью туда перешли. К тете Поле. У нее жили уже. А ее родители – вот я не помню – как это дед (дед в то время еще был жив) уже или совсем запился и ничего не помнил, никак не работал, нигде ничего. Я его не помню, его, деда по женской линии.
Короче говоря, он уже после революции, тут уже такое положение было, что моя мать сама где-то должна была работать. И вот она пошла где-то работать. Или швеей, или… где-то кем-то она работала. Кем она, где трудилась, я даже не знаю. У нее машинка была: она шила, вышивала. Вышивала хорошо. Она где-то подрабатывала – брала себе работу. Что-то делала, что-то вышивала. А как и что, чем она жила, как они жили? Я тогда маленький был, я помню только, что, когда мы стали продавать дом (полдома) – у нас был и полдома, или дом ли, я не знаю – те покупатели, которые покупали у нас, тоже старые были. И я помню, что вот я из своей комнаты выходил и так глядел на их койку и ждал, когда там потечет. А это видно обоссался дед-то или бабка. В общем, они кто-то из них ссал, и текло. И вот этот момент я старался уловить, поймать. А мать моя тоже следила, значит, и она хватала меня и туда, чтобы я не смотрел, не видел все это дело, как они… Но вот этот момент-то я помню, как они, значит, меня гоняли, не давали, чтобы я смотрел.
Глава 17. Прогулка по Тюмени
Ну, а мне тогда было сколько? Года… года три, наверно, или четыре. Брат уже ходить мог (Владимир).
«И вы с ним пошли гулять по Тюмени?»
Тогда я взял его за руку и повел. И пошли по улицам.
А пошли-то вечером. Куда, мы не знали. Я видел так это: идешь, знаешь, дорога такая. Я примерно так это представлял, куда надо идти. Шел вниз, а там, когда вниз опустишься, вверх идешь: там пожарная часть была наверху. Где вот музей сейчас (старый музей). Туда вверх, когда поднимаешься, там наверху казармы были пожарные или что там. И вот они там, и там весело, свет горит. А уже было темно. И вот мы, значит, туда шли кверху, поднимались. А там сверху свет горел, пожарные те что-то играли на гармошке. Ну, они же на дежурстве. Ну, а что они дежурить будут? Вот они так и дежурили. И сидели там пожарные, значит, играли, музыка у них звучала, свет горел, и мы туда поднимались. А с боков это там все уже: народ еще ходил так помаленьку. Шли туда вверх, поднимались. Поднялись вверх к ним и сели, разговорились. Ну кто? Двое мальчишек маленьких шли, никому дела нет до них, люди сами по себе. И тут, значит, за нами прибежала мать. Она, значит, встревожилась: куда-то дети ушли. Уже стемнело, темно, ничего не видно и детей нет. И вот она бежала, значит, спрашивала: вы видели или нет там. Такие-то: один большой, другой маленький совсем, он его за руку ведет и вроде того, что идут куда-то. И, значит, нас догнали. Догнали, значит, и: «Вы куда пошли?» Да то, другое. Ну, тут уже знаешь, такой разговор пошел, что я, конечно, во всем виноват, понятное дело, что ребенка увел, сам ушел, и ребенка увел черт знает куда. Ну, там несколько кварталов надо было пройти, да. Подняться наверх. Я вот сейчас-то уже представлял то место, примерно, где мы жили. А тогда-то я мало понимал. Я помню, что она схватила нас, потащила туда домой. И нас, в общем, к себе домой туда утащила, как следует.
Глава 18. Продажа старого и постройка нового дома
А уже квартиру-то мы продавали. Продавали и собирались в поселок Калинина. Ну, тогда поселка не было, а просто места, где люди могли строиться. Пустырь был, голое место. И выделили отдельные места. И нам выделили место. Как новостройки, что ли: строить себе должны. Это дом, квартира. Раньше ведь строили таким образом: надо строить – вот строй себе дом, городи там, делай, как хочешь, что хочешь, а не так, чтобы там квартиры какие-то выделяли, получали. Ну, может быть, кому-то и выделяли, но в то время было так, что сами строили, сами себе. Ну и мы тоже сами стали строить. Вот, они, значит, себе построили домик – ну дом какой-то, крышу сделали. В общем, что за лето сделали, осенью уже скашивали – там траву скашивали, затем эти всякие – собирали картошку и все прочее оформляли.
И мы на свежем месте, где вот раскопано было – картошка, на картофельном поле дом-то и постоял у нас. Построенный там был. На картофельном поле. И рядом ходили трактора. Я помню, вот шел, значит, (колесники трактора – не гусеничные, а колесники) колесный трактор, за собой тащил плуг. Там два—три лемеха, ну, сколько-то лемехов. Они, значит, землю вырывали и выкапывали картошку, а люди собирали ее. А мы, ну мне четыре года, а Владимиру два года примерно (примерно – так возраст такой был осенью). И я помню, что вот машины эти – плуг шел, выкапывал, а за ним летели вороны да там всякие птицы какие-то большие. И они, значит, плугом выковыривали землю, разрушали гнезда, в которых мыши летом жили. И они бежали, а эти летели, видели, что бегут, ловили их и там пожирали.
А —тракторист-то, значит, мужик большой который: «Иди мальчик, садись». Мне: «Садись со мной, и поехали». Посадил меня, значит, к себе в кабину, а она открытая такая – все это и, значит, руль. «На вот руль. Крути руль – все такое». Я взял его: ух, ты – и так и сяк – не мог никак – крепкий такой. А мужик ехал и запросто, значит, поворачивал. Какой, думаю, мужик сильный! Как это он руль этот крутит, и трактор этот самый поворачивает и все такое! Вот этот я момент запомнил: что он такой сильный и что он так это может.
А родители тут где-то около дома, и мы там какое-то время проехали – круг или два ли там, сколько он там ездил. Они же не то, что бог его знает, куда они кругами как-то ездят, тоже что-то там делают. И когда ехал – все это смотрел по бокам: как это сзади летали эти вороны, как они ловили этих – это интересно же, страшно интересно! Что ты! Тебя вот ребенка такого запусти, и ты бы поехал. В общем, мы какое-то время проехали, я знаю, что затем меня выпустили около дома тут, и я пошел домой. А спать – ночевать-то мы, видно, на место сюда в город приходили, а днем туда переходили. Вот это я помню, как строили. Затем, когда этот дом построили, ну как построили? Так построили, что можно ночевать там. Печку уже затопили, спать можно. Уснешь там, и все такое. Ну, было еще так это. Можно было: там кровати поставили, мы спали. Зимовали.
Как мы там зимовали первый год – я не помню. Я знаю, что мы там как-то зимовали, уже полностью освоились. Был дядя Ваня – это муж тети Поли, поляк по национальности. Вот он что-то такое говорил: что-то сладкое – значит «лехмусье». «Лехмусье». Вот это я помню. «Лехмусье» – сладкое что-то значит такое. Ну, а так он чисто по-русски говорил и все. А в армию его не брали, потому что он был, как бы не русский, иностранный гражданин. И не военнообязанный.