А мать оттуда уволилась, где кем-то она работала и на железную дорогу поступила. В багажную кассу. А первое-то время, когда вот мы жили, была «односторонка» улица. Вот наши дома только – крайние дома, – а мы были на северной стороне улицы. Была одна канава такая, а тут все открыто поле было, и эти самые почтальоны, которые носят почту, они по нашей стороне шли. После на той стороне стали строить дома. Анатолий, еще часть людей стали выстраивать дома. На той стороне улицы. На южной стороне улицы. Если вот так вот смотреть на нее, мы на северной стороне. Но она, освещенная солнцем, она как южная. А здесь, значит, середина была такая. Была. И вот под весну-то за зиму уже там начали строить дома. Начали строить. И уже как бы улица стала принимать свое такое, историческое что ли или какое положенное ей место. Что по обе стороны улицы дома, по ту сторону отдельные строения были уже. И Анатолий уже построил домишко маленький, а у нас уже были дома более-менее достроенные. Такие – первый год. Вот когда весна пошла первый год, начало топить нас, потому что стоки там, все перегорожено так было, захламлено. И стоков таких не было организовано, канав не было по ту сторону, и воде деться некуда, и она начала разливаться. Улицу заливала. Заливала улицу, нас заливала. Я помню, мы как-то проснулись рано утром, руку так на сторону – раз, раз и там вода. Через пол вода к нам поступала. В дом прямо вода заливала нас. И мы, значит, лежали. В воде лежали. Вода выступала и к нам. И мы, значит, так рукой могли в лужу прямо заляпаться вот таким образом.
Затем они там как-то организовали, все это заделали: как-то воду стали отводить, куда-то ручьи там всякие проводить, прокапывать, чтобы вода не заливала нас, и обеспечить нас, чтобы мы там внутри могли жить. И сделали таким образом, чтобы откопали, что все, вода куда-то мимо стала. Стоки сделали не только мы, но и соседи все сделали. Но мы жили не там, где ты помнишь, а мы жили где-то напротив Анатолия. Анатолий напротив нас на другой стороне жил. Мы сперва там жили. А затем, значит, уже там вода всегда заливала, дорогу всю переливала – весной там ни пройти, ни проехать – ничего не было возможно. На лошади только можно было проехать. И то, когда уже вода стечет.
Ну вот, «односторонка» была, а после «двухсторонка». Полностью нормальная улица стала. Нормальная улица – и мы там жили. Декабристов. Декабристов «штрассе». А там поселок Калинина, еще там такие улицы – уже другие были. Все эти организовались улицы. Это еще до войны было дело. Еще войны не было. А потом уже, когда началась-то она, мы уже там основательно жили.
Глава 19. Заселение нового дома
И уже… этих помнили, там уже я в школу пошел. В школу ходили на ту сторону железной дороги. Потому что там, где мы поселились, школы не было. Ни школ, ни зданий, ни садиков не было, ничего там не было. А садики были только по ту сторону железной дороги. И вот у нас первый детский сад – это один был дом высокий, угловой дом, в котором детский сад был. На втором этаже детский сад был. И вот, я ходил туда.
А Владимир был еще маленький, он еще дома сидел с тетей Полей, с дядей Ваней. А дядя Ваня работал, как бы… он тоже на железной дороге работал. Но кем он работал там – или грузчиком, или кем там. В общем, он тоже там работал. Но ни кассиром никаким, а… просто, я даже не знаю кем. Он болел, туберкулез легких у него был. Побаливал. Так себя неважно чувствовал дядя Ваня. Дядя Ваня, затем там была тетя Вера, Вера Ивановна Слепова и ее муж. Они приехали туда. Приехали и к нам в дом поселились. Тетя Вера, значит, она одну комнату занимала. Мы, значит, другую комнату. Как-то разделили квартиру пополам. В общем, жили так, что, тетя Вера жила (у нее родилась дочка), и ее муж. Он в армии был. Служил там. После армии, когда кончилась война, он работал этим… скотом занимался который.
Глава 20. Первая зимовка в новом доме
В общем, когда вот трактор останавливался, меня выпускали. Я, значит, к родителям бежал, а тут которые строили дом строители, потому что строили дом-то не мы лично, а какие-то строители. Они бревна складывали, а мы только тут смотрели, как они, что делали. Мы приезжали, меня привозили, Владимира привозили (по-моему), но они только не столько пользы, просто сколько мешались. Но факт тот, что мы приезжали туда, и я это дело помню, что вот мы там приезжали, что нас возили на тракторе, и что вот этих мышей выкапывал трактор, а они бежали, и вороны там всякие ловили их. И затем, уже когда дом сделали, мы в этом доме в первую же зиму ночевали – зимовали там. Зимовали.
«Односторонка» улица была – «односторонка». А зимой уже там приезжали строители на ту сторону. Это Анатольевы родители и затем там еще кто-то был. А вот снегом замело – мы на краю, когда были в поле (второй стороны еще не было) – вот нас с поля-то снегом и замело. И нашу ограду замело, и дом, вровень с крышей, и все это так не то, что вровень с крышей, а наклонно замело, и ниже дома туда так, что можно было там копать. Прямо прокапывать. Вот где окна – здесь можно было копать. И ниже туда дальше. Ходы можно было делать. Но мы конечно этого еще не делали: у нас и народу не было, да и возможности не было, чтобы такие раскопки делать. Но вообще-то уже было так это занесено, что можно было это выкапывать. А на санках мы с крыши катались. Прямо с крыши, с крыши, и где окна, через это дело проскакивали, и дальше катились. Там твердый снег, твердый такой был. Когда ветром укатывало его, он твердым становился, не проваливался.
И, как мы – дядя Ваня… дядя Ваня и еще там кто, короче говоря, мы воду возили. Где-то выкопали место, что санки выкатить можно было. Грузили бочку и туда – к железной дороге ехали. Там водокачка была. Водокачка. Водопровод такой. И вот там мы набирали. А мне и не под силу было ведро поднять. И взрослые только ведром накачивали в бочку воды и везли все. И, значит, дядя Ваня и остальные взрослые везли. И к нам везли. А там, значит, несколько кварталов надо было, квартала три. От водокачки до нашего дома. Довезти и поворачивать направо на Декабристов. И здесь вот мы и жили. А у нас там примерно пятый дом был. Примерно, так это.
А напротив нас Анатолий: они уже там домишко себе какой-то поставили маленький – видно и уже там могли жить. И вот весной, когда весна наступила, первая весна, когда мы там жили…
Глава 21. Анатолий и Ериферий
Ну, мы еще сразу же познакомились зимой с Анатолием и узнали, что у него сестра есть. А мать его, не то отец умер (его родной отец), не то как-то люди разошлись, в общем, я помню, что я у Анатолия уже узнал в первый же год, что у него был отчим. Отец его был не родным отцом, а был отчимом. Я сперва этого не понимал, а потом уже понял, что это у него не родной отец, а отчим. А как так получилось, что родной отец то ли он помер, то ли его нет, в общем, нет. Короче говоря, отец был у него отчимом.
Я был старше Анатолия почти на год. Он был старше Владимира, но младше меня. А на сколько младше меня – там на несколько месяцев может быть. Ну, короче говоря, возраст у нас был примерно одинаковый. Примерно одинаковый.
У Анатолия был брат. Емеля. Ериферий. Ериферий – Емеля. Они жили где-то около Тюмени. Туда вот, на юг, на юг от Тюмени. Где-то там они жили. И он был старше нас всех. И он был такой здоровый, крепкий. И вот если мы начинали бороться, он один нас всех побарывал. Он может и не брат ему был, но какой-то родственник. Емеля его звали. Ериферий. Так вот он назывался. Емеля, просто Емеля, и все. Ну, он такой здоровый был, крепкий, сильный. А под конец, когда уже мы со взрослыми знакомились, и были у них (на аэросанях приезжали к ним), он оказался такой мужичок, хилый. И меньше нас. И запивался тоже. Пил и все такое. И был слабее нас. И мы-то крепче его были, а он слабее нас. Анатолий привозил к нему одежду, потому что у него было много детей, у Ериферия того. И у них была одна пара валенок. И они гулять выходили по очереди. Кому нужно было валенки, они могли выйти. У них полдома обогревалась, а полдома была холодная. И вот они, значит, когда собирались, одевались и на одного кого-то все одежды надевали, и он мог выходить на улицу гулять. А потом, когда уже другому надо, он отдавал одежду, а сам сидел дома, а другой выходил. Сколько их там было я не помню, но там их много было. И вот так вот и жили. Но это все была родня Анатолия. А мы уже тогда были взрослыми, ну, относительно взрослыми и, конечно уже вот сани строили из его материала, потому что он с аэропорта мог доставать.
Глава 22. Соседи Анатолия
Ну вот, когда мы начали уже жить, уже вторая сторона улицы застроилась. Та, южная сторона застроилась. Ну, почти. И Анатолий там жил, и там другие люди были. Я уже сейчас вот плохо помню их. Знаю, что рядом с Анатолием домишко маленький. Они начали строиться, не могли построиться, а только осталась та женщина, и у нее было двое детей. Один старший, который катал колесо. Ну, это вот каталка: раньше люди, дети так вот катят колесо на канавке. Это от паровоза было кольцо такое упругое и у него, значит, стык был такой. И вот, когда он катит его, он проскакивает этот стык. И вот там люди наловчились: они катили, колесо крутилось, и он катил его, и оно проскакивало. И вот это дело: он, значит, катал, а у него отца-то не было, никого не было, и жить к его матери приходил там какой-то знакомый или сожитель— так можно назвать. Они там ночевали. Затем он утром выходил, и мы видели, как он там ссал около дома, обратно заходил. Затем видели, как вот этот вот мальчишка-то с колесом бегал, а затем… затем они заболели – у них трахома – такая болезнь есть. Это болезнь глаз. Глаза слезятся и что-то болит. И нам с ними мать не разрешала знаться, чтобы мы с ними не играли, не общались, не говорили. С соседями, которые заболели трахомой. Анатолия дом был правее, а этот левее. Когда смотришь из окна, их дом вот этот. Анатолия правее был дом, а этот левее. И вот они, дети у нее – девчонка – я ее не знал. Я знал, что какая-то девчонка маленькая была. Ее в больницу видно взяли. А этот, мальчишка-то – я тоже не знал – как его фамилия, как его зовут – он еще бегал. Он по улице бежал, колесо катил это и, это кричал: «УУУУУУУУУУУУУУУ». Так, как гудел все равно, как паровоз. Имитировал паровоз сам. Вот это я помню. А еще левее – это уже…
Глава 23. Слеповы. Родные и приемные
Вот значит, когда улица организовалась полностью, и у нас дом заселялся, к нам, значит, приехала тетя Вера. Это приемная дочь тети Поли (материной сестры). И мы, конечно, их приняли. Они остановились у нас.
«Они родственники тети Поли были или знакомые?»
По отцу, вернее, по мужу. Муж ее (этой тети Поли) Касаговский. Поляк он. По национальности поляк. Тетя Поля вышла за него замуж, и у нее были дети – Тамара и Вера. Две дочери. Тамара померла от туберкулеза, а Вера совершенно здоровая была. Выжила. И ее отец был мужем тети Поли. Он работал на железной дороге. В багажной кассе. Кем он там работал: или носильщиком, или… не знаю. Короче говоря, кем-то там он работал. Что-то делал. Он жил тоже вместе с нами, а после, после войны… или во время ли войны – как-то это в голове не сохранилось в памяти. Короче говоря, он помер, а его дочь Вера осталась жива. А где она жила, вот этот момент я тоже не помню.
Я знаю, что она, вот когда я себя уже ощущал, приехала с мужем. Петр Константинович Слепов. Слепов. До войны я его не знал. Он, значит, был врач. А Вера Ивановна была его жена. Где они там познакомились, как они познакомились, я не знаю. Петр Константинович уже приехал к нам. Во время пребывания в армии он работал ветеринаром (ветеринар – это врач по животным). Ветеринаром. Он работал ветеринаром. Работал где-то на севере. В северных республиках, севернее Санкт-Петербурга. И где он там познакомился, я не знаю. Но Слепова Вера Ивановна, которая была приемной дочерью тети Поли, моей тетки, по-родственному, она, значит, приехала с мужем – Слепова. И у них уже тогда был Вадик. Он по возрасту был примерно на полгода младше меня. На полгода или что-то около этого, но он был младше, я был старше. Затем у них появилась дочка. Когда она появилась… или как они приехали, она появилась, или уже до приезда она появилась, они уже с готовой дочкой приехали? Короче говоря, она была маленькая. Я помню момент, что вот я лежал в кровати – большая такая кровать двух спальная, для взрослых. Я лежал в кровати, мне лет так пять – семь где-то, пять—шесть. Я уже кое-что понимал, я уже различал взрослых, но различал там уже по родственной связи, что Слеповы – это родственники наши, и что вот они к нам приехали временно, осваиваются здесь, а затем они где-то себе жилье заведут и где-то там будут жить, а покамест они у нас. Вот так вот.
Вот эта Слепова к нам как бы переехала с этим, и они одну комнату заняли, а мы в другой комнате жили. Четырехкомнатный дом, крестообразный такой, и вот две большие комнаты, которые жилые мы заняли и две как бы кухни. И я вот помню, что я лежал в кухне в их половине, и мне уже было лет так пять, наверно, а может даже и шестой был. Я уже понимал, что вот они приезжают, что они временно сюда приезжают, что они после где-то себе дом заведут. И у них была, значит, бабушка – мать Петра Константиновича. Ей тогда было 94 года. Это я знал, что ей 94, что она уже старая. Из Саратовской губернии откуда-то они – родственники. Что сам Петр Константинович Слепов, где он познакомился с этой – я не знаю – с Верой Ивановной Слеповой. Знаю, что они приехали к нам, и вот эта бабушка, бабушка Слепова – мать Петра Слепова, а Вадик – это его сын. Этой старухе было 94 года. Она была такая живая, низенькая, маленькая, но такая подвижная, живая, нормальная женщина. Мне тогда было лет шесть. Седьмой был примерно. И вот она, значит, когда у них (Слеповых) дочка родилась, Вадик уже был, а Борис, Борис, по-моему, уже был (младший брат Вадика). А сама бабушка вот эта – Слепова – приехали они из Саратовской области. У них свой говор такой был. По говору тогда можно было установить: из какого района, откуда он приехал жить – и она все время говорила слово «чай»: «чай ты знаешь», «чай надо что-то там», «чай еще что-то там». Ну, короче говоря, такой слово-паразит «чай». «Чай знамо» – значит «все это известно». И вот она, значит, когда у них маленькая дочка появилась, я, значит, в их кухне (наша койка была, наша еще временно) я там лежал, помню, ко мне ее положили туда. Голенькую такую, маленькую. Я уже понимал, что это девочка, а я мальчик. И вот ее сюда положили. Временно, на несколько часов там или на час—на какое-то время. Ну, что-то они там делали.
И вот эта старуха-то – она все этот «чай» говорила и прибаутки разные. До сих пор я помню прибаутку: «У милашки деньги есть, я не знаю – как подлезть. Я подлезу, украду, никому я не скажу. А милашка будет плакать, а я буду с ней калякать». Калякать – значит разговаривать. Вот это я помню. Ей было 94 года, а она такая была шустрая, маленькая. И еще помню, что, то ли эта бабка, то ли какая-то другая бабка: она, значит, так это бежала, и после задней левой ногой так подрыгивала. В общем, такие полу-шутки. Вот такое живое вот общение. Вот это я помню. То ли это она, то ли это другая какая-то, но этот момент я помню вот, что она бежала, и так вот ногой подрыгивала. И они жили у нас первое время там, недолго жили. Какое-то время пожили, а затем они где-то сняли себе квартиру, комнату и уже мы там кого-то другого пустили, того, кто нам платил, помогал, потому что тогда же трудности были. И мы не могли себе позволить, чтобы у нас пропадала жилплощадь или еще там как-то. Ну, а он – вот этот Петр Константинович-то, врач – ветеринар, он где-то обустраивался не в городе, а…
Он, значит, где-то по тобольскому тракту – в ту сторону – там обслуживал деревни какие-то. А я уже – это уже более старший возраст – работал на заводе, и у меня был велосипед, и он просил, чтобы я ему дал велосипед, чтобы он мог туда своим ходом ездить, самостоятельно. Ну, вот этот момент я помню, но это уже…
«Куда ездить?»
На обслуживание тех хозяйств, где он работал, обслуживал… Ну, а в то время, я знаю, что, когда они у нас жили первое время, у нас, значит, была собака – Джек. Черный, лохматый такой пес. Джек, его звали. И он его не любил – Слепова вот этого. Они как-то… У нас было подозрение, что он его отравил. Этого пса. Потому, что пес у нас стал чихать, чихать, чихать, чихать… И так чихал, чихал, пока не помер. Он и мать, и у нас такое было подозрение, что он его отравил, а доказать никто ничего не мог. Как вот он его отравил? Что-то дал ему, и вот он таким образом помер – сам. Самостоятельно – чихал, чихал, чихал и помер. Вот такое дело. Ну, а Джек у нас жил он под крыльцом. Тут будка была у нас сделана. Он забегал в будку и там, в будке (она с краю тут), на цепи – он цепной был у нас. Джек.