Annotation
Голозад Мария Константиновна
Голозад Мария Константиновна
Вчерасегоднязавтра
ВЧЕРАСЕГОДНЯЗАВТРА
Повесть
- Вера! Кушаем молча! - строго прикрикнула Тамара Семёновна и потянулась за солью.
- О! Это же этот... Как его... Ну, с собакой бегал, мент! - воскликнул Николай Ильич.
_ Папка! Ты что?! - возмутился Андрей - это ихний сериал какой-то, америкосовский, а то наш был! - выхватил у отца пульт и принялся переключать каналы.
- Ерундистика одна... - прокомментировал Николай Ильич.
- И ничего не ерундистика - возразила Тамара Семёновна мужу - Андрюх, оставь, это хорошее кино, про девчонку. Там ещё автобус террористы захватили.
- Верка! Жри быстрей! - прикрикнул Андрей на дочь, заметив, что та, выискивая в тарелке кусочки мяса, одновременно пытается изогнуться так, чтобы заглянуть в телевизор за спиной.
- Андрюша! - немедленно отреагировала Тамара Семёновна - Фу как некрасиво! Что это: "жри"?
-Да папа! Надо говорить "кушай"! - радостно вставила Вера.
- Рот закрой! - возмутился Николай Ильич.
- Когда я ем я глух и нем! - добавила Тамара Семёновна.
- Мама - полушёпотом обратилась к Наде Вера - можно я больше не буду?
- Конечно можно - сказала Надя cо вздохом, и встала, чтобы убрать тарелку. Тамара Семёновна округлила глаза - Этто что ещё за новости? Вера, ну-ка быстренько доедаем! Надя, оставь тарелку в покое!
- Тамара Семёновна - возразила Надя - Она и так много съела, живот будет болеть.
- Как это много? Ничего не много! В саду в два раза порция больше и она всё прекрасно съедает; это с мамой всё можно, вот и фокусничает. Живот болеть будет... Как же! Нечего на поводу у неё идти! Вера! Ну-ка села и скушала всё!
- Иди в комнату - сказала Надя и вышла с тарелкой на кухню. Вера выбежала за ней. Тамара Семёновна от возмущения замолчала.
Надя и Андрей поженились шесть лет назад. Познакомились они за год до свадьбы, среди шума и веселья бесплатного концерта, по случаю официальной праздничной даты из тех, в которые сотрудники милиции обряжены в белые рубашки и не обращают внимания на нетрезвых граждан, повсюду реют флаги, а вечером небо расцвечивается победным салютом. Для Андрея - слесаря-фрезеровщика четвёртого разряда, как и для всех нормальных людей, этот день был выходным, и, как все нормальные люди, утром в честь праздника он выпил водки с соседом по лестничной клетке, а вечером, с пивом и друзьями отправился получать свою порцию зрелищ. В патриотической толкотне Витёк, Топтун и Серый куда-то растерялись, и Андрей остался один с недопитой бутылкой среди толпы, в том умиротворённо-философском состоянии, какое случается, когда человек выпил ровно столько, сколько нужно, полностью удовлетворён собой и всем вокруг, и ещё не нуждается в физическом самоутверждении. Андрей ждал салют, покачивался под музыку, попивал пиво и любил весь мир, как вдруг ему на глаза попалась русая девушка в длинном, синем в цветах платье; она смешно подпрыгивала, пытаясь разглядеть сцену, и постоянно поправляла очки. В другом настроении Андрея бы только позабавил этот "тюлень" - девушка была полновата и на удивление неуклюжа, - а в компании Витька, Топтуна и Серого он бы даже отпустил пару удачных шуток; смущённый "тюлень" обязательно попытался бы сбежать, но в такой толпе девушка была бы вынуждена находиться рядом, краснела бы, злилась и может быть, даже заплакала бы или огрызнулась. Бы. Потому что сейчас нелепо-ромашковое платье, съезжающие очки и беспомощные подпрыгивания пробудили Настоящего Мужчину, Истинного Патриота, Защитника, Каменную Стену: "Девушка, я вам помогу", - небрежное усилие и тюлень вознесён над толпой, - Надя сидит на мужских плечах. На этой высоте она пребывала до самого конца салюта, хлопала в ладоши, кричала: "Россия! Ура!", захлёбываясь в общем вопле, а потом они гуляли вдвоём по ночной Москве, обнимаясь, грелись на лавочках, смеялись, вели нескончаемый разговор, перескакивая с одного на другое, пытались петь и снова смеялись.
Они стали видеться каждый день. Андрей рассказывал анекдоты, пересыпая их грубыми шутками заводчанина, Надя читала наизусть Лермонтова и Блока. Вдвоём ездили с палаткой в лес, жарили сосиски, плавали наперегонки, брызгались и хватали друг друга за пятки. Андрей кричал под гитару матерные песни - Надя, краснея, прятала голову в колени и задыхалась от смеха; научилась брить ноги, краситься, пить водку, и не ночевать дома. Оба словно проснулись, увидели нечто иное, до сих пор не изведанное, а потому влекущее и завораживающее. Надя жадно глотала эту новую жизнь, такую нежданную, простую, пропахшую потом и свободой любовь; университетские будни оказались вдруг затхлой кельей и прах их был развеян без почтения и прощальных слов; тихий родительский дом, пианино, паркет, мамин седой пучок, стопка тетрадей для проверки на столе, папины ноты, лысина и клетчатые тапочки - всё наводило тоску, угнетало как закрытая дверь в пустой комнате, и Надя бежала прочь, отплёвываясь от скопившейся пыли.
Андрей неосознанно склонялся перед женственностью и мягкостью, трепетал от полуулыбок и румянца, и колдовской трелью в тонком с придыханием голосе чудилась ему непонятная поэзия. Он чувствовал себя грубым конюхом, до которого снизошла принцесса; ощущение собственного тела, физической силы, мужественности переполняло его. Иногда он дарил Наде цветы, и благодарный поцелуй отзывался в нём ликующим звоном.
Новый год встречали у Андрея. Тамара Семёновна, красивая, увитая праздничной мишурой всё подкладывала Наде салаты и подливала шампанское, рассказывала, как в юности её укусила собака, как несколько ночей шила себе свадебное платье, как с четырёх утра стояла в очереди за дефицитной коляской для маленького Андрюши, какой он был худенький и капризный, как не хотел ходить в садик, и с каким трудом она добилась решения о его переводе к себе в группу; Николай Ильич уточнял и дополнял: "платье мать шила, а ты только намеряла и рукава пристрочила и то, потом матери переделывать пришлось - помнишь, Баба Маня ещё, Царство ей небесное, ругалась на свадьбе: вот, мол, жена - неумёха, даже рукава пришить не может; в очереди ты с четырёх не могла стоять, ты с шести стояла - это я помню точно, потому что мне к шести на работу - я тогда ещё на заводе работал, мы вышли тогда вместе, в пять - ещё Вовку встретили, он тебя подвёз, он как раз только жигуль купил, тёщу встречать ехал на Казанский; Андрюша вовсе был не худенький, вполне себе нормальный ребёнок, это штаны были велики, нам их Артюхины с Мишки отдали, помнишь, я тогда с ночной ещё за ними заезжал - во круголя-то пришлось давать, а Мишка-то старше Андрюхи года на два, а ты всё напутала - решила, что штаны на трёхлетку, а они на пятилетку почти были - шортиками; капризный - так это бабки постарались, разбаловали пацана, хуже девки стал...", Тамара Семёновна не соглашалась, возражала, разгорался спор, тогда Андрей, шептал со смешком: "Ну, понеслась!...", и за руку вытягивал Надю на лестничную клетку курить. Квартира постепенно заполнилась людьми - заходили с поздравлениями соседи; Николай Ильич включил старый патефон порылся в стопке дисков, вставил в музыкальный центр "Дискотеку восьмидесятых" и начались танцы. Андрей с Надей сбежали на улицу. Во дворе оказалось даже веселее - Витёк принёс ящик рома и хвастался, как удобно воровать если ты продавец алкоголя в супермаркете, Топтуну кто-то подложил в карман петарду - он забавно вопил, валяясь в сугробе и в ужасе срывал куртку. Катались с горки, играли в снежки, несколько раз включалась автомобильная сигнализация - выбегали полупьяные хозяева в тапочках и присоединялись к веселью; Ленка из третьего дома решила станцевать стриптиз на лавочке, но запуталась в джинсах, сломала каблук и упала в заваленную снегом песочницу. Серый попытался помочь Ленке подняться, но тоже запутался в её джинсах и ударился спиной об урну. Когда кончился ром, откуда-то явились водка, шампанское и бенгальские огни... Надя проснулась следующим вечером у Андрея в комнате, почему-то на полу и в пальто, сам же Андрей спал в прихожей, в обнимку с Надиной сумкой.
- Давай-ка, Надюх, быстренько стол сварганим? Посидим? - улыбаясь, заглянула в комнату Тамара Семёновна, и заговорщицки подмигнула - подарки разберём!
"Точно! Подарки! Новый год же!" - промелькнуло в голове у Нади и захлестнуло чувство полузабытого детского возбуждения, нетерпеливо-радостного ожидания, когда всю ночь не спишь - лежишь, затаив дыхание и прислушиваясь, и внутри всё прыгает и стучит, - и сразу чешется и пятка и спина и нос, а Деда Мороза всё нет, и не слышно ни его шагов, ни бубенчиков; только наверху кто-то двигает стулья, только шепчутся родители за стенкой, только шумит на кухне холодильник, только сквозь щёлку в занавесках пробивается свет фонаря и поблёскивают игрушки на ёлке... И под утро глаза уже нет сил разомкнуть, а когда стряхиваешь наконец внезапный сон, - и занавески раздвинуты, и трамваи звенят, и фонарь не горит, а под ёлкой яркие коробки и пакеты... "Новый год" - снова подумала Надя и вспомнила нарядную мамину юбку, жемчуг на морщинистой шее, папину свежую рубашку, вспомнила, что пообещала вернуться утром... "А уже вечер..." - вздохнула она про себя, вскочила на ноги, бросила Тамаре Семёновне: "Извините, мне надо...", пробежала мимо неё в прихожую, споткнулась об Андрея, вытянула у него из-под головы свою сумку, заметалась в поисках сапог.
- Надя! - встрепенулся с пола Андрей - Ты чё это?
- Где второй сапог?
- Не знаю! Ты куда?
- Домой...
- Подожди, зачем домой?
- Мне нужно... Там мама, папа... Тамара Семёновна, Николай Ильич - до свиданья, с Новым годом, Андрюш, извини, пока - она отыскала оба сапога, и спешно чмокнув Андрея в щёку, выскочила за дверь.
- Надя! Стой! Подожди! - Андрей выбежал за ней в подъезд, ухватил за руку - Побудь ещё!
- Ты понимаешь, я обещала ещё утром прийти! Они там меня ждали с ёлкой, с пирогом...
- У меня там тоже ёлка с мамой! Ну, давай, ты позвонишь им и потом пойдёшь, тебе ехать - хуй да кеды!!! Пошли, пошли! - и Андрей увлёк её обратно в квартиру.
- О! Никак сбежавшая невеста вернулась! - встретил их Николай Ильич. Он тоже только проснулся, но уже сидел за столом, успел выпить две стопки, и настроение у него было прекрасное.
- А мы вас и не ждали, ваши подарки собирались стырить - пошутила Тамара Семёновна.
- Ага, тебе только волю дай, ты всё сопрёшь! - притворно возмутился Андрей.
- Да ладно! Когда это я у тебя что пёрла??
-Интереесное кино! А вот трусики мои любимые с дырочкой на попе, где?
- Ну ни фига себе дырочка! Там такая дырень была - слон пролетит со свистом!
- Я, может, специально себе дырочку пропукал, чтобы проветривалось, а ты взяла и выбросила!
- А нечего пукать было! Пукают в туалете! - засмеялась Тамара Семёновна - Садитесь, ребят, за стол!
Елена Михайловна в кресле, спина прямая, на плечах платок, руки теребят юбку. Рядом стол: блюдца, вазочки, сахарница. Тикают часы. Надя звонила два часа назад. Елена Михайловна ждёт. Лев Константинович ходит по коридору, тапочки нервно хлопают об паркет.
- Лёвушка, давай чаю попьём?
- Спасибо, родная, не хочу.
Елена Михайловна встаёт у окна, смотрит в расцвеченную огнями ночь. Голос пытается не дрожать:
- Может быть, выйдем на улицу?
- Да, наверное... Погуляем. Около дома... - Лев Константинович подходит к жене, обнимает её за плечи. В последнее время, вечерами, они часто стоят вот так, смотрят в окно, ждут. Оба вздрагивают одновременно - звонок в дверь. Растрёпанная, заснеженная, с блестящими глазами, Надя врывается в квартиру, бросается на шею матери, целует отца, вручает им по свёртку:
- Мамочка, папочка, с Новым годом! Простите, задержалась - мы у Андрея подарки разбирали... Тамара Семёновна - это его мама - она мне помаду подарила, интересно такой цвет мне пойдёт? - и тычет в глаза что-то малиново-яркое, пахучее, в серебристой палочке - Андрей говорит, пойдёт!! Он говорит - мне всё идёт!
Елена Михайловна вздыхает:
- Пойдёт, наверно, Наденька... Только мне кажется, немного ярко.
- Ой, мам, вечно ты со своим "слишком ярко", "слишком броско"!.. Пап, а тебе как?
- Если волосы выкрасить в голубой, то пойдёт. - Лев Константинович улыбается, но подбородок дрожит. Он уходит в комнату и слышно как кряхтит, прогибаясь, старое кресло. Это было очень старое кресло, - с детства Надя помнила его скрип - случалось ли ей вернуться из школы в слезах (в седьмом классе Саша Макаров прочитал всю её тетрадку, в которой было записано какие у Саши красивые глаза и как он ей снится в образе Дубровского, а потом весь класс играл этой тетрадкой в "сифака"), заболеет ли кто (Надя всё детство болела то ангиной, то гриппом, а как-то даже заразила ветрянкой маму), - все неприятные и печальные события оплакивало своим продавленным телом это некрасивое, теперь совсем уже бесформенное бордовое кресло. Кресло стонало, папа курил, а потом вставал и весёлыми шутками приводил в чувство всю семью. Один только раз, когда умер папин отец - Дедушка Котя, папа не стал шутить; он пересел за пианино и много раз подряд играл "Катюшу". Музыка отражалась в люстре, в пепельнице на столе, в оконном стекле... Соседи стучали в стену, а Наде хотелось плакать и пожалеть папу. У неё не было никогда близких друзей и подруг - конечно, она общалась с одноклассниками и они приходили иногда в гости, но друзьями их было назвать сложно. Она не бегала с мальчиками по дворам и не лазила с ними по деревьям и гаражам, не прыгала с девочками "в резиночку", не рисовала принцесс и не приносила в школу кукол. Надя любила их наряжать, устраивать игрушечные чаепития и разыгрывать с ними на свой лад сюжеты из книг, но приносить кукол в школу не хотелось - это было бы, как что-то глубоко личное вывернуть перед всеми, - например, принести показать одноклассникам мамину ночную грязную рубашку. Надя была особенно связана с родителями, их чувства и настроение всегда отдавались в ней, но теперь эта связь ушла куда-то, спряталась -появился Андрей, началась другая жизнь и Надя отдалилась, не услышала скрип, не ощутила тревогу в глазах и голосе - пьяный замечает лишь то, что созвучно его состоянию.
Зима пролетела быстро, стаял снег, появилась зелень на деревьях, и в апреле, на Красную Горку - Тамара Семёновна настояла: "Семейная жизнь будет долгая и счастливая! Не разведётесь!" - сыграли свадьбу. Организацией занимались родители Андрея; сняли ресторан, договорились со своими приятелями - дядей Мишей и дядей Колей, чтобы были две машины; как положено - невеста в одной, жених в другой, а обратно вместе - ну а на лимузин тратиться нечего, не буржуи ведь, и так на ресторан разорились... Ауди и волгу обрядили в праздничный наряд из ленточек и воздушных шаров, на капот ауди посадили куклу в подвенечном платье - "еще с нашей свадьбы жива!" - гордо заявил накануне Николай Ильич. Надя ощущала себя гибридом индианки и матрёшки: снизу жёсткий капроновый наряд без лямок, сверху причёска-пирамида, завешенная фатой, и очень глупо выглядел Андрей с гелем на волосах и в костюме. Елена Михайловна неделю ходила с Надей по свадебным салонам в поисках платья, но всё, что выбирала мать, дочери казалось чересчур простым, совсем не праздничным, хоть и дорогим и, в конце концов, платье выбрала будущая свекровь. - "Очень элегантно, - смотри Надюх, и жемчуг почти как натуральный! Сколько вы времени в салонах убили, - сразу надо было в наш магазин идти! Ох, а как бы тебе моё платье пошло! Шикарно бы смотрелось... Вот бабка - сто рублей убытку - ну надо же было так прожечь! Ведь сколько раз говорила - без толку..." После регистрации усыпали рисом, лепестками и монетками ступени, выпили шампанского, прокричали: "горько" и поехали в ресторан. Роль тамады исполняла крёстная Андрея, Тётя Люба, кладезь тостов, прибауток и напутствий:
Вот совет тебе жена - борщ вари, носки стирай