- Прикольная пепельница... - сказала Надя.
- Ага, это мне Ярик подарил, - Дима кивнул на своего друга - видишь, беленькие, типа, памятник былому, - и снова засмеялся. Ярик ухмыльнулся, подошёл к компьютеру, включил музыку - что-то громкое, резкое, с неразборчивым рёвом вместо слов.
- Надсон, плюхайся, будь как дома! - Дима набросил на кровать покрывало, разгладил его. У Нади зазвонил телефон, - уже который раз, - она нажала кнопку с изображением красной трубки, потом, помедлила немного и выключила совсем.
- Кто это такой настойчивый? Парень твой? Поссорились, что ли? - спросил Дима.
- Да так... - Надя неопределённо махнула рукой и села, достала сигарету.
- Понятно. Ярик, тащи пиво - знаешь где, будем девушке настроение поднимать! А, и чипсы возьми! Там пакет в прихожей...
Пива оказался целый ящик, они пили втроём, а когда Надя с Димой стали целоваться Ярик взял две закрытые бутылки и ушёл в другую комнату.
- У тебя губы мягкие - сказал Дима, гладя её по спине.
- Это плохо?
- Не... Наоборот... - он уложил её на кровать, раздел, Надя закрыла глаза, изогнулась вперёд.
- Сейчас... - звякнул ремень, она стянула с него джинсы и прижалась, обхватила ногами. Его рот пах пивом, язык был быстрый, горячий и какой-то острый, между ног у Нади горело, низ живота тянуло, она вся дрожала, вцеплялась в плечи, в спину, извивалась, стремясь заткнуть эту раскалённую дыру между ног. Она перевернула его, и села сверху с полустоном - полурыком, почти звериным, и со звериным же остервенением задвигалась: вверх-вниз, вверх-вниз. В ритме грохота и воя непонятной музыки.
Надя проснулась от того, что затекла рука - на ней спал Дима, он улыбался во сне и сопел, одеяло скрутилось в ногах. Надя осторожно вытянула руку из-под тёплого чужого тела, оделась и вышла в прихожую. Она подумала, что неплохо бы умыться, но в ванной кто-то был, - слышался плеск, - наверное, Ярик, больше некому... Ну это даже лучше. Надя быстро влезла в сапоги, надела пальто и вышла из квартиры, - хорошо, быть таким, - молодым и беспечным, не запирать двери, не бояться: она подумала и даже улыбнулась, - надо же, мысли как у старухи, а ведь вся жизнь впереди...
Надя спустилась в метро, в вагоне с ней ехал только один человек - на дальнем сиденье спал бомж, свесив ноги и подперев голову рукой в шерстяной рукавице, пахло мочой и гниющим мясом. Андрей встретил у подъезда, совершенно трезвый и бледный:
- Надя! Я думал, ты не вернёшься... - он обнял её, - чем от тебя пахнет? Какими-то духами...
- Это папин одеколон, наверное - холодно сказала Надя и отстранила его, - ему ученик подарил.
- Ты у родителей, что ли была?
- Ну а где я ещё могла быть?
-Ну бля... Хуй знает. Я звонил - никто не подошёл...
-Это я попросила не подходить, у них же определитель. У меня ни малейшего желания не было с тобой разговаривать. - Надя знала, что они уехали в гости, в Тарусу, и вернутся только завтра, поэтому была спокойна.
- Но ты пришла... - Андрей улыбнулся, - я волновался, зачем телефон выключила?
- Ах, ты волновался!.. Я же сказала, что не хотела с тобой разговаривать! Пойдём домой, холодно.
С тех пор, Надя носила с собой презервативы и регулярно посещала гинеколога, случайный секс вошёл в привычку, превратился в какую-то патологию; пока Андрей был на работе, а Вера в детском саду, она ехала в центр, заходила в какое-нибудь кафе и ждала. Иногда за весь день не было никого, и она возвращалась злая, кричала на Веру, запиралась в комнате и мастурбировала под одеялом. Но чаще, ей везло, и она забывалась в машинах с тонированными стёклами, общественных туалетах, подъездах; она упивалась спермой и мужским потом, а по ночам прижималась к Андрею и позволяла себя ласкать, наслаждаясь тем, как он вздрагивает счастливо от каждого её стона. Когда у Андрея был выходной, Надя лежала с усталым лицом в постели, а он мыл посуду, готовил еду и ходил в магазин. Где в глубине души, Надя ждала, что вот он не выдержит, напьётся или не захочет мыть посуду и тогда она снова сбежит на целую ночь, но он, как назло, совсем не пил и не злился, всё делал, будто с удовольствием и даже компьютерные игры уже так не увлекали его. Так прошла зима и почти вся весна, а потом Надя познакомилась с Денисом.
Это произошло ещё в мае. Надя жила с Верой на даче вдвоём, посёлок был полон только наполовину, по утрам прохладно, - почти холодно; из двух старушек-поганок осталась одна, она казалась ещё суше, ниже и тоньше, всё так же ходила на озеро в полосатом халате и плавала, но на шпагат не садилась, и совсем не слышно было её голоса. Надя много гуляла, водила Веру в лес, и расстелив на полянке плед, читала ей сказки и стихи; Вера требовала объяснения каждому непонятному слову; кто такой поп, и почему он поп, - потому что попа толстая? Что такое толокно и как может быть лоб из муки; слово "оброк" они обсуждали почти час, а когда, наконец, справились с ним и добрались до конца сказки, Вера рассердилась: Балда он и есть Балда и сказка глупая... Надя решила повременить с Пушкиным и перешла на Андерсена, но его сказки оказались слишком грустные, - Вера долго не могла забыть насмерть влюблённых, замёрзших, ненужных, девочек со спичками, оловянных солдатиков, соловьёв... Она стала плакать во сне и просыпаться среди ночи. Всё исправил Карлсон, - стоило ему спалить однажды паровую машину, как ночные слёзы утихли.
Через день, приезжала автолавка - её громкий гудок разносился по всему посёлку, - к машине выстраивалась длинная очередь в основном, за хлебом, мороженым, пивом и водкой; пельмени и макароны покупали немногие, за этим обычно ездили в город. Надя обязательно покупала мороженое, пломбир в больших пачках, они ели его с Верой после обеда, посыпая тёртым шоколадом. Как-то, когда почти подошла их очередь, подъехал мотоблок с прицепом, за ним бежала большая дворняга, а в прицепе сидели дети - мальчик и девочка, примерно шести-восьми лет. Медленно водитель слез на землю и вытащил за собой чёрную дубину-трость, опершись на неё, встал в очередь.
- Бать, возьми рожок!.. Стаканчик!... - кричали дети.
- Мелкие! Тихо! - огрызнулся отец - Бакс, сидеть! Сидеть, Бакс! - и ткнул Надю в спину - давай, мать быстрей, трубы горят, - и хохотнул. Вера тем временем заинтересовалась трактором с тележкой, она стояла перед ним, задрав голову, и переговаривалась с детьми в прицепе. Мальчик перегнулся через борт и помог ей залезть.
- О, мелкий, ты себе уже тёлку нашёл!.. Нате, жрите своё мороженое, - отец сунул детям пакет и стал взбираться за руль, ещё медленней, чем спускался: в одной руке у него была трость, во второй бутылка водки, он попытался сунуть её в штаны, сначала в карман, потом просто за пояс, но штаны, не могли выдержать такой тяжести, - карман был неглубокий, бутылка из него торчала больше, чем наполовину, и выскальзывала, а сами штаны падали.
- Слышь, мать, подержи - обратился он к Наде, - всё равно с нами поедешь, видишь, свадьба намечается...
Дети - Вика и Лёша,- стали приходить к Наде каждый день, они смеялись над Верой, которая ухаживала за игрушечными питомцами: кормила их пирогами из песка, укладывала спать, соорудив постель из полотенец, а потом, с серьёзным лицом, ходила на цыпочках и говорила шёпотом. Тем не менее, дети выпрашивали у неё игрушки, раскрыв рот, слушали, как Надя читает, и удивлённо ждали, пока она ответит на Верины вопросы. Денис приходил уже вечером, Леша с Викой сразу сбегали домой, а он проходил на кухню и готовил чифир, пока Надя укладывала Веру, потом тянул чёрную жижу, присасывая сахаром и рассказывал, как варить "винт" и "черняшку", что такое "лирика" и "тропика", сколько стоит и где купить. Хвастался, что уже месяц употребляет только алкоголь, приехал на дачу "перекумариться", что отец его рад, - сам привозит продукты и денег на водку. Денис был женат - третья жена "отдыхает" где-то на зоне; дети, оба, от первой, у которой теперь ВИЧ, гепатит и притон; была ещё вторая, - да она просто дура... Сам он сапожник - шил концертную обувь даже Маше Распутиной: сидел за разбой, там и научился, - факты он пересыпал шутками и сам смеялся, многие шутки повторял, забывая, по нескольку раз, перескакивал с темы на тему и сильно матерился, приговаривая, что сапожнику это положено. Всё его в точках и болячках серое тело было остро и угловато, - торчали колени, рёбра и скулы; а во рту было пусто, - только ржавые бугорки местами на дёснах. Он плохо владел левой рукой, а хромал, потому, что кололся в пах; лицо в морщинах и пришепётывал, как старик, но чувствовалось, что он моложе, чем выглядит. Было в нём что-то такое, что привлекало: какая-то недобитая харизма таилась в глазах и в улыбчатой складке у губ, угадывалась в движении, которым он убирал со лба волосы... А может быть что-то в нём напоминало Андрея, того Андрея, который ещё не прожил с ней шести лет, ещё чужого, которого надо полюбить и приласкать. Надя не задумывалась об этом, она просто слушала одно и то же каждый вечер, смотрела в пустой рот, и снова читала стихи. Денис перебивал её, - ему казалось, что все поэты наркоманы, что вот это стихотворение явно под "хмурым", а то - грибы, да точно грибы:
"Разгораются тайные знаки
На глухой, непробудной стене
Золотые и красные маки
Надо мной тяготеют во сне...." - слышь: мак! мак, бля! Под грибами и про мак! - и смеялся, и хлопал себя по ногам-палкам, и запрокидывал голову. Он просовывал здоровую руку ей между ног, а потом лизал там и чмокал, словно высасывая, и она заходилась в оргазме и сучила ногами, а когда он ложился на неё, напряжённый и выступчатый, и чуть ощутимо вздрагивал в глубине, она сосала его язык, и казалось, что его рот это её вагина.
По пятницам приезжали родители Андрея, и Денис не приходил, и не пускал детей; Андрей не приезжал вообще, он работал без выходных, - хотел скопить денег, чтобы хоть в августе уехать с семьёй на море: Надя давно мечтала о море, она была там когда-то, ещё в детстве, и помнила, и рассказывала о белой пене, зеленоватой воде и солнечных нитях, уходящих на дно. Июнь подходил к концу, скоро Тамара Семёновна должна была выйти в отпуск и приехать на два месяца безвылазно, а за ней, через пару недель и Николай Ильич, и Андрей хотел перед морем побыть немного на даче. Стоял какой-то ненормальный зной, днём не слышно было ни молотков, ни пил, только гудение насосов; на каждом участке стояли разбрызгиватели, и тонкие фонтанчики взблёскивали то там, то тут. Озеро стало напоминать лягушатник - в тёплой, почти горячей, взбаламученной воде с утра до вечера плескались и дети и старики. По телевизору показывали горящие леса и торфяники, чёрную Москву и людей в противогазах. Посёлок находился в низине среди леса, и, хотя где-то недалеко как раз горел торф, дым обходил стороной, только несколько дней немного пахло горелым и казалось, будто туман. Всё также зеленел вокруг лес и цвели цветы, невзирая на духоту и сушь. В эти дни приехал Андрей. Оказалось, что с Денисом он был знаком ещё с прошлого года, - пили вместе и метали нож в дуб на Денисовом участке. Ножи вообще были слабостью Дениса, из его трости выкручивалось длинное - в две ладони, как он называл "сажало" или "пика", собственноручно заточенная, а в кармане лежал складной нож, с тяжёлой красивой рукояткой - вот его-то он и метал в дерево, хвастался, что попадает даже с закрытыми глазами: "делать нехуй, тут, один хер, только ханку жрать и нож метать, рука-то одна рабочая, хули теряться..."
Виктор, - отец Дениса, был большой плотный дядька с рыжевато-седой бородой, сварщик или слесарь, он кормил всю семью: и сына и внуков; жена умерла несколько лет назад, - замёрзла на той же даче по осени, ждала соседку под запертой дверью чтобы похмелиться. С тех пор Виктор гнал самогон, сначала на пшене или горохе настаивал брагу, потом перегонял на электрической плитке с помощью двух кастрюль и тазика, и всё вспоминал "Валюшу". Сам он пил немного и редко; приезжал по субботам с утра с большой, набитой продуктами сумкой, дети висли на нём, выискивали в сумке шоколадки и радостно верещали; дедушка шёл к автолавке, отдавать за Дениса долги и покупать мороженое, потом купаться с внуками, и только вечером садился с сыном за стол, и выпивал пару стаканов, а в воскресенье уезжал, чтобы через неделю приехать снова.
Андрей весь день проводил на участке или в доме, - в самое жаркое время лежал перед телевизором, а как свежело, помогал матери на грядках или отцу с досками, иногда играл с Верой. А ночью выходил с Надей гулять. Они шли медленно под руку, Андрей был переполнен планами, - у Тамары Семёновны, оказывается в Коктебеле жила подруга и в её доме можно было остановиться совершенно бесплатно, значит даже деньги останутся, - можно будет купить фотоаппарат, или камеру, ну какую-нибудь простую, и поснимать Веру и море и поезд... И как замечательно будет уехать от всей этой гари, и подальше от родителей, и как обрадуется и удивится Вера, когда увидит море, и надо ей купить большой надувной матрас, такой плотный, чтобы не проколоть... Андрей смеялся, прижимал к себе Надю, целовал её и ерошил ей волосы.
Вдруг залаяла собака, радостно и заливисто, и выбежал Бакс - они как раз поравнялись с участком Дениса.
- Бакс, тихо! Фу, Бакс, сидеть - Андрей, продолжая смеяться, пытался успокоить пса, который встал на задние лапы и облизал ему всё лицо, Надя тоже смеялась, хотя собак не любила, и пряталась у Андрея за спиной. На шум вышел Денис, и зазвал к себе. Они расселись на крыльце за косоногим столом под лампочкой без абажура, Денис выставил трёхлитровую банку на стол и наполнил три стакана, кроме выпивки, надкусанной сосиски и складного ножа на столе ничего не было.
- Ден, да мы не будем - сказал Андрей - мы просто с тобой посидим.
- Да ладно, чё вы, давайте... Сэм хороший, батя хуйню не гонит! Ну опять мне, что-ли в одно рыло жрать?
- Что треснет?
- Да оно-то не треснет... Ну хорош вам ломаться! Нолито уже! Надюнь, ну ты давай со мной?
- Ой нет, я вообще самогон не пью..
- Ну и в пизду вас - беззлобно сказал Денис и опрокинул стакан. Андрей посидел немного и тоже выпил, вдруг, как-то машинально.
- Андрей! - Надя, вскочила.
- Ну ничего страшного, Надь, ведь немножко совсем... давай с нами, по чуть-чуть? И домой пойдём...
Надя села, задохнувшись, и от злости тоже стала пить. Андрей уже после второго стакана совсем опьянел, он опёрся на руку и водил вокруг мутными глазами. Денис выкрутил из трости "пику":
Давай побросаем, а Дрюх? Смотри, я мишень сделал, - и, правда, на двери был намалёван кривой круг с делениями - давай, а? - и не дожидаясь ответа метнул "сажало" в дверь, оно вошло почти в центр круга и застряло подрагивая.
- Не.. Лень..Да и вообще темно, накати лучше ещё.
- Не вопрос! - Денис налил ещё по стакану - Жаль музыки нет.
- А куда делась?
- Да наебнулась моя маха... - и затянул гнусаво с каким-то шипением:
- Аттестат в крови, по бокам конвой
А меня везут, под сирены вой...
- Ой, хорош, Ден, - Андрей зевнул, - пойдём мы...
- Ага, давай на посошок - Денис налил два стакана.
- А мне? - возмутилась Надя.
- И тебе... Я налью - Андрей налил третий стакан.
- Слыышь... - протянул Денис - братан, у тебя оххуенная жена...
- Ага...
- Редкая тёлка, отвечу!
- Ага...
- И ебётся круто
Андрей поднял голову и угрожающе тяжело произнёс:
- Ты за базаром-то следи...
- Да чё тебя обломало? - Денис встал, и недоумевающее уставился сквозь него.
- Ты жену мою не трогай.
- Да кто трогает? Я ж говорю - охуительная жена у тебя, и подмахивать умеет...И хули?
Андрей взял со стола нож, и бросил его вперёд. Нож вошёл по рукоятку по диагонали над пупком, Денис вздохнул резко и схватившись за края стола медленно опустился на стул. Заскулил Бакс, подбежал, встал передними лапами Денису на колени. Надя бросилась на Андрея, схватила его за плечи, затрясла, закричала. Андрей не реагировал, - он сидел, будто набитый ватой и молчал, только зубы стукались.
-Что тебе не понравилось? Что я с Денисом спала? Может, ты всех убьёшь? Да я у негра хуй сосала, а второй меня в жопу ебал, пока ты работал! Рабооотал!.. На новый год, ты думаешь, я у мамы была? А вот и хуй, приплыли - я еблась и прекрасно себя чувствовала! А осенью меня в парке изнасиловали, а ты прощенья просил! - Надя выдернула из двери нож и стала пихать его Андрею в руку - Может, ты меня убьёшь? На, давай, вперёд!...
Андрей молча поднял на неё лицо, оно напоминало маску, слепок с его лица, даже глаза застыли; он спокойно принял нож из Надиных рук, встал, и, всё так же молча, ткнул им себя в живот. Надя завизжала, вскочила, выдернула нож, отшвырнула, отпрыгнула, снова бросилась к Андрею, а он продолжал смотреть прямо на неё, потом глаза закрылись и он осел. Надя приподняла ему голову, плакала, била его по щекам, говорила что-то, он приоткрывал глаза и снова закрывал и отвечал слабо:
- Больно..
Раздался грохот, - это упал Денис. Оба они лежали у стола, по разные его стороны, один не шевелился, другой в полузабытьи, Бакс скулил; только сейчас Надя сообразила вызвать "Скорую". И сразу успокоилась, подобрала "пику", вложила её Денису в правую руку, плотно прижала его пальцы, позвонила Тамаре Семёновне. Денис остался ждать катафалк, Андрея повезли в ближайший город в больницу, Надя поехала с ним. Глаза он больше не открывал, только постанывал на ухабах, губы полностью потеряли цвет и рот превратился в чёрную изогнутую линию, крови почти не было, рана выглядела просто маленькой дырочкой, фельдшер залепил её куском пластыря; казалось, сейчас они приедут, встретит их врач, и засмеётся, и скажет: "вы что шутите?", помажет зелёнкой и по-отечески пожурит на прощанье, чтобы не отвлекали от работы. На выезде из леса встретился милицейский форд и на "скорой" тоже включилась сирена. Наде казалось, что до больницы они добирались всю ночь, хотя ехать было всего километров тридцать по шоссе.