— А ты разве не собираешься покинуть резервацию? Как же ты уйдешь, если у тебя будет судимость? Кто после этого возьмет тебя на работу?
— Я не раз об этом думала. Мне давно хотелось стать учительницей. Только сумасшедшие хотят остаться в резервации. Это место для смертников, а не для живых.
— Вот это мне непонятно, — сказал Чарли, — я уже начинаю привыкать к резервации, мне нравится здесь. Пожила бы ты в Милуоки, в гетто. Ты только подумай: здесь деревья, чистый воздух, тишина, ни суеты, ни машин. Такое спокойствие. Разве тебе не нравится?
— И при всем этом жить впроголодь?
Чарли молчал. Что он мог возразить ей?
— Спору нет, здесь красиво, — сказала Бетти приглушенным голосом. — Если не будет плотины, станет еще красивее. Здесь будет изобилие, но не денег, а еды.
— Но разве здесь нельзя найти работу?
— Иногда можно. На заготовках леса. Десять или пятнадцать человек заняты охотой. И все. Пушные звери попадаются здесь теперь очень редко.
— Но правительство же оказывает вам помощь.
— Кому нужны их подачки? Жалкие гроши. Да и это приходится выпрашивать как милостыню. И потом, вот что я тебе скажу: со временем начинаешь понимать, что не хлебом единым жив человеком. Как только у человека исчезает гордость, его душа умирает. — Глаза Бетти заблестели. Чарли не мог понять, то ли от слез, то ли от света костра. — Знаешь, — продолжала она, — я не собираюсь стать революционером. Индейцы не революционеры. Они идеалисты, их трудно организовать. По природе они совсем не жестокие. Им много не надо. Просто я хочу жить так, чтобы у меня были дети, чтобы они выросли гордыми людьми. А при этой жизни иметь детей — преступление… — взволнованно сказала она.
— Давай поедим немного, — сказал Чарли, чтобы сменить тему разговора.
— А чего бы тебе хотелось съесть? — спросила она.
Чарли засмеялся. Она улыбнулась в ответ. Тогда он спросил:
— Как насчет фазана?
На этот раз рассмеялась она.
— Ну, может, и не фазана. А что ты скажешь о форели? Поджаренной с салом на углях?
— Ты шутишь? — спросил он.
— Нисколько.
— Разве это возможно?
— А ты забыл про скатку? Там есть леска и крючки. Сейчас самое время научить тебя ловить рыбу. Вот мы и займемся обучением Индейца с тротуара.
Она порылась в скатке и вытащила оттуда длинную зеленую леску, намотанную на деревянный брусок. С обеих сторон его было воткнуто по дюжине рыболовных крючков. Бетти достала буханку хлеба, отломила небольшой кусок, намочила его в ручье и стала разминать. Потом скатала из мякиша с десяток горошин. Девушка выползла наружу через низкий вход в пещеру. Чарли последовал за ней.
— Посиди немного, — сказала она. — Пусть глаза привыкнут к темноте.
Постепенно стали проступать очертания кустов, деревьев и больших валунов. За нагромождением камней, там, где начинался спуск к озеру, они услышали журчание воды.
— Если идти вниз по ручью, там есть глубокая яма, где водится форель, — сказала Бетти.
Он пошел за ней, осторожно ступая между камнями. Израненные ноги, обутые в сапоги, заживали. Теперь он не ощущал боли при ходьбе.
Дойдя до ручья, Бетти свернула туда, где над водой нависал плоский камень. Она села, оставив место для Чарли, и сказала:
— Иди сюда.
Бетти спустила леску с бруска и наживила крючок хлебным шариком. Потом забросила леску в воду, течение унесло ее в яму. Не прошло и десяти секунд, как Бетти вскрикнула:
— Попалась!
Она подмотала леску — на камне возле них забилась форель. Ловким ударом девушка переломила рыбий хребет у самой головы и спросила:
— Хочешь попробовать?
Он улыбнулся и кивнул.
Она наживила крючок и протянула ему леску. Чарли забросил леску в воду и, когда почувствовал, что течение подхватило подклевку, приспустил леску между пальцами. Леска рванулась, и вскоре он почувствовал рывки; Чарли с силой потянул леску на себя. Послышался всплеск — над водой показалась форель.
— Тяни!
Он дернул леску, и рыба шлепнулась на камень.
— Ну и красавица, — сказала Бетти и снова ловко переломила рыбий хребет. — Для Индейца с тротуара совсем недурно. Хочешь попробовать еще разок?
На этот раз он сам насадил приманку на крючок и вскоре вытащил еще одну за другой две форели.
— Теперь можно готовить еду, — сказала Бетти.
Они возвратились в пещеру. Бетти разрезала брюшко у каждой рыбы и выпотрошила ее, потом располовинила форель вдоль хребта.
— А это угощение для норки, — сказала она, выбрасывая потроха из пещеры.
Достав из скатки несколько кусочков сала, она нарезала их тоненькими ломтиками, обернула ими каждую рыбью тушку и заколола ее тонким обломком щепки. Потом, нанизав тушки на деревянную палочку, подвесила их на камнях над углями. Сало капало в огонь, и на углях вспыхивали крохотные языки пламени; сине — оранжевые бока рыбы стали коричневыми, тогда Бетти перевернула форель, поджарила ее с другой стороны и протянула ему.
— Вот это да! — сказал он, откусывая кусочек красного нежного мяса. — Объеденье. Настоящий пир!
— Точно, — сказала она.
— Вот бы каждый день так.
— Да ты бы скоро на рыбу и смотреть не смог.
— Вряд ли. Вот если можно было бы вернуться назад лет на сто или двести и питаться одними дарами земли.
— Это бы тебе очень скоро надоело, — сказала она. — Поверь мне, мы ведь так и живем. Не так уж это и хорошо. Люди рано умирают. На оленине и рыбе долго не протянешь. Особенно трудно приходится зимой. Все болеют.
— Наверно, ты права, но сейчас я не могу согласиться с тобой. Я хочу думать, что это наша земля, что к нам вернулись добрые старые времена.
Она улыбнулась в ответ и сказала:
— Ладно уж, получай удовольствие.
Они съели всю рыбу, обглодали ее до самых костей. На короткое мгновение его рука коснулась руки Бетти. Но когда костер стал угасать, она сказала, что пора идти, потому что дорога дальняя.
— Мне так хочется, чтобы ты осталась здесь на всю ночь.
Она промолчала.
— Будь осторожен. Не выходи из пещеры. Завтра ночью я постараюсь вернуться.
Это было все, что она сказала.
Он вышел вместе с ней из пещеры. Потом, сидя у ручья там, где еще зеленели папоротники, он долго смотрел ей вслед, пока тень девушки не слилась с деревьями и она не исчезла.
Глава 22
Чарли долго лежал на песчаном полу пещеры, закутавшись в два одеяла, и не мог заснуть. Время от времени он подбрасывал хворост в костер и следил за тенями, носившимися по потолку пещеры, как стадо бегущих бизонов. Потом картина сменилась — он увидел лицо девушки, зыбкое, дрожащее в пляшущем свете огня, ласковое, доброе лицо, с любовью глядящее на него сверху.
Наконец он заснул. Несколько раз он просыпался и слышал, как воют шакалы, один раз до него донесся крик гагары, далекий, таинственный, унылый.
Утром он пошел к ручью и умылся. Потом осмотрел свое имущество: небольшой компас, веревка, спички, соль, кусок вяленой оленины, две буханки хлеба домашней выпечки, две банки помидоров, две банки фасоли и… — он не поверил собственным глазам — маленькая, размером с игральную карту, фотография Бетти, наклеенная на кусок бересты. Он долго вглядывался в ее лицо. Темные глаза смотрели прямо на него. Он нашел в пещере плоский камень, перетащил его в угол и поставил на него фотографию. Чувствуя себя здесь как дома, он аккуратно разложил вдоль стены свои припасы и вынес из пещеры одеяла, чтобы просушить на солнце. Потом разделся, размотал на ногах тряпки и лег в ручей.
«Как в снегу», — подумал он, когда увидел, как покраснела его смуглая кожа. Выйдя из ледяной воды, он обогрелся на солнце и ощутил такой прилив бодрости, что ему захотелось сломя голову ринуться вперед, словно собака, что мчится сквозь лес вслед за солнечными зайчиками. Обсохнув на солнце, он оделся, подошел к подножию высоченной белой сосны и вскарабкался по ее стволу до первого высокого сука, а оттуда, перебираясь с ветки на ветку, забрался на самую верхушку дерева. Лодок на озере не было. Он осторожно спустился на землю и засунул ноги в мягкие сапоги на меховой подкладке.
Чувство бодрости не оставляло его. Может, это был дар предков, а может, в его душе что-то отозвалось на первозданную красоту леса. Через сколько поколений удастся вытравить из души индейца это чувство родства? И любви к дикой природе? А может, они неистребимы и останутся с ними навсегда? И в такие моменты, как этот, любовь заявит о себе и напомнит каждому Индейцу с тротуара, что его боги обитают здесь, среди деревьев, а духи живут в лучах солнца, в шакалах и в пламени костра.
Он вздохнул так глубоко, что испугался, не лопнет ли по швам рубашка. До чего хорошо жить на свете! Родиться заново, подумал он. Оставить позади все эти удушливые годы с покрытыми сажей подоконниками, мутным, стекающим по бровке раскаленного тротуара дождем, узкими проулками между домами, где солнечный свет, пытаясь пробиться к земле, становится бледно-желтым, — заново родиться на свежей, чистой, опьяняюще прекрасной земле своих предков!
Порыв чувства опустошил его. Скрестив ноги, Чарли уселся на небольшой поляне. Он расслабился, погрузился в умиротворяющую дремоту. Из-под полуприкрытых век, словно сквозь дымчатую линзу, он смотрел на лес, расплывчатый и туманный. В лесу было тихо и таинственно, как в безлюдном храме. Быстрый оглушительный взмах крыльев — где-то совсем рядом — вывел его из оцепенения. Шагах в двадцати от него опустился тетерев. Кольцо перьев вокруг птичьей шеи распушилось, хохолок торчал, полуопущенные крылья касались земли, блестящие глазки были устремлены на него пытливо, оценивающе. Оперение птицы — под стать мягким краскам осени.
Наглая птица расшагивала прямо перед ним — высокомерный петушок, хозяин этих мест.
Вот птица индейцев, подумал Чарли, дикая, свободная и бесстрашная. Шагай веселее, смелее шагай! И вдруг ему захотелось встать, выпятить грудь и вот так же, высоко поднимая колени, за — драв голову и раздувая ноздри, проитись по этой земле.
Чарли поднялся. Перья вокруг птичьей шеи сникли, хохолок опустился, и, готовясь к бегству, птица пригнулась к земле.
Вот бы поймать ее, подумал Чарли, если бы только я мог поймать ее! Она такая красивая. А потом еще одну, чтобы их стало две. И когда придет Бетти, я бы поджарил их на углях, а потом мы бы уселись у костра, и она бы, узнав, на что способен Индеец с тротуара, поняла, что в его жилах течет кровь индейских вождей.
Мысль поймать тетерева показалась ему сначала забавной, потом он подумал об этом всерьез. Он опустился на колени и стал осторожно продвигаться вперед по острым камням. До птицы оставалось всего каких-то пятнадцать шагов, потом десять. Она снова пригнулась, готовясь к полету. Со стремительностью жалящей змеи Чарли вытянул руку, чтобы схватить ее, но тетерев с громким хлопаньем крыльев, за что его прозвали «птица-гром», взмыл вверх и исчез среди деревьев.
В отчаянье Чарли отпрянул назад. Он понял, что никогда, сколько бы ни старался, не сможет поймать тетерева. Но еще не все потеряно. Остается рыбная ловля. На ужин у них будет форель. Подумаешь, форель! Удивил! Это же она, Бетти, научила его ловить форель. Вот поймать бы тетерева — хоть одного! Они могли бы съесть каждый по половинке и посидеть у костра, как два человека, делящие между собой трапезу.
Что бы такое придумать? Силок! Когда-то он видел, как ребята в парке ловили голубей. Но что же ест тетерев? Польстится ли он на приманку из хлеба? Надо попробовать. Чарли достал леску, отмотал метров семь и сделал на одном конце петлю, а другой конец лески оставил на песчаном пятачке возле камней. Он вернулся в пещеру, вынес оттуда кусок хлеба, размял его и раскидал крошки вокруг петли. Потом возвратился на песчаный пятачок, оперся о камни и стал выжидать.
Птицы не появлялись. Если они и догадывались о приманке, то вряд ли их прельщал хлеб. Тетерева питаются лесной зеленью. Но вот появилась сойка. Она повернула головку, взмахнула хвостом, схватила кусочек хлеба и, словно клочок серого дыма, исчезла среди зеленых сосен. Следом за ней прилетела вторая сойка. Она с подозрением взглянула на Чарли и ринулась за хлебом. Потом две пичужки, стрекоча, как старушонки в черных чепцах, осмотрели приманку, похоже, они приняли белые крошки хлеба за муравьиные яйца. Но, поняв, что это всего — навсего хлеб, тут же улетели. Сойкам, видно, хлеб пришелся по вкусу — минут за пятнадцать склевали всю приманку. Чарли подумал, не добавить ли новую порцию хлеба, но он не успел решить, делать ли это, — снова раздался шум крыльев, и на полянку опустился тетерев. В тот самый момент, когда тетерев сделал первый шаг, Чарли бесшумно приподнялся с земли и, не отрывая глаз от птицы, нащупал конец лески.
Тетерев снова стал расшагивать по поляне. Может, это был тот же самый петушок — хозяин этих мест. Чарли и не подозревал, что иногда тетерева бросают вызов койотам и даже человеку, когда те вторгаются в их владения.
Но сейчас его занимало другое — как сделать так, чтобы птица попала в силок? Раз десять тетерев подходил к самой петле, и всякий раз Чарли готов был рвануть леску. Вдруг какая-то сойка, приземлившаяся неподалеку, отвлекла тетерева. Он повернулся, воинственно направился к ней и тут же попал лапой в петлю силка. На мгновенье Чарли оцепенел: руки не повиновались ему, тело онемело от долгого ожидания. Наконец он собрался с духом и дернул за леску. Петля затянулась. Захлопали крылья. Тетерев с шумом рванулся в воздух, леска выскользнула из рук Чарли и птица, увлекая леску за собой, скрылась из виду.
Чарли с трудом поднялся на негнущихся ногах и заковылял к белой сосне, за которой скрылся тетерев. Он обошел сосну со всех сторон, высматривая леску на нижних сучьях, пытаясь разглядеть тетерева на верхних ветках. Потом начал упорно ходить вокруг дерева, все расширяя и расширяя круг. В конце концов он разыскал леску — она коснулась его шеи и защекотала ее. Разглядеть ее было трудно — леска была такой же зеленой, как сосновые иглы. Чарли ухватил конец лески и потянул к себе. Птица сопротивлялась. Она размахивала крыльями, цепляясь за сучья когтями и клювом. Но в конце концов ему удалось стянуть тетерева вниз. И тут, подражая мальчишкам, которые ловили в парке голубей, он свернул птице шею. Тетерев был мертв, на рубашке Чарли алела полоска крови — он испытал раскаяние. Красивая, полная жизни птица, недвижимая и бездыханная, лежала на его руке. Голова ее беспомощно повисла. Радость охотника сменилась жалостью. Но это был честный поединок. Охотник должен побеждать.
Чарли направился к пещере. На песчаном пятачке он ощипал птицу. Нежная кожа тетерева рвалась под руками, он содрал ее вместе с перьями. Потом достал нож и разрезал птичье брюшко. Только он выбросил внутренности, как на землю опустились две сойки, чтобы принять его дар.
Чарли промыл тушку в ручейке, срезал два прута, чтобы нанизать на них по половинке тетерева, и вернулся со своей добычей в пещеру. Он сложил хворост для костра, хотя не было еще и трех часов дня: чтобы разжечь костер, надо было дождаться темноты.
Потом он отправился ловить рыбу — поймал две форели, выпотрошил их и тоже нанизал на прутья. Теперь все было готово для пира. Ему не терпелось посмотреть на Бетти, когда она увидит, какой он приготовил для нее ужин.
Время тянулось медленно. Закат, казалось, никогда не наступит. Чарли пошел вдоль ручья, глядя на тени форелей, стремящихся в укрытие нависавших берегов. Дважды он уже забирался на высокую сосну, чтобы посмотреть на озеро. Катеров не было. Наконец тени стали сгущаться, вечер медленно вступал в свои права. Когда небо совсем потемнело, Чарли вернулся в пещеру. Он разжег костер и сел так, чтобы ему был виден отсвет пламени на лице Бетти, когда та войдет в пещеру. Он хотел увидеть, как заблестят ее глаза, как расплывутся в улыбке губы, услышать, как она скажет:
«О, Чарли!»
Но Бетти не пришла.
Глава 23
Чарли плохо спал в ту ночь. Бетти то появлялась, то исчезала в его снах. Всякий раз, когда он пытался дотронуться до нее, она испарялась, как туман под лучами горячего солнца. Утром он чувствовал себя разбитым. Он забрался на сосну и уселся на толстый сук, с которого хорошо просматривалось озеро. Катеров не было, и он спустился на землю.