Инна заплакала навзрыд:
— Вы же совсем старый. Зачем вы со мною такое сделали? — всхлипывала она. Ей очень нравился Гена, а теперь она должна выйти замуж за этого Кощея. — Я никогда не приду к вам. — сказала она Попову, — хоть режьте.
Татьяна, мать Инны, не знала, что делать, и хотела обратиться за помощью к ее подружке Эрике, чтобы узнать, что же происходит с Инной. Однажды она увидала свою дочь рядом с Поповым. Татьяна не слышала, о чем они говорили, но относился он к ней очень нежно. Татьяна обрадовалась: «Узнал дочь наконец! — на сердце у нее стало хорошо. — Значит, изменился к лучшему. Мало ли что бывает у человека в жизни. Выходит, пословица «Черного кобеля не отмыть до бела» не про него», — думала она. И вечером Татьяна размечталась: «А вдруг мне еще повезет. Попов теперь вдовец, у нас общая дочь. Может, еще и семья у нас сложится?»
Прошел еще месяц, Инна поправлялась и понимала, что больше медлить нельзя. Она не хотела кончать жизнь самоубийством. И замуж за Попова тоже не хотела. И уже привыкла к тому, что будет ребенок. Ей нужен был совет Эрики. Она нашла ее вечером в общежитии. Они вышли на улицу. Был конец февраля. На улице вьюжило, но было не холодно.
— Что–нибудь случилось? — спросила Эрика.
— Да, — Инна решила выложить все сразу. — Я в беде. Я беременная.
Эрика не поверила своим ушам. Она по–прежнему считала себя и Инну если не детьми, то, конечно уж и не взрослыми. И такое слово из лексикона взрослых просто поразило ее.
— Ты шутишь? — с удивлением смотрела она на Инну.
— Я беременна уже два месяца. Я жду ребенка и не знаю, как мне быть. Мама ничего не знает. Сначала я хотела умереть. Но я трусливая. И я очень хочу жить…
— Тебе же только семнадцать лет! — поразилась услышанному Эрика.
— Нет еще семнадцати. Через два месяца будет, — уточнила Инна и заплакала. Эрике стало ее жалко, как сестру.
От нее ждут совета в жизненно важном вопросе. Беременность, ребенок — как странно это звучит. Об этом надо говорить со взрослыми. Но с кем, лихорадочно думала Эрика, обнимая Инну. Наконец она сказала:
— Нужно идти к твоей маме. Мамы нас любят и все нам прощают. Хочешь, я схожу к ней, а ты подожди здесь. Постой. А что я ей скажу? Когда это случилось? Кто был с тобой? Кто это сделал?
Инна все рассказала. Эрика воскликнула:
— Но он же почти дедушка!
— Дедушка хочет на мне жениться, а я его ненавижу, как жабу.
— Ладно. Стой здесь и никуда не уходи.
Эрика шла по коридору барака, обдумывая, как она об этом скажет матери Инны. Но тут же решила: «Буду говорить — и все. Почему Инна должна так страдать? Разве она виновата?»
Татьяна обрадовалась Эрике. Она усадила ее за стол, стала предлагать чай, сладости. Но Эрика, помня, что разговор важный и Инна мерзнет на улице, начала сразу:
— Тетя Таня, вы любите свою дочь?
— Конечно люблю, — воскликнула Татьяна.
— И чтобы не случилось, всегда будете любить?
— Но почему ты так загадочно спрашиваешь? Что может с ней случиться?
Эрика стала рассказывать ей то, что услышала от Инны.
А Инна не стала ждать на улице. Она прокралась к своей квартире и, приоткрыв дверь, слышала каждое слово.
— Да что ты говоришь, девочка?! — поразилась Татьяна и добавила: — Если это шутка, то сегодня не первое апреля.
— Нет, это не шутка, — серьезно ответила Эрика. — Ее напоили в конторе, на встрече Нового года. И там в одном из кабинетов это случилось. Вы же обещали не сердиться на дочь. А когда девочка пьяная, у нее нет сил сопротивляться. Я тоже однажды была пьяной и знаю, как это бывает.
— Вот гаденыш! Я знаю, кто отец ребенка, — сказала со злостью тетка Таня. — Он приходил за ней в тот вечер и привел ее домой. И сейчас еще похаживает. Только моя Инна с ним больше не хочет разговаривать. Это Генка. Молодец, доченька, гордая. Ничего, доченька, — говорила тетя Таня и с угрозой в адрес Генки:
— Ну погоди, стервец! А ребеночка сами вырастим.
— Тетя Таня, это не Гена. Это конторский начальник.
— Конторский? И он женат, молодой? Кто это?
— Он старый. Это завхоз. Он еще парторг на фабрике.
— Попов! — в ужасе воскликнула Татьяна и пошатнулась. Она так побледнела, что Эрика испугалась:
— Что с Вами, тетя Таня?
— Такого быть не может! Нет! — забормотала, словно в бреду, Татьяна. — Не верю! Какой ужас! Он же ее отец. Скажи мне, девочка, что вы с Инночкой решили пошутить, — умоляюще говорила Татьяна. Эрика попятилась:
— Я сказала вам все, что услышала от Инны. Она там, возле общежития, дожидается меня.
Татьяна засуетилась, забегала по квартире, не замечая больше Эрики, часто повторяя незнакомое Эрике слово.
— Аборт. Срочно аборт! К бабке! Немедленно к кому–нибудь обратиться. Надо спасать мою девочку…
— Так я позову Инну? — спросила Эрика.
— Что? — удивилась тетка Татьяна. — Ах да! Конечно. Пусть она зайдет. Нет. Где моя доченька? Пойдем вместе к ней. Какое горе!!
— Кто отец? — спросила ничего не понимая Эрика.
— Да этот самый завхоз Попов, — ответила со злостью Татьяна. — Он отец моей Инночки. Этот палач лагерный. Он и меня там изнасиловал. А потом… Потом Инночка родилась. Где она? Где моя доченька? — Татьяна оглядывала заснеженный двор. Инны возле общежития не было. Мать в отчаянии звала. — Дочка! Доченька! Где ты? Иди к маме. Идем домой!
Обошли все вокруг. Эрика попыталась успокоить тетку Татьяну:
— Она, наверное, уже дома, пошла другой дорогой. Пойдемте домой.
Но Инны дома не было. Они снова обошли длинные бараки. Ни души. Эрика вдруг ясно вспомнила отчаянье Инны и ее мысли о самоубийстве. Она посмотрела на темное здание мельницы и крикнула:
— Тетя Таня, возьмите спички и свечу. Наверное, Инна спряталась на мельнице. Там всегда открыто. Я вас там буду ждать. Татьяна стремглав побежала домой, а Эрика пошла к мельнице. Страх сковал ей ноги. Она открыла дверь мельницы и позвала: «Инна! Ты здесь? Не молчи! Твоя мама тебя ищет! Инна!» Ответом ей была зловещая тишина.
Прибежала Татьяна, лихорадочно зажгла свечу. Она подняла ее над головой и пошла вперед, обходя каменные жернова. Мелькнула тень, и Эрика увидела, что это висит Инна, на одной ноге у нее нет валенка. Татьяна закричала в ужасе и выронила свечу. Свеча погасла.
Эрика крикнула ей:
— Тетя Таня! Держите ее снизу, обнимите ее ноги. А я сбегаю за отчимом, может она еще живая! — Она забежала в дом, чуть не наступив на Пилота, лежащего у двери, и закричала: — Скорей! Там на мельнице Инна повесилась! Скорей! Может, она еще жива! Мама, скорей! Вылечи ее! Александр Павлович! Помогите!
Крик услышали соседи, выскочили из дверей. Гедеминов, как был в домашних тапочках, так и помчался по снегу к мельнице. В темноте, натыкаясь на каменные жернова, он пробирался к месту, где в отчаянье выла Татьяна. Он обрезал веревку и подхватил девочку на руки. Татьяна вцепилась дочери в ноги, мешая Гедеминову нести ее. Сбежались люди.
— Несите сюда свечи! — крикнул Гедеминов. — Кто–нибудь, заберите отсюда женщину!
Татьяну оторвали от дочери, и Гедеминов вынес девочку на улицу.
— Врача пропустите! — командовал он. — Адель, посмотри, живая или нет?
Татьяна выла, прорываясь к дочери.
— Я ничего не могу здесь сделать, ее нужно занести в помещение, — сказала Адель. — И быстро вызовите скорую помощь!
— Кто–нибудь, милицию и скорую! — бросил в толпу Гедеминов, и несколько человек побежали в сторону бани звонить по телефону.
— Доченька! Доченька! Скажи своей маме что–нибудь! Не молчи! — трясла Татьяна дочь и бежала рядом с ее телом, пока ее несли в ближайший барак.
— Отойдите все! Я врач, — крикнула Адель, когда Инну занесли в комнату. В течение получаса, пока не приехала скорая помощь и милиция, она делала все, чтобы вернуть жизнь девушке. Уже зная, что это бесполезно, она все же продолжала свои попытки. На коленях возле нее стояла мать. Она совсем недавно обрела дочь и теперь верила Аделине, как Богу, верила, что она воскресит ее дочь. Однако приехавший дежурный врач подтвердил, что девочка давно мертва и больше ничего нельзя сделать.
Татьяна, услышав его слова, перестала плакать, посмотрела на врача и как–то лукаво сказала:
— Нет, она жива. Она притворяется, чтобы меня напугать, — и наклонилась к телу дочери. — Ну, хватит, доченька. Вставай, пойдем домой. Ну, прошу тебя, — уговаривала она дочь, затем повернулась к толпе. — Она вас стесняется. Уйдите. — Потом тихо добавила: — Отец ее изнасиловал.
— Она с ума сошла, бедная. Какой отец? У Инны же нет отца. Она приютская. А Татьяна ее просто удочерила, — шептались женщины.
Гедеминов отвел в сторону Эрику и строго сказал:
— Послушай меня внимательно. Ты ничего не знаешь. Тетя Таня искала дочь, и ты ей попалась на глаза. Ты от нас шла в общежитие. Она попросила тебя пойти с ней на мельницу. Потому что думала, дочь там от нее прячется. У тети Тани были спички и свечи. А потом ты позвала людей. Хорошо запомнила? Остальное расскажешь нам с матерью. Сегодня же!.
— Кто обнаружил тело и вызвал милицию? — спросил приехавший следователь.
Все расступились, показав на Эрику:
— Она кричала, что Инна повесилась.
— Пройдемте, — сказал Эрике следователь. — А вы, хозяева, подождите за дверью. Садитесь, девушка. Мне нужно составить протокол. Ваше имя, фамилия и отчество?
Эрика была в таком смятении, что плохо понимала, о чем ее спрашивают. Но все же, отвечая на вопросы, говорила только то, что разрешил ей отчим. Следователь велел ей расписаться. Тело увезли, тетку Татьяну отправили в больницу. Во всех трех общежитиях горел свет, взрослые стояли на улице, еще долго строя догадки о причине самоубийства Инны и о том, что говорила обезумевшая мать.
Гедеминов повел Эрику к себе домой:
— Сегодня будешь спать в комнате у Альберта.
Адель молчала. Она была расстроена тем, что не смогла спасти девочку.
— Как долго вы ее искали? — спросила она Эрику. Девочка, дрожа в ознобе, ответила:
— Не знаю. Мы все бегали в разные стороны. Темно же. Потом я догадалась, что она на мельнице повесилась.
— Что?! — удивился отчим и усадил Эрику напротив себя. — Рассказывай во всех подробностях. Откуда ты знала, что она повесилась?
Адель простонала:
— Дочка! Во что ты снова ввязалась?! Да что же это такое!
Эрика начала свой рассказ. Но потом вдруг сказала:
— Нет, мне стыдно это рассказывать! Я лучше маме расскажу. Мужчинам нельзя слушать.
— Считай меня своим отцом. И я не хочу, чтобы ты рассказывала это матери. Расскажи все, что произошло, нам обоим, ничего не скрывая.
Эрика, краснея, рассказала им все.
— Ты ничего не перепутала? — спросил отчим строго.
— Так мне Инна сказала. Я еще удивилась и говорю: «Он же старый». А тетя Таня говорит: «Этого не может быть, потому что он ее отец».
— Где в это время была Инна?
— Я сказала ей ждать у общежития. Может, она пошла за мной и подслушивала? Потому что она все–таки не хотела вешаться. Она хотела знать, что скажет ее мама. А мама сказала: «Пусть будет ребенок». А когда тетя Таня узнала, что Попов сделал с Инной, тогда уже…
— О Господи! — воскликнула тихо Адель, жалея Инну. — Эрика, обещай мне все рассказывать. Я всегда буду на твоей стороне.
Она обняла дочь и заплакала. Эрика смотрела на отчима. Лицо его окаменело. Он тихо, сквозь зубы сказал:
— Мерзавец! Ну погоди же! — Потом повернулся к Эрике и спросил: — Ты помнишь все, что сказала следователю? — Да.
— Повтори все слово в слово, о чем он спрашивал и что ты ему отвечала.
И когда Эрика закончила рассказывать, он сказал:
— Вот так будешь завтра повторять следователю. А про все остальное забудь совсем, навсегда. Я за тебя буду об этом помнить, поняла?
— Хорошо, — согласилась Эрика, не совсем понимая смысл его слов.
* * *
Через три дня всей фабрикой хоронили Инну. Гедеминов подошел к Эрике и прошептал:
— Здесь стоит Попов. Не поднимай глаз. Поплачь и иди к матери. Если он тебя на территории встретит и будет расспрашивать, говори ему то, что рассказывала следователю.
— Хорошо, — прошептала Эрика и отошла к матери.
Попов стоял рядом с племянницей, Римма плакала. Ей было жаль подругу.
Гедеминов спиной чувствовал присутствие Попова. И вдруг услышал рядом его скрипучий голос — Попов кого–то спрашивал:
— А что случилось–то? Говорят, ее подружка Ирина знает все, — осторожно прощупывая ситуацию, спросил Попов женщину.
— Да нет. Я слышала, что девушка говорила следователю. Мать Инны поссорилась с дочерью и спросила о ней Ирину. Они вместе стали ее искать. Татьяна решила, что дочь от нее прячется на мельнице. Там они Инну и обнаружили. Ирина прибежала звать на помощь. Люди выскочили, кто–то снял ее с петли. Отрезал веревку, но было уже поздно.
— А мать, эта сумасшедшая, может что говорила? Что, Инна и вправду ее дочь? У них же разные фамилии, — продолжал расспрашивать Попов.
— Конечно, дочь. Татьяна кричала: «Доченька, моя любимая, не будем никогда ссориться». И знаете, Анатолий Севастьянович, она кричала, что Инну вроде как собственный отец изнасиловал. А у девочки и не было вовсе отца. А может, и был. Разве сейчас узнаешь? Теперь ей уже никто не нужен.
Попов сказал:
— Она же тронулась умом. Мало ли о чем могут кричать безумные?
— Да, конечно, обычно сумасшедшие говорят все, что приходит в голову, — соглашалась женщина.
— Так как стало известно, что это ее дочь? Они давно вместе живут? — продолжал допытываться Попов.
— Женщины говорили о каких–то родинках, приметах… — отвечала женщина.
— Значит, дочь… Кто это знает? Ну, я пошел, — сказал женщине Попов и быстро ушел.
Гедеминов подумал, глядя ему вслед: «Совесть мучает только того, у кого она есть».
* * *
Недели через три побежали ручьи. В обеденный перерыв молодые рабочие фабрики стали выходить погреться на солнышке и покурить. Эрика тоже уже выбегала раздетой во двор фабрики. День был субботний, и настроение у людей перед выходным днем было хорошее. Но сегодня что–то происходило во дворе. За углом отчаянно ржала лошадь. Эрика пошла туда посмотреть. Она увидела, что завхоз Попов изо всех сил стегает кнутом молодого жеребца, привязанного к столбу, приговаривая: «Я тебя обуздаю, скотина». Дед–чеченец попытался его остановить:
— Зачэм кон биешь? Ты плёхой чэловэк!
Эрика вбежала в цех и закричала:
— Александр Павлович! Идите скорей! Там завхоз Попов коня бьет!
Гедеминов бросил свою работу, которую он не оставлял даже в перерыв, и поспешил на улицу. Растолкал рабочих, подскочил к Попову и вырвал у него из рук кнут. Попов закричал:
— А–а–а! Князь! А ты знаешь, что он меня лягнул по той ноге, что ты покалечил?! Что, тебе жалко коня? Вот так вы гражданскую и проиграли — добренькие были.
Сдерживаясь, Гедеминов сказал:
— А при чем здесь этот молодой жеребец?
Жеребец, весь в пене, с одной стороны привязанный к подводе, а с другой — к столбам, топтался на месте и жалобно ржал.
— Да он же племенной! — заметил Гедеминов.
Попов возмутился:
— А ты, что ли, за хозяйство отвечаешь? Подохла старая кобыла. Вот мы с начальником милиции и реквизировали эту скотину у цыган для нужд фабрики. Все равно ворованный был. Какая разница, может, и племенной? А на чем резиновые отходы с фабрики вывозить прикажешь? Племенной. Отстал ты, князь, от жизни, сидя в лагере. Теперь трактора на первом месте, а не кони.
— Ладно, Попов, оставь жеребца в покое. Я его после работы объезжу и запрягу в подводу, — мирно, сдерживая ненависть, говорил Гедеминов.
— Объезжай, коли жалеешь его. А по мне, так быстрей кнутом объездить, — усмехнулся Попов, и направился к конторе, прихрамывая сильнее, чем обычно.
Старый Ахмед рассерженно говорил:
— Савсэм звэр человэк. Биёт такой красывый кон! Зачем мусор возит такой залотой кон?
Гедеминов осторожно подошел к жеребцу и стал ласково уговаривать: «Марс, Марс, ты хороший, ты красивый. Не бойся. Все будет хорошо». Он гладил и приговаривал, пока тот не успокоился.