«Нашел Володя дорожку к солдатскому сердцу», — подумал он.
— Так вот, товарищи, — продолжал Володя, — Исполком Совета командировал нас, чтобы сообщить вам тревожную весть, полученную вчера ночью из Петрограда..
Солдаты насторожились.
— Генерал Корнилов поднял контрреволюционный мятеж против рабочих и крестьян России…
Тихо стало в казарме.
— Он снял войско с фронта и двинул на Петроград…
Все замерло в тишине.
— Он идет, чтобы свергнуть Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и снова посадить царя на трон.
Ропот пробежал по казарме.
— Он и Временное правительство хочет сбросить…
— Откуда у вас такие сведения? — спросил негромко один из офицеров.
— Получена телеграмма, подписанная Керенским, — ответил Володя. — Вот она, — Володя показал напечатанную на машинке копию телеграммы.
Поручик Абрамов взял телеграмму, прочитал и положил на стол.
— Рабочие и солдаты Петрограда, — торжественно произнес Володя, — встали на защиту революции. Владивостокский Совет призывает вас, товарищи, поддержать питерских рабочих и солдат…
Гул одобрения прошел по казарме.
— Долой Корнилова! — воскликнул Володя.
Тут уж поднялась настоящая буря. Один за другим подходили к столу солдаты, и от генерала Корнилова только «перья летели».
Агарев, покрутив моржовый ус — такая у него была манера, когда он произносил речи, — стал говорить о единении всех революционных сил для отпора Корнилову, но, сев на своего конька, он заговорил о солидарности демократии Америки, Франции, Англии с российской революционной демократией в борьбе против Германии, против кайзера, о доведении войны до победы, до уничтожения германского империализма.
Слова его были не те, какие нужны были. О другом думали в этот момент солдаты. Взволнованные сообщением большевиков, они думали о своем доме, о России-матушке, которую снова хотят поработить генералы.
Виктор уловил это настроение солдат и попросил слова.
— Время ли говорить о войне с Германией, когда у нас своя, внутренняя война начинается? — полилась его простая и ясная речь. — Надо все наши силы сосредоточить на борьбе с генералом Корниловым, с контрреволюцией, отстоять свободу, отвоевать у помещиков землю. Вот о чем надо думать, а не о том, чтобы защищать интересы русских капиталистов и помещиков.
— Правильно! Верно! — понеслись возгласы со всех сторон.
— Еще я хотел сказать о Ленине, — продолжал Виктор. — Я видел Ленина в Петрограде в апреле месяце.
Солдаты притихли.
— Рабочие носили его на руках, как верного своего вождя. Мой товарищ, — Виктор сделал движение в сторону Володи, — говорил, что он пятнадцать лет состоит в партии. Это верно, я его знаю вот уже десять лет. А Ленин создавал эту партию. Мы тогда были еще малыми ребятами. Ленину сейчас около пятидесяти лет. Революционером он стал семнадцати лет, когда царское правительство казнило его старшего брата Александра за участие в подготовке покушения на жизнь царя Александра Третьего.
Изумленно смотрели солдаты на Виктора Заречного.
— Ленин немало посидел при царе в тюрьме, был в ссылке. Всю свою жизнь он боролся за трудовой народ, против царя, капиталистов и помещиков. Вам говорят, что он германский шпион. Ложь это! Он против войны, против того, чтобы понапрасну лилась народная кровь. Те, кому нужна война, кому не жаль народной крови, те и называют его шпионом.
Большинство солдат раньше и не слыхало имени Ленина.
— Вот он, оказывается, какой человек, — шептались солдаты. — И брата-то его казнил царь…
Успех короткой речи Виктора Заречного был необычайный. Отдельные протестующие выкрики потонули в гуле одобрений.
Это была первая победа большевиков в эсеровском гнезде, как в Совете называли Русский остров. Поручику Абрамову успех этот был не по душе: в столь тревожные дни инициатива исходила от большевиков, да и вообще ясно было, что теперь труднее будет порочить их.
— Может быть, есть желающие высказаться? — спросил Абрамов.
— Есть! — раздался все тот же очень знакомый Виктору бас.
К помосту подошел артиллерист лет сорока, с темной бородой.
«Вот так встреча!» — мысленно воскликнул Виктор.
Поднявшись на помост, солдат протянул Виктору руку.
— Здравствуйте! — сказал он басовитым голосом.
— Товарищ Гвоздев!
Это был канонир Васильевской батареи Семен Гвоздев.
Солдаты с любопытством смотрели на Виктора и на бородатого артиллериста, пожимавших друг другу руки.
Минуту длилась эта сцена.
— Прошу вас, говорите, — оборвал ее председатель.
Семен Гвоздев рассказал, как в прошлом году Виктор Заречный приезжал на Русский остров, привозил нелегальную литературу и прятал ее в потайном месте, в скале, а он, Семен Гвоздев, брал ее и распространял среди солдат.
— Это наш человек, — закончил свою речь Гвоздев. — Они все наши, большевики, самые настоящие борцы за народ. «Шпионы!» — иронически пробасил он. — Смешно даже слушать! — И он сошел с помоста.
Гвоздев окончательно рассеял недоверие солдат.
Митинг был окончен. Стали расходиться. К Виктору Заречному подошел Семен Гвоздев.
— А я сразу узнал вас, — сказал он.
— Очень рад видеть вас, — взволнованно отозвался Виктор. — Вот при каких обстоятельствах встретились!
Их окружила группа солдат.
— Да, как-то и не верится, — басил канонир, — что было тогда — как вы в скале прятали литературу — и что теперь. Какие открытые речи!
Группа солдат вокруг Виктора, Володи и Семена Гвоздева росла. Начался второй, только более задушевный, митинг.
— Мне хочется повидать смотрителя маяков Дубравина, — сказал Виктор, когда они вышли из казармы. — Пройдемся. Погода превосходная. Там сядем на катер.
— Пойдем. Я с удовольствием пройдусь, — согласился Володя.
От бухты Новик шла прекрасная дорога. Друзья и не заметили, как прошагали несколько верст.
— Вот и маяки, — сказал Виктор, когда сквозь деревья показались две белые пирамиды с балкончиками. — Видишь между маяками домик? Там и живет Дубравин.
Скоро они вошли в палисадник перед домом смотрителя. В настежь открытой одностворчатой двери появился сам Дубравин с той же рыжей бородой и густой черной шевелюрой. Он вгляделся в Виктора Заречного.
— Батюшки!
— Максим Андреевич!
— Какими судьбами?
— Пришел навестить.
— Спасибо за память.
— Познакомьтесь. Мой товарищ.
— Здравствуйте. Проходите в хату.
— Спасибо, — отвечал Виктор. — Посидим здесь, в палисаднике. Погода чудесная.
— Ну, как угодно.
Гости присели у деревянного столика на одной толстой ножке, вкопанной в землю.
— С революцией вас, Максим Андреевич, — говорил Виктор. — В прошлом году при царе виделись, а теперь вот…
— Да! Перемена произошла необыкновенная. Это ваши прокламации помогли, — шутя сказал Дубравин.
Виктор засмеялся в ответ.
— А где же наша сообщница? — спросил он.
— Галя-то? На рыбалке.
— Все ловит?
— Такой же рыболов, как и была.
— А я с канониром Гвоздевым встретился, — сказал Виктор. — Мы на митинге в Третьем полку были, Гвоздев туда как раз к товарищам пришел.
— Прошлой осенью мы с ним все ожидали вас, гадали: что, думаем, с вами приключилось?
— А со мной и в самом деле приключилось.
— Ну, мы так и решили… Перемены-то какие, а!
— Да, перемены большие.
— А вот и рыболов, — сказал Дубравин.
К дому шла Галя со связкой рыбы в руке.
— Как она за этот год выросла! — заметил Виктор.
— Растет! — глаза у Дубравина весело поблескивали.
Увидев Виктора, Галя вся зарделась.
— Вспомнила? — спросил отец, когда она вошла в калитку.
— Вспомнила, — смущенно ответила Галя и протянула Виктору руку.
— Здравствуй, здравствуй! Все ершей ловишь? Помнишь, как мы с тобой ловили?
— Помню.
— Как-нибудь приеду, опять половим.
— А сегодня вы у нас не останетесь?
— Нет, мы сегодня уедем.
— А то оставайтесь, — предложил Дубравин. — Жена со старшей дочерью в городе заночуют. Места много. Завтра утречком с первым рейсом и поедете.
— Спасибо. Никак не можем. Нас сегодня ждут в Совете. Время тревожное.
— Слыхал я. Приехал тут один из города, рассказывал.
Совсем осмелев, Галя обратилась к Виктору:
— А вы хотели мне про Минера рассказать. Помните?
— Да, да, — вспомнил Виктор.
— Да и о себе расскажете, — все еще уговаривал Дубравин Виктора остаться.
— Никак не можем. А до прихода катера много времени?
— Не меньше часа. Я сейчас насчет чая похлопочу, а Галя ершей зажарит. Бьюсь об заклад, с того раза вы не ели ершей.
— Не ел, — смеясь, ответил Виктор. — Но как-нибудь в другой раз. А сейчас нельзя ли, чтобы Галя провела нас на маяк? Товарищу интересно посмотреть.
— Да, я хотел бы посмотреть, — сказал Володя.
— Пожалуйста… Галя, проводи. А я насчет чая…
Галя отнесла ершей в дом и повела гостей на один из маяков, стоявших рядом. Глазенки у нее радостно блестели.
— Это ведь старый подпольщик, — говорил Виктор Володе.
— Вот как?
— Да, помогала царя свергнуть с престола.
Галя хихикнула.
— Да, да, не смейся. Ты — старый революционер.
Галя и вовсе рассмеялась.
— Папа тебе рассказывал, для чего нам нужен был канонир Гвоздев?
— Рассказывал.
— Значит, знаешь, что участвовала с нами в подпольных делах?
— Знаю.
Они подошли к маяку, вошли в него, поднялись по внутренней лестнице и вышли на балкон. Хотя маяк и не был высок, все же вид с него открывался более широкий, чем с берега.
— Прекрасный вид! — заметил Володя.
Они стояли, опершись о перила балкона, и любовались девственными берегами полуострова Муравьева-Амурского.
— Вон Токаревский маяк, — объясняла Галя, — а это бухта Диомид…
— Я знаю, Галя, все эти места я знаю, — сказал Володя.
— Расскажите же про минера, — попросила Галя Виктора.
— Один из минеров, — рассказывал Виктор, — звали его Кирилл Кудрявцев, говорил мне, что после подавления восстания — это было в тысяча девятьсот седьмом году — он забежал в сторожку на Голдобинском колоколе. Папа спрятал его на сеновале. Помнишь, папа рассказывал? Потом его привели ко мне…
Виктор рассказал о дальнейшей судьбе Кирилла Кудрявцева, о тех документах, которые он обнаружил в архиве штаба крепости, привел почти дословно письмо Кудрявцева к его родным.
Галя слушала и с тревогой смотрела на бухту Диомид, где десять лет назад происходили события, о которых сейчас шла речь.
— Ну вот, а теперь все это кончилось, — сказал Виктор. — Теперь революция. Царя нет. Будет совсем другая жизнь.
Пришел на маяк и Дубравин.
— А где вы были? — допытывалась Галя у Виктора.
Пришлось Виктору рассказать о себе, о своих злоключениях. Галя выслушала его рассказ с величайшим вниманием. Виктор ей показался совершенно необыкновенным человеком, каких она никогда не встречала.
— Когда мы ловили ершей, — сказала она, — я не думала, что вы такой…
— Какой?
— Такой… повторила Галя. Виктор понял, что она хотела сказать.
— Когда-нибудь, может быть, я пришлю тебе книгу о революции. В этой книге будет рассказано и о тебе, о том, как ты бегала на Васильевскую батарею, к канониру Гвоздеву.
Галя удивленно уставилась на Виктора большими глазами, в коричневых зрачках которых он увидел свое отражение.
— Ну, пойдемте чай пить, — сказал Максим Андреевич.
Через час к пристани подошел «Инженер».
ИМЕНЕМ СОВЕТА
В Совете стоял гул. Вооруженные люди толпились в коридорах и комнатах. Казалось, готовился военный поход. Красногвардейцы с красными ленточками на шапках стучали прикладами винтовок о паркетные полы бывшего дома военного губернатора. Среди них то показывались, то исчезали с озабоченными лицами члены Исполкома.
— Где же Чудаков? — спрашивал Костя Суханов, ища глазами Степана. — Куда он пропал?
Степан Чудаков сидел с девушкой на бревнах на краю Линейной слободки. Это была та девушка, которую сторож Солдатского дома Огурцов называл «кудрявой».
По небу тихо плыли прозрачные, слоисто-перистые облака. Луна с отломленным краем тонула в молочной пелене. Вокруг нее ясно обозначился круг. Все это говорило о том, что погода переменится. И в самом деле — с утра и весь день погода была превосходная, а сейчас стало накрапывать.
Поднявшись с бревен, Чудаков снял с себя шинель, накинул ее на «кудрявую» и снова сел.
— Вы намокнете, — сказала она. — Накройтесь и вы.
Степан залез под шинель. Так они, прижавшись друг к другу, сидели под шинелью и смотрели на темный залив.
«Сейчас я ей скажу, — подумал Степан. — Момент подходящий. Скажу все».
«Кудрявая» чувствовала, что приблизился час, когда Степан откроет ей свое сердце. Она знала, что он должен сказать.
Степан волновался.
«Да полно, — думал он, — не будет ли это смешно: мне, большевику, объясняться в любви… да еще в такое время, когда контрреволюция подняла голову?»
На кладбищенской церкви колокол медленно стал бить часы:
Бам, бам, бам…
Степан насчитал десять.
«Черт возьми, — подумал он, — скоро уж надо идти в Совет… на операцию, дьявол ее подери… Скажу ей сейчас».
«Кудрявая» плотнее прижалась к нему.
— Генерал Корнилов поднял мятеж, двигает войска на Петроград, — сказал он.
— Знаю, — ответила она грудным голосом.
— Буржуазия начинает гражданскую войну.
— Ясно, — опять отозвалась она.
Они помолчали. Дождь стал накрапывать сильнее.
«Черт его подери», — подумал Степан.
— Дождь пошел, — сказал он.
— Уже давно идет, — сказала она.
— Ну, он только моросил, а теперь пошел.
Бревна уже блестели от дождя и были скользкие.
Они опять помолчали.
— Мне надо к одиннадцати в Совет, — сказал Степан.
— Уже одиннадцатый час. Опоздаете.
— Не опоздаю.
— А почему так поздно?
— Потом скажу.
Вдруг она выпорхнула из-под шинели.
— Идите-ка вы лучше в Совет, — сказала она укоризненным тоном и побежала к дому, где жила.
Степан сошел в бревен, всунул руки в Шинель. Стоял, смотрел, как сверкали ноги «кудрявой», обутые в белые туфли.
Всю дорогу до бывшего губернаторского особняка, где теперь помещался Исполком Совета, он ругал себя:
«Болван… Дурак набитый… Готов земной шар зажечь мировой революцией, а тут…»
— Вот он! — раздался голос Кости Суханова, увидавшего Степана Чудакова. — Где ты запропал?.. Тебе даем полковника Савченко. Произведи обыск и арестуй его.
Полковник Савченко, офицер штаба крепости, по сведениям, полученным в Совете, был участником контрреволюционного заговора. Чудаков знал его.
«Гидра», — подумал он, вспомнив, как в 1915 году, во время волнений ополченцев на Первой речке, Савченко вызвал роту солдат и приказал стрелять, а потом в награду собственноручно поднес стрелявшим по чарке водки.
Это был уже второй заговор в городе.
Подумав, Степан Чудаков сказал:
— А не будет, как с генералом Сагатовский: арестовали, а потом выпустили?
— Тогда и теперь — большая разница, — ответил Костя.
В одной из комнат Совета толпились красногвардейцы, среди них несколько чехов и словаков, бывших военнопленных, приехавших из Никольск-Уссурийского лагеря (охранявшие лагерь солдаты разъехались по домам, разошлись и пленные — кто куда).
— Вот ваш командир, — сказал Костя, обращаясь к солдатам, и указал на Степана Чудакова.
Прикуривавший от спички козью ножку красногвардеец — это был уже пожилой человек, — неловко наклонясь (винтовка у него была на ремне за спиной), ударил Степана дулом в лоб, над самым глазом. Искры посыпались из глаз Степана. Костя бросился к нему.
— Ах ты! — вскрикнул он, и лицо его исказилось от боли, будто не Степан, а он сам получил удар дулом винтовки.