Разговоры с Пикассо - Халас Дьюла "Брассай" 20 стр.

Пикассо поворачивает так и этак небольшое бронзовое изваяние – ищет подходящий свет. В этот момент появляется Поль Элюар… С того момента, как он, в 1926-м, написал свое первое стихотворение «Посвящается Пабло Пикассо», между ними завязались дружеские отношения, ставшие еще теснее после сближения Пикассо с сюрреалистами: именно он иллюстрировал первые сборники Элюара. В 1936-м поэт прочитал в Барселоне публичную лекцию о Пикассо, где сделал обзор его живописи. Однако настоящее творческое партнерство между ними возникло во время гражданской войны в Испании, перевернувшей их сознание и вызвавшей сдвиг в искусстве обоих. Перед лицом стремительно развивавшихся событий оба высказали свою позицию. Великие строчки, написанные Элюаром, явно перекликались с Герникой. Их «вкус к жизни», их влияние и мощь, их стремление переплавить страдания и боль в радость творчества стали доминантой этой дружбы. Для этих двух людей – самого реалистичного из художников и самого пластичного из поэтов, – которые не могли представить себе жизни без любви, искусство являлось проявлением жизни и ее лицезрением, а вовсе не воображением или мечтой. Творчество, выросшее из физических ощущений, требует опоры на реальность и избегает всего эфемерного…[48]

Элюар только что возвратился из Лондона, и ему хочется многое нам рассказать. Он купил несколько статуэток с Кикладских островов и очень счастлив… Я замечаю, что если бы мне пришлось выбирать из всего мирового скульптурного наследия, я бы без колебаний взял одну из кикладских богинь: эти изваяния так аскетичны, так очищены Эгейским морем от всего лишнего, что представляют, на мой взгляд, самую суть пластического искусства…

Приходит издатель книг по искусству, и Пикассо показывает нам серию гравюр, сделанных для него…

Издатель, обращаясь к Пикассо:

– Нам остается урегулировать одну вещь. Сколько я вам должен?

И он увлекает издателя в соседнюю комнату. Через несколько мгновений они появляются.

Я был счастлив повидать Поля Элюара. Со времени работы в «Минотавре» у нас установились дружеские отношения… Он присылал мне книги с дарственной надписью.[49] Но я редко виделся с ним во время оккупации; в последний раз это было в ноябре 1943-го, когда он собирался перейти в Свободную зону. У меня было несколько его стихотворений, размноженных на ротопринте, которые передавались из рук в руки, и книга «Поэзия и Правда» с отпечатанным красным шрифтом заголовком. Однако мне неизвестно, какое именно участие он принимал в движении Сопротивления, где действовал смело, если не сказать безрассудно… Как и Пикассо, Элюар не хотел покидать Париж.

Несколько недель назад, случайно войдя в кафе на бульваре Сен-Жермен, я наткнулся на них с женой: Нюш стала еще бледнее, а у Элюара прибавилось седины. И руки у него дрожали сильнее прежнего… Он радостно сообщил, что после нескольких месяцев оккупации, проведенных на улице Бак, в квартире, где его укрывали надежные друзья, он смог наконец вернуться к себе домой. Почему бы мне не прийти к ним в гости? Договорились на завтра. Элюар живет в одном из самых унылых кварталов Парижа, где сплошь грузовые терминалы, склады, газохранилища, пирамиды угля, кокса и шлака. Словом, он живет в Шапель. Уроженец Сен-Дени – усыпальницы французских королей, превратившейся сегодня в рабочее предместье, в царство заводов, фабрик и красных знамен, – Элюар пел почти с гордостью: «Я родился за ужасным фасадом…» В Шапель поэт обрел атмосферу своего детства – нашел «красоту в зловещем», как сказал бы Превер. Неподалеку расположен канал Сен-Мартен, пересекающий его родные места… А «парижского пешехода» Леон-Поля Фарга он может считать своим соседом…

Обычный дом на улице Маркс-Дормуа, трехкомнатная квартира на четвертом этаже – здесь живет Поль Элюар: храм искусства и поэзии в самом сердце Ла Шапель. Дорогая для Элюара троица зовется Макс Эрнст – Кирико – Пикассо. Автор романа-коллажа «Женщина о 100 головах»,[50] с которым Элюар познакомился в 1920-м в Кёльне, представлен здесь «Человеком с завязанными глазами» и портретом Гала. Высокий манекен среди необычной архитектуры являет собой художника, изобразителя застывших тел и пустынных итальянских площадей эпохи портиков, задумчивых, погруженных в безмолвие. Очарование де Кирико, под властью которого долго находились сюрреалисты, может сравниться лишь с тем влиянием, которое производил на них Лотреамон – другая «точка отсчета» их движения. Тайна, непредсказуемость, смутные мечтания, смешанная с тоской тяга к неведомым мирам – они находили все это в его произведениях – странных, загадочных, «сюрреалистических». Культ де Кирико родился во время войны 1914-го, в тот день, когда Андре Бретон, проезжая на автобусе по улице Боеси, обратил внимание на витрину Поля Гийома, где был выставлен «Мозг ребенка». Он купил картину, и с тех пор его сподвижники могли восхищаться ею у него дома. Кроме того, у Элюара были знаменитые «Манекены розовой башни» и «Прощание поэта». Тем сильнее оказалось замешательство сюрреалистов, вылившееся в гневную реакцию, когда Де Кирико, в результате психического сдвига, редкостного в анналах художественного творчества, отрекся от своей «метафизической» живописи и принялся ее хулить. Столь резкий разворот они восприняли как бесчестье, как гнусное предательство.

Однако со времени моего последнего посещения на этих стенах картин Пикассо стало заметно больше, теперь они преобладают, и среди них я вижу портрет Нюш, датированный августом 1941-го – настоящий шедевр. Пикассо изобразил это воздушное создание со всей легкостью, со всей мягкой нежностью, на какую только был способен, словно ища в ее миловидной грации отдохновения от переживаемого ужаса. Грудь Нюш, хрупкое тело девочки-подростка, тонкая шея, головка с непокорной шевелюрой, глаза, окаймленные длинными ресницами, детский рот с легкой улыбкой на губах – все пронизано воздухом и светом. Словно проявившись на жемчужно-сером фоне, подруга Элюара предстает здесь бесплотным, неземным существом…[51]

Впрочем, у Элюара немало и других картин. Сальвадор Дали – любопытная серия ранних рисунков; Шагал – неожиданный натюрморт в красно-синих тонах, датирован 1912-м: «Стол с бутылкой».[52] Полотно художественного критика, англичанина Роланда Пенроуза, представителя сюрреалистического движения в Англии, свидетельствует о том, что в свое время он тоже пережил момент увлечения живописью. Пикассо и Элюар гостили в его поместье в Швейцарии. Пенроуз был женат на Ли Миллер, прекрасной американке времен монпарнасских безумств, ученице и модели Ман Рэя, чей портрет, полный юмора и фантазии, Пикассо написал в 1937-м.

Здесь же «Сумасшедший король», вырезанный ножом из дерева одним безумцем, – он словно царит над всем окружающим, важно восседая в углу, в своих грубых башмаках, с короной на огромной голове. Вокруг – небольшие терракотовые изваяния из раскопок доколумбовой эпохи, идолы с острова Пасхи, из Британской Колумбии и Новой Мексики. Любимый предмет Элюара – бронзовый череп: если нажать кнопку, он открывается, и там оказываются часы. Время, отсчитывающее секунды, гнездится в мозгу, как червь в яблоке…

Элюар открывает вместительный книжный шкаф в стиле Директории и достает оттуда «Неизвестный шедевр» Бальзака с иллюстрациями Пикассо, украшенный, сверх того, его подлинными рисунками на полях. А вот и настоящий раритет – единственная из существующих рукопись Изидора Дюкасса, графа Лотреамон. Все книги Элюара любовно украшены огромным количеством посвящений, автографов, рисунков, фотографий, это относится и к «Видимой женщине» Дали, и к «Наде» Бретона. Я вижу несколько записок и рисунков из «Нади», в том числе и комментарий автора о странной героине сюрреализма, и множество фотографий, среди которых «Дама с перчаткой» и гостиница Великих людей, что напротив Пантеона, где жил тогда Андре Бретон. Элюар показал мне и кое-что из собственных рукописей, удививших меня большим количеством помарок. Когда читаешь его стихи, такие чистые и прозрачные, кажется, что они выливаются на бумагу сами собой. Элюар опровергает это заблуждение: никто не рождается с пером в руках. Сам он пишет трудно, иногда мучительно, подолгу обдумывая каждую строку… «Каждое стихотворение спонтанно лишь наполовину, вторая половина – это воля и труд, – объясняет он. – Мало что из случайных образов может войти в него в первозданном виде. Плоды вдохновения должны быть облагорожены, освоены, приведены в соответствие с чувством, которым продиктовано стихотворение. Восторг и упоение должны быть тщательно выписаны, словесная горячка – выверена точностью поэтического ремесла».[53] Потом был обед, приготовленный Нюш, и за столом меня поразило то, что Элюар сказал об оказанном на него влиянии. Прежде чем вспомнить Бодлера, Рембо, Лотреамона, Шелли, Новалиса, Гельдерлина, он произнес имя Уолта Уитмена… Возможно, что десятью годами ранее, до того, как встать под знамена воинствующего коммунизма, Элюар не был бы столь категоричен, называя Уитмена в качестве своего предтечи. Но сегодня он объяснял это так: «Если бы этот великий американский поэт жил в наше время, он выбрал бы тот же путь, что и я».

Париж, 15 мая 1945

Погода прекрасная, лица вокруг повеселели… Впечатление такое, что Париж, словно выздоравливая после долгой болезни, пробуждается к жизни. Непонятно откуда вдруг появилось множество очаровательных девушек на велосипедах – вокруг их голых ног плещутся раздуваемые ветром разноцветные колокольчики юбок… В десять у меня с ней свидание в кафе «Дантон» – привычном отправном пункте моих экспедиций к Пикассо. Интересно, она придет? Должно быть, ей хочется познакомиться с ним. Но еще вчера вечером она сомневалась… Я вижу ее – она сидит на веранде: улыбающиеся глаза, непокорная шевелюра, в руках бокал мюскаде. Мы знакомы уже почти месяц. Один журнал заказал мне фотографию «Женщины с апельсином» в качестве иллюстрации к статье о скульптуре Пикассо. «Наш велосипедист заедет через час и заберет снимок…» И вот после этого звонка вместо велосипедиста явилась молодая девушка. Она извинилась: «Его срочно вызвали в роддом… Жена только что родила… Тогда вызвалась я…» Мы немного поболтали. Она стала рассматривать мои фотографии, рисунки… Время шло. Передавая ей заказанную фотографию, я перепутал: это была «Девушка, играющая в мяч», а не «Женщина с апельсином». Просто катастрофа! Еженедельнику пришлось опубликовать фото «Женщины с апельсином» в следующем номере и извиниться перед читателями за допущенную ошибку. Однако благодаря этой оплошности у меня появилась возможность увидеть ее еще раз…

Она пришла в белой блузке и плиссированной шотландской юбке, на ногах – сиреневые холщовые туфли, какие носят на Пиренеях, откуда она родом. И пришла лишь для того, чтобы сказать: «Я не пойду к Пикассо ни за что на свете. Как он к этому отнесется? Является незнакомый человек, без причины, без повода…» Как же ее убедить? Я заказываю еще два бокала мюскаде. Она протестует: нет, но с какой стати? И в каком качестве?

– Если вам непременно нужен статус, чтобы туда пойти, – убеждаю я, – могу представить вас как своего секретаря. Пикассо хочет купить мои рисунки, вы ему и передадите папку с ними…

В конце концов, не без помощи мюскаде, мне удалось ее уговорить.

Марсель докладывает о нас хозяину. Появляется Пикассо – без рубашки, в коротеньких шортах:

– Вы не один? Извините меня… Я не одет… Представляться голым молоденькой девушке…

Он изображает стыдливость и делает вид, что хочет удалиться. И тем не менее остается.

Когда у Пикассо появилась привычка принимать людей полуодетым? На фотографии 1912 года, снятой в его мастерской на улице Шёльшер, напротив кладбища Монпарнас, мы уже видим его в коротких шортах, с голой грудью и в фуражке набекрень. Выходит, эта давняя привычка. Фернанда рассказывает, что летом, в жару, на Бато-Лавуар ему случалось выходить к посетителям в трусах и что некоторые чересчур стыдливые особы просили его надеть брюки…[54]

Жильберта в восторге. «Какой он простой… Я его представляла себе совсем не таким…» Мы в мастерской, она бегло осматривает собранные здесь скульптуры и замечает «Женщину с апельсином». «Посмотрите, – восклицает она, – не будь ее, мы бы с вами никогда не увиделись, не познакомились…» – «Но вы забыли про жену велосипедиста, которая родила так кстати, – со смехом возражаю я. – Мы просто обязаны поставить за нее свечку…»

Снова появляется Пикассо – по-прежнему полуголый. Вместо того чтобы переодеться, он искал коробку шоколада для Жильберты.

Через четверть часа он снова возвращается. Но уже одетый.

Я рассказываю ему, когда откроется моя выставка в галерее «Рену и Коль».

Входит офицер. Это Андре Мальро, служивший в Интернациональных бригадах под псевдонимом «полковник Бергер». Пикассо дружески приветствует гостя.