К весне была проведена 100 % коллективизация деревни и хутора, создано 4 полеводческие бригады. Учёт труда производился «палочный». За проработанный день в журнале напротив фамилии работника ставили палочку. Если колхозник уходил домой раньше до прихода учётчика, он лишался этой палочки и наоборот, колхозник мог прийти на работу перед приходом учётчика, ему ставили палочку, как за проработанный день.
В 1930 г. были уже введены нормы выработки и установлены трудовые книжки колхозника. В этом же году поставлен вопрос о ликвидации кулачества как класса.
Партийно-комсомольская ячейка в это время проводила соответствующую работу по выявлению кулацких хозяйств и подлежащих к выселению из колхоза.
Когда список был подготовлен, на собрание приехала председатель райисполкома Клавдия Филюшкина. Собрание было бурное. Протестовали несколько крестьян, подлежащих исключению, и некоторые несознательные элементы. Бедняков они называли «голытьбой» и говорили:
– Что вы будете делать без нас в колхозе?
Они рассчитывали на то, что если их исключат, то им возвратят всё, что у них обобществлено. Но этого не получилось, им сообщили, чтобы на это они не рассчитывали.
И вот что случилось в эту ночь после собрания. Мельница, которая находилась в ведении колхоза, была подожжена. К утру её не стало, очень много сгорело зерна, которое было завезено с заготзерна для размола. Этот инцидент был организован кулаками, но так умно, что виновников никого не нашли.
Колхоз ещё по-настоящему не окрепший организованно и материально, вынужден был заново строить мельницу, правда, с помощью государства. К августу 1931 года мельница была построена и запущена в работу.
Но не всех устраивала работа в колхозе. Некоторые крестьяне стали выходить из колхоза. Ночью, по-воровски, уводили с общих дворов своих лошадей и коров, грузились на подводы и уезжали в Козьмодемьянск.
Но колхозное движение набирало силу, и вместе с ним росло повсеместное раскулачивание. Накатила и накрыла волна раскулачивания и село Белоусово.
В один из мартовских вечеров из правления колхоза на хутор пришел посыльный и сообщил, чтобы все коммунисты и комсомольцы прибыли в контору колхоза. Зачем? Никто из них не знал.
Когда хуторские пришли в контору, там уже были в сборе деревенские коммунисты и комсомольцы и двое незнакомых мужчин. Это были уполномоченные из района.
Шишляев пояснил, что всех собрали не на собрание, а выполнять практическое задание района по выселению кулацких хозяйств. Он встал из-за стола и обратился к присутствующим:
– Кого выселять будем, вы знаете. Разрешите зачитать ещё раз список выселяемых хозяйств.
Один из уполномоченных зачитал список тех, кто из актива закрепляется для сбора и погрузки имущества на подводы, а также ответственных за отправку подвод на станцию.
Сами кулаки к этому времени уже были арестованы и заключены в тюрьму, оставались только члены их семей.
После короткой беседы активисты должны были отправиться по домам кулацких хозяйств.
«Я спросил уполномоченного:
– Что мы должны делать, когда придём в дом?
Уполномоченный криво усмехнулся и ответил:
– Вы скажите, что есть сведения о том, что вы хотите спрятать имущество от колхоза, и мы этого не должны допустить.
Меня назначили к кулаку Георгию Левинину. Я знал, что имущества у Левинина никакого нажитого не было, а кулаком его сделали за то, что он торговал лошадьми и на язык был острый. На каждом собрании вставал и высказывал правлению о беспорядках в хозяйстве.
Я постучал в ворота. Калитку открыла хозяйка и спросила:
– Зачем так поздно пришел?
Я ответил так, как меня инструктировал уполномоченный. Я прошел в комнату и присел к большому столу. Прошло некоторое время, и хозяйка предупредила меня:
– Мы будем ложиться спать, а ты можешь идти.
На что я ответил:
– Я останусь у вас до утра.
– Ну, пожалуйста.
Погасили огонь, легли спать, я тоже прилёг на лавку. Утром, в 4 часа, в дверь постучали, хозяйка встала, хотела идти открывать, но я опередил ее:
– Сам открою, я знаю, кто это пришел.
В дом зашел уполномоченный, он посмотрел на хозяйку и вежливо сказал:
– Вы должны выселиться до рассвета, для этого вам необходимо собрать все необходимые вещи, продукты, все то, что у вас спрятано, не стесняйтесь, берите с собой. В дороге и в ссылке на новом месте всё пригодится.
Хозяйка опустила глаза в пол и спросила:
– А где мой муж?
Уполномоченный ответил:
– Муж вас на станции встретит, и всей семьей поедете в ссылку.
Я вышел на улицу. Вот тут и началось. Как по команде огласилась вся деревня рёвом, подошли подводы, приказали грузиться, но крестьяне сами не хотели выносить вещи из домов. Прибывшие ребята из актива принялись за дело, порученное уполномоченными.
Я вытаскивал из дома и укладывал на подводу увязанные узлы. Потом прошли с ребятами по двору. Кое-что действительно было попрятано в навозе, в бане, всё это вытаскивали и клали на подводы.
До рассвета выехать не смогли. Сборы прошли до 12 часов дня. Все улицы были заполнены народом. На работу никто не вышел. Все оплакивали, кто своих родственников, кто соседей».
О поездке на станцию Василия не предупредили. Была весна, к обеду солнце припекло, снег стал таять, побежали ручьи, а он был в валенках. К тому же заболела Анастасия, и ехать на станцию он не мог. В конце деревни соскочил с подводы и ушёл, подвода осталась без возницы, получилась задержка. За что он потом получил по комсомольской линии строгое взыскание.
После выселения кулаков все кулацкие дома и оставшееся имущество было передано в распоряжение сельсовета, который имел право реализовать его на месте. Часть домов продали колхозникам. Полукаменный двухэтажный 3-квартирный дом с кладовой никто не хотел покупать. Уж больно все жалели хозяйку дома, дескать, какая она кулачка, её освободят, приедет домой, и будут неприятности.
Несмотря на эти разговоры, Василий с братом Яковом решили купить этот дом. Верхняя половина и кладовая досталась ему. Задняя половина в две квартиры – брату. Каменный хлев разделили пополам. Такого дома хватило бы на всю жизнь не только им, но и их детям, внукам и правнукам.
Проработал Василий в колхозе до осени, и райком направил его на работу инструктором рабкоопа. Работа была связана с длительными командировками по району. Транспорта в то время не было никакого, приходилось ходить пешком, не бывая неделями дома. Проработал он до весны и поступил в городское потребительское общество (ГОРПО) на торговую работу. Старший брат Яков здесь уже работал заведующим магазином. Немного позже взяли и жену Василия в аппарат ГОРПО заведующей торговым отделом. Сначала он работал в ларьке, потом в овощном магазине. Потом Василия перевели в магазин в деревню Задворка. В Задворской комсомольской организации его избрали секретарём.
В 1931 г. в стране развёртывалось крупное строительство фабрик и заводов. Центральный комитет комсомола обратился ко всем комсомольцам страны с призывом поехать в промышленные города на строительство.
«Пришла директива из райкома комсомола: «Ваша комсомольская ячейка в двухдневный срок должна направить десять комсомольцев на строительство Горьковского автозавода. В случае отказа от поездки забирайте комсомольские билеты».
В тот дождливый вечер я до полуночи месил грязь по деревне, разыскивая квартиры комсомольцев, которых наметили отправить на строительство автозавода. В результате из десяти опрошенных комсомольцев согласились ехать только трое, остальные сдали мне свои комсомольские билеты. Наутро с тремя комсомольцами я прибыл в райком комсомола».
Продавцом Василий проработал год. Как члена сельсовета, райисполком направил его на трёхмесячные курсы Советского строительства в город Городец.
Анастасия с детьми вернулась в деревню, в колхоз.
После учёбы в октябре 1932 г. Василий был направлен на работу председателем сельсовета.
«В работе сельсовета я столкнулся с большими трудностями. Коллективизация отдельных деревень была только в зачатии. Нужно было заниматься вопросами коллективизации, и вместе с этим выполнять финансовый план и продовольственную разверстку. Опорой в этом вопросе были бедняцкие собрания, колхозный актив и уполномоченные деревень, которые избирались общим собранием. Партийной организации при сельсовете не было. Единственный член партии была моя жена, а также два кандидата в члены партии: я и председатель колхоза Николай Белов.
Днём и ночью Василию приходилось проводить собрания то бедняцкие, то колхозные.
На собраниях, наряду с вопросом коллективизации, проводили работу по выявлению зажиточной части населения для доведения им твёрдого задания на картофель, зерно и лён.
В вопросе выполнения хозяйственно-политических задач большую роль в то время играли выездные редакции районной газеты, материал, печатавшийся отдельной листовкой, касался хода дел какого-либо сельсовета.
Вся работа при сельсовете контролировалась уполномоченным райкома партии. У Василия был уполномоченным член бюро райкома Павел Алексеевич Дудоладов. Мужик он был политически крепким, настойчивым, требовательным. Транспорта в то время сельсовет не имел, поэтому всегда приходилось ходить пешком и более всего ночью, особенно страшно был ходить в деревни, находящиеся за перелесками. Дудоладов его поучал:
– Оружие всегда держи наготове. Когда идёшь ночью, особенно осенью, какая бы дорога ни была, иди по дороге и не обходи лужи возле дворов. На дороге враг может неожиданно на тебя напасть.
К счастью, этого не случилось.
К работе в сельсовете подключили и Анастасию, ей поручили самую большую деревню, уполномоченный там был дядя Саша, активный мужик, но пожилой. Провести то или иное мероприятие стоило больших трудов, но ещё труднее было добиться, чтобы сдали и отвезли на заготовительные пункты зерно, картофель, молоко, мясо и лен.
Однажды в деревне Борисовка они с Павлом Алексеевичем проводили собрание с населением по доведению плана картофельных поставок. Колхозники, конечно же, понимали, что на собрании районные уполномоченные выколачивают дополнительные налоги или заем. Там боялись рот раскрыть, потому что, что бы ты ни сказал: против, за – все худо, за все – взыск либо от начальства, либо от своего брата – колхозника.
Одна молодая женщина подошла к столу, загнула сзади шубу и сарафан, наклонилась и показала свой зад президиуму. Потом повернулась к ним лицом и сказала:
– Вот вам где картоха.
После чего пошла и села на свое место.
Так они в этот вечер ничего не добились. Женщина была беднячка, и у нее была куча детей. Конечно, про неё и не стали бы докладывать выше, но работники сельсовета понимали, что она агитировала против заготовок не от своего имени, а от зажиточных крестьян.
«На бедняцких собраниях мы выявляли зажиточных, имеющих нетрудовые доходы, таких людей подводили под твёрдое задание: им надо было рассчитываться с государством зерном, картофелем, льном и другими продуктами сельского хозяйства. Так в деревне Высоковка было выявлено до десятка таких хозяйств. Это были Боковы, Рыбаковы, Мельниковы, Скнарь и др. В деревне Копылово – Милковы, Мясниковы.
После решения бедняцкого собрания мы сразу же шли вручать извещения о твёрдом задании и производили опись имущества. Конечно, мы этим самым допускали перегибы, но быстро это поправляли. Сразу же наутро оформляли решение исполкома сельсовета, на которое делали ссылку при выписке извещений о даче твёрдого задания, фактически же собирали исполком гораздо позднее. Таким образом, каждому твёрдому заданию давали выписку из несуществующего решения исполкома сельсовета. Придя с этим извещением о даче твёрдого задания и выпиской из решения исполкома сельского совета в райисполком, работники эти документы быстро утверждали и предлагали крестьянам немедленно выплачивать».
При описи имущества были случаи, что и описывать было нечего. Тогда тщательно искали, обнаруживали во дворах ямы, засыпанные зерном, картофелем и другим имуществом. Или были такие случаи: производили опись имущества, сундуки опечатывали, ключи забирали с собой, а когда наутро приезжали на подводах, то заставали только пустые сундуки, хозяева ночью исчезали неизвестно куда.
Задания давали такие, что при полном его исполнении в крестьянском хозяйстве не оставалось ни зерна, ни продуктов. Тогда к изъятию подлежал скот, лошади, дома и другие постройки. Всё конфискованное имущество передавали колхозникам.
Коллективизация в начале 1933 г. была завершена. Сельскохозяйственные поставки проходили успешно, выполнение финансового плана было завершено.
Работа в сельском совете для Василия являлась хорошей школой, и он поставил вопрос об освобождении его от этой работы, чтобы уйти обратно в свой колхоз бригадиром. В райкоме партии его предложение одобрили, но в то же время сообщили, что их с женой в ближайшее время готовят к отправке в советскую партийную школу.
Бригадир колхоза в то время не являлся освобождённым. За четырьмя бригадирами были закреплены лошади, на которых они работали наравне с остальными колхозниками. Сами выполняли норму, потом проверяли, как другие выполняют. К утру нужно сделать сводку для правления, составить пятидневный перечень работ. Один раз в неделю проходила партийная учёба, а также разные заседания и собрания.
Все колхозники довольны были колхозной работой. Организованы были детский сад и ясли, которыми заведовала его жена. Колхозная жизнь их удовлетворяла, дом был очень хороший, светлый. Жить бы и радоваться, но такая жизнь недолго была.
«Колхоз постигло новое несчастье. 6 июля в деревне возник пожар, который уничтожил 60 дворов. День был жаркий. Весь народ был на сенокосе. Некоторые были за 5 километров от деревни. Пока ехали, деревни уже не стало, большинство остались, в чём были одеты. Я со своей бригадой работал возле деревни, как только появился первый дым, сразу же бросились бежать. Дом, который загорелся, был под соломенной крышей, солома сразу же полетела на другие дома. Рядом были детские ясли, там было более 80 детей. Бросились все спасать детей. Грудных детей клали на простыни и выносили, спасли всех.
Наехало множество пожарных машин из других деревень, но ни одна не могла оказать помощь. Вся деревня была охвачена пламенем. Каждый побежал спасать свой дом, вернее не дом спасать, а что-нибудь вытащить из пылавшего дома».
Дом Василия был на другом конце деревни. Когда он прибежал, дом уже горел, но благодаря тому, что под домом была каменная кладовая, кое-что удалось спасти. В кладовой была хорошая одежда, и то, что было в доме, кое-что успели выбросить в окна. Такие кладовые спасли одежду многим людям, кладовых в деревне было шесть, и все они на лето заполнялись сундуками.
За два часа 60 колхозников лишились своего крова.
Случись это несчастье не при советской власти, не при колхозе, что бы могло получиться с большинством погорельцев? По миру бы пошли. Всю жизнь из нужды не вышли бы.
Советская власть не оставила в беде колхозников. Всем выплатили страховую сумму. Колхоз также получил страховую сумму за колхозные постройки.
Вопрос встал: как быть с жильём? 60 семей погорельцев. Оставшиеся сорок домов всех погорельцев вселить не смогут. Некоторые стали переоборудовать под жильё бани, овины, сараи. Другие покупали на стороне частные и кулацкие постройки. Василию за его часть дома государство выплатило 750 рублей, на 500 рублей продали кирпичные постройки. Предложили купить кулацкий дом в другом сельсовете, за 19 километров от их села. Дом понравился: большой, новый, на две половины, купили за 350 рублей. Перевезли его быстро. Этому посодействовал райком партии, потому что они должны были ехать на учёбу.
Несмотря на большие трудности с уборкой урожая, строительство домов шло организованно, быстро.