-Водка есть?
Влили в рот немного, запрокинули голову. Проглотила, закашлялась. Отрыла глаза, большие голубые, дрогнули губы, вроде что-то спросить пыталась.
- Не боись. Считай, нас тебе Бог послал! - водитель уселся за руль.
- Погоди, давай-ка руки ноги у неё гляну, как бы не прихватило. - Женщина поджала под себя ноги, сильнее запахнула под горлом ветхую фуфайку. Константин наклонился к её лицу:
- Я только ступни, да кисти рук гляну, чтобы не поморозила.
Когда выяснилось, что всё обошлось, тронулись дальше в путь.
Какое-то время ехали молча.
- Тебя как звать-то?
Женщина качнула головой, но так и ничего не сказали.
- Ну, хоть куда едешь-то? А то может, не в ту сторону везём? - улыбнулся шофёр.
- В Канск.
- Ну, слава Богу, а то уж я подумал - немая. Тогда по пути.
Машину покачивало на снежных перемётах дороги. Натужно, но ровно гудел сильный мотор. А Константину вдруг представилось, что вот не заметь он её, ещё немного и занесло бы снегом. И осталась бы она там лежать... навсегда. Он посмотрел на неё, она дремала и клевала носом в такт движения машины. Он опёрся о дверку, подставил плечо и женщина, в тесноте кабины, задремав окончательно, клюнув ещё несколько раз, прислонилась к нему. Немного погодя она спала тревожным, чутким сном. От дверки, через ватную подкладку суконного пальто, тянуло холодом, но он так и сидел не шевелясь.
- Красивая, - вздохнул шофёр.
Константин скосил глаза. Выбившаяся из под старенькой шалёнки русая прядь, щекотала его подбородок. Ну и пусть. Почему-то было даже приятно.
Наконец, впереди показались жёлтые огоньки Канска. Студебекер остановился на берегу Кана. Прощаясь, Константин подал водителю руку, глянул на Ольгу:
- Я на вокзал. Тебе куда?
- Мне тут... - и растерялась, не зная, что ответить.
- В Канске останешься, или дальше куда надо?
- Дальше.
- Значит, тоже на вокзал. Пошли что ли? - И направился к замершему руслу.
По льду Кана мела позёмка. Константин оглянулся раз, ещё раз. Ишь, согнулась в три погибели. Подождал:
- Держись за мной, - и пошёл, стараясь шагать помельче.
На железнодорожный вокзал пришли затемно.
- Билет куда брать?
- Денег у меня нет.
- Это понятно, я и не спрашивал. Вышлешь... потом.
- И документов нет.
- К кому добираешься-то? К мужу, к детям?
- Муж, - помолчала, - на войне остался. К детям нельзя. А больше некуда.
Он достал папироску, отвернувшись от ветра, закурил:
- Ну, утро вечера мудренее. Тут женщины возле вокзала комнаты сдают на ночь, на сутки и более. Скажешься моей женой. Покажу свои документы. А то трясешься вся, простынешь, - посмотрел в голубые глаза, - вот же наградила природа!
- Что?
- Ничего. Не зверь я, не трону тебя. Не бойся. Пошли, что ли? Зовут-то тебя как, жена? - и так по-доброму прищурил чёрные глаза, что она невольно улыбнулась:
- Ольга.
Небольшой деревянный дом стоял недалеко от вокзала. Из сеней вошли в маленькую кухоньку. Печка ещё топилась и жара стояла - хоть парься, особенно с морозу.
- Это пока, а под утро выстынет, тряпка под порогом примерзает. На печи чайник горячий. Нужник - справа от сеней.
Присмотревшись, разглядели в полумраке слабо светившей лампочки две двери.
- Вам в ту, - указала хозяйка. - Если что - Марью шумнёте, я выйду. - И скрылась за толстой синей шторой, закрывающей вторую дверь.
- Не боится, незнакомых пускает, - всё еще не решалась пройти Ольга.
- А чего тут красть?
И, правда, кроме печи имелся деревянный стол, крашенный коричневой краской. На столе стеклянная банка с алюминиевыми ложками. У стены тумбочка, на ней ведро воды и кружка. Рядом в уголке приютился умывальник. Две табуретки завершали убранство. Да ещё цветастая занавеска у дверей прикрывала пару фуфаек и старый солдатский полушубок. Зато на печи исходил теплом огромный алюминиевый чайник.
В отведённой им комнатке, кроме полутора спальной кровати и прибитой к стене деревянной вешалки, стоял стол, похожий на тот, что в кухне, только прикрытый чистенькой, но видавшей виды скатертью. На полу пёстрый самотканый половик, у кровати вязаный из старых тряпочек разноцветный кружок. На стене над кроватью клеёнчатый ковёр с нарисованными белыми лебедями. Между синими оконными рамами, через старое неровное стекло виднелся выложенный заботливой рукой мох. И холод не пропускает, и окно не замерзает, и красиво. Сверху оконце прикрывала тюль.
Константин достал из-за пазухи газетный свёрток.
- Вот сало и хлеб. Хозяйствуй. А я пока себе тут постелю - указал на пол рядом с кроватью. Ольга взяла свёрток, стараясь не шуметь, вышла на кухню, развернула на столе газету, достала из той же банки, где были ложки, нож. Нарезала хлеб, сало. Поискала взглядом что-нибудь из посуды, не нашла. Может, что и было в тумбочке, но заглядывать туда без спросу не решилась. Взяла кружку возле ведра с водой, налила в неё кипятка. Заглянула в комнату:
- Готово.
Ели молча, по очереди запивая из этой кружки.
Казалась бы, от неимоверной усталости Ольга должна уснуть мгновенно. Но сон не шёл. Она прислушалась. Не спал и Константин.
- Не спите?
- Нет, - повозился, устраиваясь поудобнее.
- Вы к семье, наверное, едите?
Константин сел, накинул на колени своё пальто, которым укрывался вместо одеяла:
- Враг народа я. Понимаешь, хотел чужих детей от голодной смерти спасти, а получилось, своих растерял. Пока десять лет на Калыме по приговору суда золотишко мыл, государство и о жене, и сыновьях, а их у меня троё было, да четвёртым ребёнком жена беременная осталась, позаботилось. Ищу, ищу - пока без толку. Ночью глаза закрою... - недоговорил, чиркнул спичкой, сломал одну, другу. - Я на улицу, там покурю, - поднялся на ноги.
- Я... я... беглая. Милиционера каменным пресс-папье по голове ударила на допросе, меня за это к смерти приговорили. На расстрел везли, сбежала. Самой не вериться, что это я и это всё со мной случилось, - не в силах лежать, села, скрипнув панцирной сеткой.
Он повесил пальто на вешалку, облокотился о спинку кровати:
- Куда же ты теперь? Ищут, наверняка.
- В Корсаково. Куда же мне без документов? Там у меня две дочери, мать, сестра. Не подумай, ни бросала я их. Дочерям учиться надо. Самый ближний из больших городов Красноярск. С матерью посоветовались, решили, что поеду вначале одна, устроюсь, потом детей заберу. Вот, устроилась!
- Как под следствие то угодила?
- Нашла работу кладовщиком на стройке. Начальник обещал комнату выделить. Жить определилась на квартиру. Надо бы ехать дочерей забирать, а на улице морозы до сорока давят. Ждала, пока немного отпустят. Да и без денег - куда? Вот, думала, пока немного заработаю, на билеты, на питание.
- Ну и что же тут криминального.
- А криминальным оказалась подлость человеческая. На стройке пленные японцы работали. Один пришёл ко мне на склад носилки получать, а у самого ноги заживо гниют, обморозил. Я ветошь дала, обмотать. Смотреть страшно было.
- Так ветошь - это же тряпьё, которым всякое оборудование протирают. Оно разве учитывается?
- Нашёлся "добрый человек" донос написал анонимный, что народное добро японцам переправляю. За то и посадили, про то и допрашивали - какое такое добро раздала?
- Хоть сути не знал, но обстоятельства примерно правильно понял. Ни документов, ни денег. Да и нашли тебя... в не подходящем для прогулок месте. Ну и домой тебе, точно нельзя. Ладно. Спи, давай. Устал я, как чёрт. Пойду на воздух покурю, да помарокую, как быть-то? - Взял пальто, достал из пачки папироску и потихоньку вышел. А когда вернулся - Ольга спала, тихонько посапывая.
Ещё и светать не начало, а в комнатке похолодало так, что лежать на полу не было никакой возможности. Константин встал, постоял у окна... проснулась и Ольга.
- Я подвинусь, вы ложитесь с краю, очень уж холодно.
- Дыра у них в преисподнюю под полом, что ли? Что бы так выдувало?
Прижавшись спинами, согрелись и уснули.
Проснулась Ольга от голосов. Константин негромко разговаривал с хозяйкой. Ольга прислушалась:
- Дела у нас тут с женой кое-какие бумажные, как управимся, кто ж эту канцелярию разберёт? Вчера вечером покумекали, так если вы не против, мы может ещё день, другой у вас задержимся.
- А чего мне против быть? Живите сколь надо. Только платите заранее, подённо, значит.
- Добро, хозяюшка! Пойду ка я дровишек наколю, а то в доме зуб на зуб не попадает.
Нагревался дом так же быстро, как и остывал. Ольга встала, привела в порядок постель, закрутила потуже на затылке узел волос, сполоснула под умывальником лицо.
Константин, пристроившись на маленькой лавочке, курил в поддувало.
- Предлагаю так...
Ольга испугано прижала ладонь к губам.
- Одни мы в доме. Хозяйка на работу ушла, детей сказала, к матери пожить на морозы отослала, больно дом холодный, да какой дом - развалюха, а сама промышляет квартирантами, всё копейка. Так вот, сегодня - завтра найду попутку в Тасеево. Оттуда до Троицка будем добираться. Туда староверы на базар за солью и спичками приезжают, заодно и свой товар продают. Есть у меня среди них знакомцы, договорюсь, поживёшь пока у них в скиту. Или у тебя другой план имеется?
- Какой план? Спасибо вам. Только обременять вас ...
- У тебя, что выбор есть? А домой тебе никак нельзя. Поймают и приведут приговор в исполнение. Кому от этого польза будет? Тебе? Твоим детям? А я... может и моим кто-нибудь поможет. Земля-то круглая. Ну, согласна?
Ольга давилась слезами и кивала.
- Я у хозяйки картошки немного прикупил, да квашенной капустки. Пока картошку варишь, я пойду попутку поищу. Приду - обедать будем.
Из Тасеево до Троицка добрались без приключений. Оттуда в санях, укутанные тёплым тулупом, уезжали по только староверам ведомым тропам.
Комнату в скиту им выделили небольшую, но чистую, светлую и тёплую. Пробыв с Ольгой пару дней, познакомив её с порядками и правилами этой жизни, Константин засобирался уезжать.
- Я же в Красноярске на бурового мастера учился. Сейчас вот - возвращаюсь. И время, отведённое на дорогу, уже истекает. Отсюда до геологоразведки, где я работаю, недалече, километров тридцать будет. Места здесь глухие. Живи пока, ничего не бойся. - С тем и уехал. Однако не прошло и двух недель - вернулся.
- На работе сказал, будто на охоту.
Ольга улыбнулась, всё не так одиноко.
Константин смотрел на эту красивую горемыку и думал, что так или иначе, но и он, и она не по своей воле лишены своих детей. И есть семья, и нет семьи. Выходит, судьба свела? Да и не мог он бросить её, утонул в голубых глазах. И решился:
- Ольга? Оля?
Она оглянулась, вроде даже улыбнулась уголками губ.
- Есть одна мысль. Ты подумай. Пока ничего не отвечай. Поеду, поработаю, деньжонок заработаю, вернусь через пару недель. А ты подумай пока.
- Да над чем, Костя?
- А выходи за меня замуж. По правде выходи. В геологоразведке скажу: жена приехала, а по пути документы украли. Ничего удивительного. А там будет видно, что-нибудь придумаем.
В ответ она только пожала плечами.
Ольга помогала по хозяйству. Вставала чуть свет и, опустив платок до самых глаз, носила вёдрами воду, чистила от снега двор. Бралась за любую работу, лишь бы не быть в тягость, да и мысли за делом так не донимали. А подумать было о чём. Одной, с такой свалившейся на неё бедой, не справиться. Остаться навсегда в староверческом скиту - как же дети? Но и помочь им она сейчас не в состоянии. Кинется к ним - сама под расстрел попадёт и дочерей в детский дом заберут с таким клеймом. Опять же... до сих пор сниться по ночам дорогой её сердцу Павел Резенов - отец её дочек. Однако он отказался от неё, да и дочерей не вспоминает. Сойтись и жить с Костей? Не каждый такую ношу, как её беда добровольно на свои плечи взвалит. Можно за долгие годы человека так не узнать, как она Константина за это время.
Где-то есть у Константина жена Екатерина и сыновья. А если найдутся? Куда ей тогда деваться?
- А сейчас тебе куда деваться? - кивнула своему отражению в зеркале, завязывая кончики платка на затылке. И выходило, что выбора нет, Константин - единственная соломинка, за которую она может ухватиться.
В следующий приезд Константин сказал, что не только во всеуслышание объявил о приезде жены, но и отельную комнату, с общего согласия, поскольку первый семейный в посёлке Бурный, отгородил в бараке! Он довольно улыбался и рассказывал, что уже и кровать и чайник есть. Вот только окно пока занавесить нечем.