- Оля, что с тобой? Грустная какая-то? Будто я тебя неволю. Так ещё не поздно. Передумала - так и скажи. Хочешь - тут оставайся...
- Не о том я, Костя...
- Не понял?
- А чего тут понимать? После последнего твоего приезда, похоже, забеременела я.
- Ха! Ха-ха-ха!!! Ха-ха-ха!!! Ха-ха-ха!!! - хохотал и приплясывал он. - Есть, есть ещё порох в пороховницах!!! Я щас, - куда-то кинулся, вернулся: - А жизнь-то - налаживается!
Семья Буденковых поселилась в отгороженном закутке барака геологоразведки посёлка Бурный. День за днём, неделя за неделей, миновал месяц, пошёл второй... Вечером дождавшись, когда все в бараке утихомирятся, Ольга зашептала мужу:
- Костя, надо бы пока срок беременности небольшой и мне под силу, сходить в Корсаково. Там мать, родственники, дети - помолчала и как бы решившись, продолжила: - попрошу метрику сестры. Паспорт у неё есть. Она теперь и без метрики обойдётся, а мне всё ж таки документ. Родится ребёнок, надо будет как-то регистрировать.
- Я подумаю... путь не близкий.
- Выросла я в Корсаково. Сколько таёжных троп лыжнёй проложила?! Другого выхода не вижу.
- Ну, коли так... всё одно надо подготовиться.
На следующий день Константин конючил начальника геологоразведки:
- Степаныч, ты пойми, мать у неё старая, надо проведать, а до Корсаково пять дней пути. Дай карабин, ну тот с которым кассир за деньгами ездит. Под расписку дай. - Начальник только кряхтел и отворачивался. - Эх, задерут волки - на твоей совести будет!
- Да что ж это такое? Загорелось что ли?
- А если бы что с твоей матерью - не загорелось бы?
- Пиши расписку на карабин и десяток патронов.
Вечером Константин достал из-под кровати солдатский вещь-мешок: обмотав тряпицей лезвие, положил в него топор, котелок, фляжку спирта, соль, сухари, крупу. Сверху привязал плащ-накидку.
- Ну, спички с документами - в нагрудный карман уберу. - Потрогал пальцем лезвие охотничьего ножа: - нож к ремню, чтоб под рукой был. - Посмотрел на жену: - Ложись, отдыхай. На рассвете выходим.
На следующий день морозным мартовским утром Костя и Ольга на лыжах по конно-санной дороге проложенной староверами от скита до скита, мерили таёжные километры. В этот же день около трёх часов пополудни дошли до Кирсантьево, заночевали у старовера Иллариона.
Молодой ещё мужик, с чёрной окладистой бородой наставлял:
-Пойдёте по зимнику, вдоль болота Дикого. Болото, оно и есть болото. Ежели где и покрылось ледяной коркой - не лезьте, так вдоль кромки и держите путь. Пересечёте Волоновой хребет, а там недалече, километров через десять увидите старую избушку заготовителей леса. В ней остановитесь. От неё каких километров пятнадцать, могёт двадцать до посёлка Среднее. Потом вверх по речке Усолке два дня пути до Троицка. Дальше - торные пути.
Жена старовера розовощекая, такая же голубоглазая как Ольга, принесла мороженые поленья налимов:
- Всё ни одну крупяную баланду хлебать, берите, не стесняйтесь, чай не последнее, - и улыбнулась по-доброму.
Остался позади Волоновой хребет, жарко натопленная избушка лесозаготовителей, из которой до посёлка Среднее шли чуть более четырёх часов. И хотя впереди ждали два дня пути по зимнику вверх по реке Усолка до Троицка, ночевать в посёлке не остались, рассчитав таким образом, чтобы остаток пути поделился на два перехода с одной ночёвкой. Константин осмотрел карабин, проверил патроны:
- Ну, с Богом. Пошли, Олюшка.
- Что-то не так, Костя? Тревожный ты какой-то?
- Всё так... но уж больно гладко идём. Вот душа и смущается.
- Не всё худо. Должно и добро быть. Пошли, что ли?
Осталась позади первая часть намеченного маршрута. День клонился к вечеру.
- Надо место для ночёвки подыскивать. Валёжину потолще найдём, с подветренной стороны в снегу лежанку обустроим, сухостоем запасёмся. - И вдруг резко остановился, скинул карабин с плеча:
- Волки рядом, след видишь.
- Не первый, видела уже.
- То старые были, это свежий, кромка снега по рисунку лапы вишь какая? И снег внутри крупинками.
Чутко прислушиваясь и присматриваясь, шли ещё какое-то время.
- Вон, видишь, старый кедр лежит? В обхват метра полтора будет. Тут заночуем.
Натаскали сухих веток. Костя нарубил лапника, выкопал и утоптал снег так, чтобы за спиной был ствол упавшего кедра, а по бокам снежные стены. Выложили это место молодыми еловыми ветками. За спиной, за стволом кедра выстроил целую защитную полосу от волков из срубленных молодых ёлок, чтобы подойти незамеченными и накинуться звери не могли. Перед лежанкой развели костёр. Натопили снега в котелке, заварили чай. Делали всё споро. Близость волков ощущалась даже кожей. Наконец уселись возле костра. Костя сидел на стволе упавшей ещё летом берёзы, часть которой горела в костре, а остальную по мере сгорания, можно пододвигать в огонь, поддерживая пламя. На коленях держал карабин.
- Спать будем по очереди. Сначала я, потом ты. На рассвете глаза слипаются, тяжело, то время я посторожу. Слушай и присматривайся. Если ветка хрупнет, глаза в темноте блеснут - буди.
Ольга старалась не смотреть на огонь, потому что потом, переводя взгляд в темноту, ничего не видно. Но пламя притягивало как магнитом, она наклоняла голову, отворачивалась так и этак и всё думала, думала... Вот придут. Что скажет матери? Прислушивалась к себе и понимала, мать поймёт. А сестра? Как отнесётся сестра к её просьбе? В Бурном всё казалось ясно и понятно. Но чем ближе подходила к родному дому, тем сильнее колотилось сердце. И заранее заготовленные слова теряли нужный смысл. А дочери? И Ольга, тихонько покачиваясь, бесшумно стонала, пусть Костя подремлет, понимая, что даже показаться на глаза своим детям она не может.
-Оля? Ничего не слышала?
-Нет.
-Вроде снег скрипнул... - Костя встал, осматривая ночной лес. Но пока чёрная стена за огненной границей нигде не блеснула жёлто-зелёными огоньками. Он плавно опустился на прежнее место.
-Костя, - почти прошептала Ольга, - волки. - Волчьи глаза засверкали в отсветах костра сразу в нескольких местах.
-Ах, вы чёртово отродье! А вот вам! - Костя встал, прицелился в темноту (патронов только десять, только - десять!),
-Костя!!!
-Не бойся, на огонь не кинуться!
Но огоньки волчьих глаз метались так близко, что вспыхивающий костёр выхватывал из темноты их морды. Совсем рядом чуть слышно хрустнул ломающийся наст, и в тот же миг раздался выстрел. В наступившей тишине Ольга замерла, чутко прислушиваясь. Вдруг ей показалось, что почти рядом, сбоку дышит зверь.
-А-а-ах! - она резко повернулась в эту сторону, но что же Костя не стреляет? Что же медлит?! Он... он смотрит в другую сторону! Что же тянет? Что же тянет?!
Он выждал, когда жёлто-зелёная пара глаз на мгновенье перестала метаться. Замерла, готовясь прыжку? Выстрелил. И третий выстрел делал навскидку, на Ольгин крик:
-Сзади!
Костёр взметнулся языком пламени и в этой вспышке он увидел волчью морду, в неё и стрелял.
Остальную часть ночи волки близко не подходили, хотя изредка было слышно то, как хрупала промороженная ветка, то поскрипывал, проваливаясь под тяжестью зверей, снежный наст.
С рассветом пошли дальше, чутко прислушиваясь к лесным шорохам. Но волки, слава Богу, больше не подошли, хотя след встречался ещё не раз. Тревожная ночь дала о себе знать. В Троицк пришли до крайности уставшие. Решив передохнуть, устроились на ночлег к молодой семейной паре. Хозяева, даже денег за ночлег не взяли. Истопили баню, накрыли стол грибочками, огурчиками, обжаренной в шкварках картошкой. После бани и сытного ужина, Ольга кое-как дошла до отведённого места и просто свалилась с ног, заснув, наверное, ещё до того, как коснулась пастели. Мужчины курили на крыльце, и разговаривали "за жизнь", но и они вскорости угомонились.
Когда Ольга открыла глаза, за окном совсем рассвело.
- Это сколько же время? - заволновалась: - Костя?!
Вошла хозяйка, предупредив, что мужчины пошли к какому-то знакомому её мужа. Знакомый этот работает шофёром на ГАЗике, возит соль из Троицка в Тасеево.
- А Костя твой сказал, что вам в Тасеево и надо. Чего зря мотаться будете? Договорятся - вместе с ним и уедите.
Уехать получилось только через день. Ждали, пока машину загрузят мешками с солью. Кузов машины крытый брезентом, чтобы соль влагой от снега зимой или дождя летом, не напиталась. Потом в кузове, поверх мешков, ближе к кабине, устроились поудобнее. В кабине Ольга наотрез ехать отказалась:
- Теплее и удобнее, - удивлённо пожимал плечами шофёр.
А Кости объяснила, что боится быть узнанной кем-нибудь из встречных, ведь всё ближе и ближе к дому.
Костя махнул рукой:
- Да ладно! Кто этих женщин разберёт? То их тошнит, то бензином пахнет... - полунамёком объяснил странное поведение жены.
Из Тасеево до Сивохино добрались тоже без приключений. От Сивохино до Корсаково всего то с десяток километров, что для опытного лыжника? Прикинули - в самый раз. В Корсаково придут ночью, лишних глаз не будет.
Длинная деревня в одну улицу из крепких домов, многие из которых прожили ни по одному человеческому веку, уверенно глядела в улицу жёлтыми огоньками вечерних окон.
- Не спят ещё. Давай в баню, посидишь, пока я осмотрюсь, а там видно будет. Если что - скажу охотник - не успеваю к месту, вот ищу ночлег. Если всё нормально и в доме посторонних нет, сам приду за тобой. Сиди тихо.
Как ни старался Константин, настывшая дверь предательски скрипнула. Ольга юркнула внутрь. В темноте предбанника по памяти нащупала лавочку, присела, давая отдых спине и ногам. Протянула руку, нащупала толстую деревянную ручку двери в ту часть бани, где мылись, потянула на себя. В открывшийся проём стало видно маленькое оконце, света из которого хватало, чтобы определились контуры полка и печки - каменки. Возле дверки припасённые дрова. В нетопленной бане не намного теплее, чем на улице с той только разницей, что там Ольга шла на лыжах, согреваясь движением. Пристроилась у оконца так, чтобы оно от её дыхания не запотевало, и стала ждать. Холод пробирал до костей. И дрова были и печка, а затопить нельзя. Дымок от печной трубы выдаст.
Константин осмотрелся. Луна, небольшая, но яркая, словно до блеска натёртая хорошей хозяйкой, освещала крыльцо дома и палисадник. Ставней на окнах не было. Не знал тогда Константин, что не успел хозяин как следует обустроить дом. Из одного окна на снег падал неяркий квадрат света. Остальные заливала чернота. Крыльцо и двор покрыл лёгкий снежок и по этому снежку виднелись следы небольшой, видимо женской ноги. Он прокрался к освещённому окну, заглянул. Но ничего толком рассмотреть не удалось. Некоторое время постоял под окном, прислушиваясь и присматриваясь. Наконец решившись, кашлянул, поправил котомку за спиной и шагнул на крыльцо. Негромко постучал. Дверь из широких толстых досок, видимо, закрывалась изнутри на засов. Подождал... уловил краем глаза будто что-то изменилось за спиной, по кошачьи мягко и быстро присел, оглянулся... Это в единственном освёщенном окне потух свет. Он спустился с крыльца, и встал напротив окна. Из темноты комнаты его должно быть хорошо видно.
- Я с добром. Не бойтесь. Пустите переночевать, - и вернулся к дверям.
- Кто таков? - в ночной тишине женский голос даже через толстую дверь было отчетливо слышно.
- Из геологоразведки я. Охотился и заплутал. У меня и документы есть.
- Иди себе в какой другой дом.
- Не могу. Говорят, Агафья Грунько в этом проживает.
Приглушенно стукнул тяжелый засов, и дверь удивительно бесшумно отворилась.
- Заходи, на улице не лето, в дверях стоять. Тут слева сундук, садись. Говори, зачем пришёл?
- Да говорю же из геологоразведки, - свет хозяйка так и не зажгла. Была ли она одна дома, по доброй ли воле впустила его к себе в дом, или оперативники Ольгу ожидают?
- Фамилию мою тебе тоже в твоей геологоразведке сказали, и куда заблудиться заранее придумали, - едкий смешок послышался в голосе. - Шастают тут, шастают. Никакого покоя. Прийти ей, давно бы пришла. Нет у меня в доме Ольги, нет! И не было! И в живых теперь уже, наверное, нет её, - негромкий, монотонный голос дрогнул: - Хочешь, проверь и уходи!
- Тише, тише... Не шумите. Жива ваша Ольга, а я не из органов. Поговорить нам надо. А чтоб вы не сомневались, сказать она вела про три золотых клубка. Не знаю уж, что за клубки, но, говорит, что про них никому постороннему - выговорил последнее слово с нажимом, - не известно.
Женщина чиркнула спичкой, собираясь видимо зажечь керосиновую лампу.
- Не надо. Не зажигайте. Вы в доме одна?
- Тебе зачем знать?
Константин поёрзал на сундуке, кашлянул, всё ещё не решаясь сказать про Ольгу, но и тянуть тоже... в бане вода в кадке льдом покрылась, а Ольга, сколько уж там сидит?
- Помощь ваша ей нужна.
- Это мне нужна помощь! Своих детей одна поднимала. Теперь вот дочь малых ребятишек на меня кинула и поминай, как звали! Две внучки на руках остались! - настороженно и нарочито сердито высказалась. Занавесила окно суконным одеялом, зажгла керосиновую лампу. На Константина смотрели жгучие чёрные глаза невысокой черноволосой, кудрявой женщины. Лишь на висках протянулись серебристые нити.