Когда печка затрещала берёзовыми полешками, поставил греться ведро воды, присел рядом с женой. Он и сам не знал, что хуже: то ли когда жена закрывает глаза и замолкает на короткий промежуток времени и тогда дыхание её становится почти неуловимым, то ли когда хватает воздух ртом, как рыба на берегу, и выматывающие душу стоны, слышны на весь барак.
Кончился бесконечный вечер, миновала ночь, которой, казалось, не будет конца. За окном забрезжил рассвет. Приходил новый день, не принося облегченья. Новый человек не желал появляться на этот свет.
Утром стало слышно, как мужики за стенкой собираются на смену. Он вышел, надо подмениться.
-Ты чем думал?! Бабу на сносях в тайге держишь? - Белобрысый фельдшер геологоразведки зло смотрел ему в глаза: - В больницу, в Удерей её везти надо.
-Оставил? А кому я должен свою жену отдать? Оставил?! Нет у неё... теперь никого, кроме меня. Деться ей более некуда.
Было видно, как злость и раздражение постепенно гаснут в глазах фельдшера. Он махнул рукой:
-Пойду к начальнику трактор просить, - и крупно зашагал к выходу. Из-за перегородки раздался протяжный стон, но Константину казалось, что нет у него больше сил, видеть эти муки. Он вышел на улицу, вдохнул полной грудью воздух, постоял немного. Это ему видеть тяжко, а каково ей? И заторопился назад.
В обед пришел начальник участка. Вызвал Костю на улицу:
-Я трактору солярки выделил, мы тут обойдёмся. Давай устраивай на санях и в больницу. Помрёт и баба и дитё. Фельдшер говорит, срочно надо. Ждать больше нечего. Не разродится сама.
Костя рванулся в комнату:
-Оля?
-Дуся я, Евдокия... -а-а-а!!!!
-Дунюшка, трактор снарядили. Я счас там тебе тёплое гнездо устрою и в больницу, в Удрей. Ты не бойся. И я, и фельдшер, мы с тобой поедем.
-Туда сколько километров, больше пятидесяти будет? - спросила прерывисто, хватая воздух ртом. Прикрыла глаза.
-Ну, я пошёл, надо сани тепло устелить.
-Нет. Никуда я не поеду. Мне что там смерть, что тут.
-О ребёнке подумай. Он- то за что погибать должен? - остановился в дверях, не в силах перешагнуть порог: - Другого выхода нет...
-А-а-а-а!!! Если и спасут ребёнка - отберут, - то ли пот, то ли слезы катились мелкими капельками по вискам и капали на подушку: - а мне всё равно - гибель...
-И не думай! С такими мыслями - точно каюк! Всё бабы рожают... да не терпи ты! Кричи!!! Может с твоим криком-то он быстрее на свет выйдет?!
Вернулся фельдшер.
-У трактора, как назло, что-то полетело. Терпи, Дунюшка. А лучше рожай, поспешай. Потому как пока тракторист наладит поломку, потом дорога... а и в дороге на морозе... сани-то открытые.
-Я там полог сооружу.
-Ох... ладно. Вторые сутки на исходе. Всё, что было в моих силах... в больницу надо... на операцию, - и ушел, будто сам был виноват в тяжёлых родах.
Миновала ещё одна ночь. Костя сидел на табуретке возле кровати. Как чуть успокаивалась жена, дремал и он.
Рано утречком прибежал встревоженный фельдшер.
- Не может он его отремонтировать! Не может! Слей на руки, да выйди.
Костя стоял на крыльце барака. Мысли бежали урывками. До зуда в руках ощущал, как кулак впечатывается в морду того, неизвестного ему следователя, избивавшего его жену, хоть и не рассказывала она подробностей, но и услышанного хватило, чтобы понять, не прошли побои даром. Сказывается и как она замерзала у дороги под ёлкой. И теперь вот... ребёнок, его ребёнок...
- Неужели, Господи, попустишь? Дашь погибнуть в муках двум душам? - Неверующий прежде ни в бога, ни в чёрта, шептал, подняв лицо к небу, просил не ради себя, ради матери и её ребёнка. И не заметил, как скрипнула дверь в коридоре, послышались шаги:
- Слышь? Везти поздно.
Костя сполз спиной по дверному косяку, в глазах потемнело.
- Чего расселся? Везти, говорю, поздно. Ребёнок в проход встал. Будь, что будет, пошли, поможешь.
Он еле поднялся на ватных ногах, да он поможет, он всё сможет! Лишь бы они были живы!
- Значит так, нагреем простынь над печкой, положим на живот, в виде бандажа... ты будешь чуток выдавливать ребёнка этой простынею, а я помогать на выходе. Сил у неё тужиться - больше нет. Хоть дите так, может, спасём.
- А она?
Фельдшер повернулся резко, зло:
- Раньше надо было думать! Она? Сделал своё дело...
- Это же человек родиться!
- А она не человек выходит? В таких муках погибает? Снял бы комнату в Удерее, там роддом. Ей операцию нужно делать! - фельдшер выбросил окурок: - Был бы молодой да зелёный, а то взрослый мужик и такое дело сотворил... бабу перед родами в глухой тайге! Эх!!! Чем только думал? Всё пошли, а то и дитё поздно спасать будет. Хотя и так... как Бог даст!
Ольгин крик стоял в ушах, заставляя сердце то замирать, то оглушительно стучать по рёбрам. Пот заливал глаза и капал с носа. Он смотрел на фельдшера, а тот командовал:
- Давай, ещё чуток... давай, ну... да-ва-а-аай!!!
- А-а-а!!! - Косте показалась, что он услышал детский крик в полной тишине. Ни одного другого звука не воспринимал его слух!
- С сыном вас, Константин Александрович. Давай, режь пуповину, - и фельдшер положил в приготовленную мягкую тряпицу орущий красный комок.
- Сын у нас? Слышишь? Сын! - он наклонился к жене: - Что?
- Пить...
Назвали мальчика Виктор.
После родов шла вторая неделя. В окно заглядывал снежный сугроб, да ветка берёзы, стынущая на морозе. Костя смотрел на жену. В лице ни кровинки. От белёной стены не отличается. Но Витюшку кормит исправно. Молока пока хватает. А вот сама тает на глазах. Про больницу слышать не хочет. Мужики на него как на изверга смотрят. Приходилось терпеть. Не скажешь же им, что для неё больница - это расстрел? На плите варилась картошка с тушёнкой. Он распечатал банку сгущенного молока, развёл с горячей водой:
-Попьёшь? - подал жене. И услышал, кто-то тихонько стукнул в дверь. Накинул рабочую фуфайку, вышел в коридор барака. Возле входа топтался тот самый старовер, в скиту которого скрывалась Ольга, перед тем как переехать в геологоразведку.
- На-кась. Это рыбий жир, по столовой ложке раза по три в день. А это травки. Тут к каждой писулька приложена, заваривай и пои жену. Бог даст, поднимется на ноги. А на мужиков обиды не держи... что так к тебе... они по незнанию.
- Вы-то откуда узнали про мою беду?
- Земля слухом полниться, - кашлянул в бороду: - И не гони её в больницу, это... не гони... Не вернётся она оттуда и сына не увидишь. Ты вот, - кивнул на свёрток, - делай всё как след, а там, Бог даст, обойдётся, - вздохнул, перекрестился и направился к выходу.
- Погодите! Вы-то почём знаете?
- Был я давеча на станции по делам... ищут её власти-то ищут. Спрашивали - не приходил ли кто посторонний женского полу? А как до нас по такому морозу добраться? Нет, говорю, из женского полу медведица и та в берлоге с самой осени.
И травяной взвар, и рыбий жир Евдокия принимала как ценное лекарство. Да, наверное, так оно и было для неё. И уже на третьи сутки в матовой белизне её щёк появился чуть уловимый розовый оттенок. Силы потихоньку стали возвращаться. Пора было подумать о том, как оформить сына. Ведь всех документов матери - свидетельство о рождении. Костя потерял сон. Ворочался по ночам, выходил покурить на мороз. И вдруг на крещенье засобирался.
- Ты куда?
- Никак ревнуешь?
- Вижу опять свой мешок достал и засобирался...
- Есть одна мыслишка... попробую сыну документ выправить.
- Что придумал? - Евдокия присела возле самодельной кроватки. Сын спал.
- Пока в точности обрисовать не могу. Но... крещение... хоть и советские времена, а празднуют всё одно, да и Новый год только что отметили... поди ещё головушка трещит... вспоминая старый Новый год. В общем, самое подходящее время...
- Ох, Костя!
- Ну что ты меня совсем за дурака считаешь? Вернусь - упрямо наклонил чёрную голову, - расскажу всё доподлинно. А пока воды тебе запас, дров нарубил. По морозу лишнего чтобы не ходила. Завтра трактор пойдёт. Я себе в санях место забил, - и хитро усмехнулся в усы.
Глава 8 Елизавета
Раскрасневшийся с морозу, черноволосый, черноглазый, усатый, высокий, крепко скроенный мужик ввалился в ЗАГС Удерейского районного центра. Пальто нараспашку. В одной руке бутылка вина, в другой - пакет с конфетами. Моложавая регистраторша хотела было одёрнуть нарушителя спокойствия, но он бухнул на стол бутылочку, пакет и распахнул руки в стороны:
- Это же откуда на нашу женатую мужскую голову такую женщину взяли и тут посадили? - и уставился на неё блестящими чёрными глазами.
- Вы зачем пришли? - и засмущалась. - Ну, то есть, по какому делу?
- Я? По делу? Это надо же? - весь его вид говорил, что теперь уже он будто бы растерялся. - Думал тут сидит старуха, а тут... вы.
- Да вы не смущайтесь. Я вас не съем. Так вы по какому вопросу?
И он всё так же, не сводя с неё глаз, полез по карманам...
- Сын у меня родился, зарегистрировать бы надо. А вы... тут до скольки работаете? - и продолжил поиски документов, выкладывая на стол содержимое карманов.
- У вас сын родился, жена значит есть...
- Ну, да сын родился. Так отец от того не ослеп. Красивых женщин вижу.
Регистраторша украдкой вздохнула. И лет сорок, и замужем не была. И детей нет. Женат? Сын родился? Ну и что. Она на чужую семью не зарится. Но может и ей кусочек женского счастья перепадёт? Своих-то удерейских мужиков знала наперечёт: кто с войны калекой вернулся, кто пьянь беспросветная, а кого жена на притужальнике держит, а тут такой - откуда только взялся?
- Вот, - он, наконец, шлёпнул перед ней паспорт и две каких-то бумажки.
Ну да, вот сейчас и посмотрит, кто таков и откуда взялся. Ага, геологоразведка, посёлок Бурный. Туда и дороги-то нет, только зимник. Так что до жены - семь вёрст до небес и всё лесом. А она вот и он... вот.
- Ну что ж? Давайте регистрировать. - Открыла толстенный журнал, макнула перо на красивой розовой ручке в чернильницу:
Отец - Буденков Константин Александрович 1910 года рождения, - повторяла вслух, всё что писала. - А мамаша? Где документы?
- Так вот, - он подвинул свидетельство о рождении.
- Вы что не расписаны?
- М...
- И всё равно мне нужен её паспорт.
- Расписаны мы... а паспорт... чёрт, куда же я его засунул? Неужели дома забыл? Вот же незадача. Придётся уезжать ни с чем. - И с сожалением глядя на регистраторшу, добавил: - Второй раз уже сама поедет. А я уж думал познакомиться с вами... поближе...неужели не судьба?
- Почему же не судьба? - она передёрнула плечами. - Свидетельство о рождении её есть - значит, год рождения и имя отчество установлено. А фамилия... очевидно ваше. Так что ехать ей сюда вовсе не к чему. Вот и справка от вашего фельдшера есть. Только что же вы сына с прошлого года никак не регистрируете? Дата рождения тут...
- А-а-а!!! - широко заулыбался он, - это же фельдшер Новый год ещё отмечает, вот и ошибся.
- М-м-м.. да.
- Поеду назад, пусть переписывает, старый пень! Вот и выходит... не судьба... - и с такой грустью посмотрел ей в глаза! - И вообще не везенье одно сегодня, встретил красивую женщину - так нет, катись домой! А и катиться только завтра. Пойду искать, где переночевать.
- Нет... уж! Я в журнал запись почти внесла, что теперь прикажите делать?
- Простите, Хрита ради! - и склонил перед ней чёрную шевелюру, чуть кося блестящим глазом: - Повинную голову меч не сечёт.
- Ох, диктуйте!
Ага, диктуйте?! А когда же тогда родился Витька-то? Кто же думал, что так обернётся? Он смотрел на неё и никак не мог решить: когда? Когда? Какую дату назвать? Надо бы сказать, что не мог жену оставить вот и припозднился, и не пришлось бы про дату рождения врать, вот же ляпнул... э... нет, про жену лучше не дразнить лихо, пока спит тихо. Да и чего уж, получилось, как получилось. И то, Слава Богу, если обойдётся!
- Ну что вы так смотрите? Прямо неудобно становится, - её щёки покраснели и даже кончики ушей налились пунцовым цветом.
- А первого января и родился. Вот пока праздник отмечали, то да сё... вот и задержался.
Она заполнила журнал, формуляр свидетельства о рождении, отдала ему, вернула его бумажки, приложив ещё одну маленькую записочку:
- Это мой адрес. До окончания рабочего дня ещё пара часов. Живу я одна, так что могу пустить переночевать... коли вам негде...
Это даже не радость, он просто ликовал! Какоё дело выгорело! Какое дело! Он готов был пуститься в пляс.
- И вино заберите. Нам не положено.