По Тьеру, замершему справа от нее, этого было не сказать. Его серебристый камзол переливался в сиянии светильников, брови были немного нахмурены, благородное лицо хранило печать сосредоточения. Еще утром он себя не очень хорошо чувствовал, но сейчас полностью справился с недомоганием и сконцентрировался на ритуале. Зато Рагодьет - вот кто явно думал о чем-то другом. Он стоял слева, его живот выдавался далеко вперед, и Невеньен, слегка повернув шею, могла видеть, как сцепленные на нем пальцы нервно перебирают золотые кольца. На висках настоятеля блестели капли пота, хотя в подземном святилище было зябко. Полчаса назад, приглашая королеву с советником вниз, он говорил, что абсолютно уверен в успехе пробуждения. Значит, он должен быть спокоен. Что его так беспокоит?
Паньерд тоже волновался, но его можно было понять. Бледный, с плотно сжатыми бесцветными губами, он сновал вокруг Бутона, подготавливая его к раскрытию, как мать готовит своего ребенка к первому выходу в свет. Леди Мельета, и та меньше хлопотала над Невеньен, когда ей исполнилось десять лет и в поместье пригласили знакомых отца - присмотреться к будущей невесте. Но задание невзрачного жреца было гораздо важнее. Если бы Невеньен выкинула что-нибудь недостойное, дочери генерала это простили бы, а если что-то произойдет с пресветлым када-ри... И об участи Паньерда, и вообще о том, что тогда будет, не хотелось даже гадать.
На лицах десяти служителей богов волнения не было. Все они терпеливо ждали. Невеньен, стоявшая на несколько шагов впереди, видела лишь тех, кто стоял сбоку, по краям выдававшегося полукруга, но знала, что жрецы за ее спиной ведут себя точно так же. Желтые кисти их рук терялись в складках черно-белых роб, когда они наклонялись друг к другу пошептаться или поворачивались, бросая взгляды на Рагодьета: скептические или, наоборот, уважительные - в зависимости от личного отношения к настоятелю. Он сказал, что подбирал свидетелей пробуждения долго, выискивая надежных, честных людей с хорошей репутацией, которым народ поверит и которые в то же время не станут болтать лишнего. "И которые будут говорить то, что нужно Рагодьету", - мысленно добавляла Невеньен.
Ее поразило, что среди приглашенных жрецов не было ни одного истово молящегося. Реакция Тьера, когда он впервые увидел Цветок, была эмоциональнее, чем у них всех вместе взятых, а советник тогда вел себя крайне сдержанно. И это не вспоминая о Ваньете и Парди, которые пали перед Бутоном ниц. Либо доверенные люди Рагодьета уже знали, что встретят, либо они относились к пресветлым духам намного прозаичнее обычных, не посвященных в божественные тайны людей. Невеньен предпочитала считать, что правильно все же первое предположение.
Темп песни, которая текла из губ погруженных в транс жрецов, снова увеличился, участился бой колотушки по барабану. Сердце Невеньен забилось быстрее в такт мелодии. Удивительным образом изменилось и настроение - думать об Иньите, о том, что касалось смерти, больше не хотелось. Хотелось, наоборот, чувствовать жизнь, наблюдать за ней, хотя бы за странными жрецами. А еще лучше - за полетом птицы, за дуновением ветра в кронах деревьев, за тем, как растут цветы и раскрываются их бутоны...
Один из приглашенных служителей богов опустился на колени, вознеся к низким сводам зала молитву. Зашевелились и другие доверенные Рагодьета, подался вперед с жадным взглядом настоятель. Невеньен вдруг осознала, что уже довольно долго не дышит, пристально всматриваясь в Цветок. Он еще не раскрывался, нет, но соки по его венам потекли скорее. Он пробуждался.
Теперь музыка убыстрялась почти каждые тридцать-сорок ударов сердца. Сначала плавно, затем скачками, как будто барабанщик куда-то опаздывал и заставлял вместе с собой торопиться певцов. Мелодия стала резче - если раньше жрецы распевали гласные, то сейчас зачокали, загэкали, зарыкали. Попытавшись разобрать, какой настал момент песни, Невеньен с легким ужасом обнаружила, что больше не управляет собственными мыслями. Они выбирали путь сами, переметываясь с одной темы на другую и ни на мгновение не останавливаясь. Они осторожно дотрагивались до всего, что было в памяти Невеньен, и испуганно отдергивались, если воспоминания оказывались неприятными, или восторженно набрасывались на них, зарываясь глубже во все, что касалось жизни, движения, бега вперед. Еще немного - и сердце стучало как бешеное, грозя выпрыгнуть из горла, а кожа от неизъяснимого волнения покрылась мурашками. Невеньен с трудом отвела взгляд от пульсировавшего Бутона, и посмотрела на Тьера. Старик прижимал к сердцу кулак. На пергаментной коже выделялись набухшие синие вены, уголки губ приподнимались в недоуменной улыбке, как будто советник сам не знал, чему радуется. Скорее всего, так оно и было - схватившись за свое лицо, Невеньен поняла, что тоже против воли улыбается. Ее это не встревожило - спустя миг она вообще забыла об этом, отдав волю разбушевавшейся песне жизни.
Нечто странное происходило не с ней одной. Паньерд не мог устоять на месте и пританцовывал, Рагодьет вцепился в свои вздрагивающие руки и кусал губы, словно удерживал себя от того, чтобы не броситься к Цветку и начать силой раскрывать его лепестки. Поддались влиянию мелодии и приглашенные служители богов: колыхались робы, под которыми жрецы выстукивали ногами ритм, покачивались головы на тонких и толстых шеях, и почти все мужчины, вряд ли отдавая себе в этом отчет, подпевали песне, которую не знали. Оставались серьезными лишь восемь певцов и барабанщик - они хмурились, на лбах и шеях от напряжения вздувались жилы.
Совсем скоро песня грохотала на весь зал. Ее наверняка было слышно наверху, в храме: от мощных басов, казалось, резонировали мраморные стены, а тенора почти разрывали барабанные перепонки. Не верилось, что такая сила способна исходить всего от восьми человек, даже если им подпевали, и тем более не могло быть, чтобы люди могли породить подобную мелодию. Однако Невеньен переполнял не страх - все чувства слились в одно, которому она не могла подобрать название и от которого едва не захлебывалась. Оно распирало грудь и стремилось выбраться из клетки, в которой сидело невыносимое количество времени. На окраине разума Невеньен промелькнула бесцветная, выхолощенная от эмоций мысль, что плоть сейчас разойдется, как кожура спелого плода, и наружу вырвется что-то такое, как сама жизнь, что-то...
По залу неведомо откуда пронесся порыв ветра, затушив часть светильников. Песня оборвалась на полувдохе; восемь жрецов и барабанщик без чувств повалились на пол. Невеньен судорожно заглотнула обжегший горло воздух - такой же всхлип раздался и от всех, кто ее окружал, заглушив треск расходящихся лепестков. Они подавались в стороны нехотя, с каменным скрежетом, крошась по краям в голубую пыль. Свершилось! Рождалось новое Дитя Цветка!
Если кто-то из жрецов еще не пал на колени, то он сделал это сейчас, так же как и сама Невеньен. Она не думала ни об испачканном платье, ни о чем, кроме пресветлого када-ри, который должен был вот-вот появиться из Бутона. В наступившем полусвете-полутьме было плохо видно выражения лиц, но, должно быть, все они всматривались в огромный лазурный Цветок с одинаковым пристальным вниманием, с таким же замиранием сердца, как Невеньен. Она замечала лишь Паньерда - коленопреклоненный жрец с упоением тянул руки к своему детищу. Он был счастлив, как не бывают счастливы отцы, принимающие в объятия первенца, потому что у людей не рождаются пресветлые када-ри.
Бутон раскрывался медленно, пока, наконец, что-то не ударило его изнутри. Оглушительно щелкнув, один из лепестков надломился у основания и с плеском упал в резервуар, разбрызгав голубую от взвеси воду. Затем так же шлепнулся второй, третий - и из-под четвертого показалось Дитя.
Это была она. Прекрасная, как ни одна смертная женщина, када-ри высовывала руки из Бутона и с ожесточением толкала неподдающийся лепесток. Ее гладкая кожа была молочно-белой, а тело испещряли ярко-голубые прожилки - того же цвета, что и майгин-тары, энергией которых она питалась. Дочь Цветка была маленького роста, ее влажные от соков Цветка синие волосы походили на озерные водоросли, а хрупкие ручки - на веточки, которые безуспешно пытались справиться с каменной оболочкой. Они с бессилием царапнули жесткую преграду, и детское, с несформировавшимися чертами лицо исказилось в панике, обнажив мелкие и острые звериные зубы. Изо рта, из которого должен был исходить мелодичный голос, раздалось змеиное шипение. Невеньен невольно отшатнулась. Эйфория, в которую ее ввела волшебная песня, начала понемногу проходить, и в голову закралась богохульная мысль: что если Дитя Цветка скорее животное, а не создание с человеческим разумом?
Паньерда, видимо, подобные вопросы не волновали. Осознав, что када-ри не может выбраться из собственной "скорлупы", он кинулся обламывать лепестки под оторопелыми взглядами жрецов, королевы и ее главного советника. Невеньен - остальные, судя по всему, тоже - и подумать не могла, что такому могущественному созданию, которое, если верить легендам, разносило горы по камешкам, способна понадобиться помощь. Но древние предания со всей очевидностью лгали - как и в случае с нисхождением Дочери Цветка с Небес в Кольведе.
Несколько мгновений в зале слышались только треск затвердевших лепестков, невнятное бормотание - молитва одного из жрецов - и звериный сип када-ри. Наконец, хранитель на руках вытащил из Бутона хрупкое женское тельце. Ожидавшие совсем иного, все в шоке наблюдали за тем, как оно конвульсивно дергается. До сих пор с губ Дочери Цветка не сорвалось ни единого членораздельного звука. Она шипела, рычала, как волчонок, и даже укусила Паньерда за предплечье - на белой ткани робы проступили красные пятна.
- Что вы стоите? - внезапно завопил он, обведя обомлевших людей безумным взглядом. - Надо ей помочь!
- Как? - ошеломленно спросил коренастый жрец сбоку от Невеньен. - Ты же хранитель Бутона, ты изучал все сведения о пресветлых када-ри, так скажи нам, что делать!
- Я... Я не знаю! С ней что-то не так. Это не должно быть так!
Паньерд в отчаянии провел ладонью по лицу юной девушки, которую нежно прижимал к груди. Дочь Цветка больше не барахталась в его объятиях. Она успокоилась, но не оттого, что почувствовала себя в безопасности. Када-ри слабела с каждым движением, вяло раскинула руки с птичьими когтями и перестала держать голову ровно, запрокинув ее назад, - если бы не Паньерд, то она бы моталась, как незакрепленный мешок на крупе скачущего коня. Васильковые губы все еще поднимались в оскале, но доносившийся из горла хрип постепенно затихал. Еще несколько мгновений - и небесно-синие глаза волшебного создания, уставившись вверх, навсегда застыли.
- Пресветлая када-ри... Великая Дочь Цветка... Проснись... - бессмысленно шептал хранитель, легонько встряхивая ее щуплое тельце.
Первой от замешательства очнулась Невеньен. Она поднялась с колен и приблизилась к када-ри. Когда очарование от песни полностью развеялось, а надежды на появление всемогущего существа, которое решит все проблемы, рассыпались в прах, Дочь Цветка уже не казалась кем-то, в чьем присутствии нужно благоговеть и задерживать дыхание. Невеньен с горечью вспомнила свой первый визит во внутреннее святилище - ей казалось, что в присутствии не то что самого када-ри, а даже Бутона нельзя сквернословить и предаваться праздным размышлениям. А сейчас она понимала Рагодьета, чье поведение так возмутило ее тогда. Када-ри не были чудесными мудрыми существами, объятыми ореолом света. На руках Паньерда лежало всего лишь мертвое тело - необычное, но такое же слабое и смертное, как тысячи людей.
Невеньен ощутила приступ раздражения, который окончательно разъел все остатки почтения, которое она когда-то испытывала. Столько усилий, ресурсов пропало зря! Из сокровищницы в храм забрали две бочки с майгин-тарами. На сумму от их продажи можно было несколько месяцев кормить беженцев с Севера, теперь же у Невеньен не было ни денег, ни волшебного спасителя. Тьер в который раз оказался прав - рассчитывать можно было только на себя.
- Кто-нибудь, проверьте, пожалуйста, что со жрецами в обмороке, - распорядилась Невеньен. - Тело Дочери Цветка нужно осторожно вынести, накрыв тканью, и сжечь на погребальном костре. Если кто-то ее увидит, то и храм, и нас с вами раздерут на клочки. Жрец Паньерд, вы сможете вынести ее?
Он не отвечал, гладя мертвую када-ри по мокрым волосам. Сзади зашуршала ткань - кто-то из приглашенных жрецов проверил у певцов пульс.
- Они живы, но очень истощены, - сказал мужчина.
- С ними все будет в порядке, - ответил Рагодьет. - Через пару часов они придут в себя. Они пели Песню Жизни, так и должно быть.
- А мне показалось, что хранитель сказал, будто что-то пошло не так, - произнес Тьер. Он все еще стоял на коленях, морщась и потирая поясницу. Мелодия настолько захватила его, что он не думал о радикулите, когда, подобно всем в зале, склонился перед раскрывающимся Бутоном. - Не вынуждайте меня думать, что вы плохо подготовились к ритуалу, и поэтому произошла катастрофа.
Настоятель, уже успевший подняться на ноги, побагровел.
- Как вы смеете?! Это вы сомневались в успехе и - не побоюсь сказать - даже в божественной сущности Дочери Цветка! Я бы не исключал вероятности, что ритуал завершился провалом из-за присутствия здесь такого неверующего человека, как вы!
Невеньен пропустила их склоку мимо ушей - не было ничего удивительного в том, что после неудачи все ответственные за случившееся начали обвинять друг друга. Гораздо более важным ей казалось успокоить хранителя, по чахоточным щекам которого текли слезы. Он качался из стороны в сторону, не отпуская от себя Дочь Цветка. Паньерд не только не был способен трезво обдумать, как скрыть от непосвященных смерть када-ри и не допустить бунт среди прихожан, - казалось, что он вообще на грани сумасшествия.
- Жрец Паньерд, пожалуйста, успокойтесь, - Невеньен, поколебавшись, дотронулась до его плеча.
Что ей следовало сказать? Что ничего не изменилось и нужно жить дальше? Ложь - во-первых, изменилось, а во-вторых, Паньерд, который фактически собственными руками вырастил Бутон, переживал потерю несравнимо острее, чем кто-то еще. Но как тогда его утешить?
- Жрец Паньерд, этого никто не мог предвидеть. Прошу вас, не плачьте...
Наверное, она все же ляпнула что-то не то, потому что хранитель скрючился над када-ри, издав всхлип.
- Неправда, я все предвидел, я все знал... О боги, почему же так больно-то, почему так больно...
- Что?!
Паньерд снова проигнорировал ее вопрос. Вместо ответа он встал и опустил Дочь Цветка в резервуар с водой. Када-ри выглядела невесомой, но погрузилась на дно так, будто была изваяна из гранита.
- Я все знал... - опять еле слышно забубнил Паньерд. - Я все знал и позволил ей, дочери богов, родиться и умереть... О-ох, да проклянут меня все боги Небес и Бездны...
У Невеньен появилось плохое предчувствие. Она вцепилась жрецу в руку.
- Что значит, что вы все знали?!
Шепотки в святилище словно обрезали ножницами. На возглас обернулся Рагодьет с перекошенным от ярости лицом.
- Паньерд, приди в себя. Ты слышишь? Паньерд, ты не имеешь права... Эй!
Хранитель, прижав к лицу измазанные в майгин-таровой пыли ладони, сорвался с места и бросился к лестнице. Рагодьет всколыхнулся всем телом, намереваясь побежать за ним, но Невеньен успела первой.
Она промчалась мимо лежащих в обмороке мужчин и доверенных Рагодьета, которые недоуменно переглядывались и пожимали плечами. Все они до сих пор выглядели ошарашенными, и никто из них даже не попытался остановить Паньерда. К счастью, он не был выдающимся бегуном, к тому же, догнав его, Невеньен обнаружила, что он и не собирался далеко убегать. Вряд ли бедный хранитель вообще толком понимал, что делает, просто поддался порыву остаться наедине со своим горем. Невеньен хорошо знала, как это бывает, но позволить Паньерду замкнуться в себе она не могла.
Жрец застыл на верхних ступеньках лестницы, перед дверью в приемную настоятеля. Он уткнулся головой в угол и скреб лбом по белой штукатурке, оставляя на коже ссадины. Его трясло от рыданий. На оклики Паньерд не реагировал, и Невеньен, задавив жалость к нему и взяв хранителя за локти, развернула его к себе. На вид он не был слабым или худым, но крутанулся так, что чуть не упал со ступеньки. Невеньен мимоходом удивилась собственной силе. Наверное, виной была клокочущая внутри злость. Если они с Рагодьетом все это время знали, что када-ри умрет, если они все это время только морочили ей голову...
- Что ты знал? - Невеньен грубо встряхнула мужчину, хотя он был на голову выше нее. - Отвечай мне, что ты знал о Дочери Цветка!